Козара

Он слышал крики и брань, вопли о помощи и стоны, все вперемешку с грохотом боя. Какой-то ребенок заплакал, зовя мать.

Этого он не мог выдержать. Он сжал ладонями виски, а потом начал бить себя кулаками по голове; ребенок продолжал отчаянно звать мать. Ребенок плачет, а вестников нет.

Шоша стоит один во мраке, а вокруг — грохот боя. Шоша стоит один в потемках, схожих с адом. Шоша стоит один в потемках.

Роты ушли в атаку, чтобы прорвать вражеское кольцо, а вестников нет. Как судьба, обрушились партизанские роты на линию фронта, на окопы, из которых плюется смерть. Этот грохот там и это пламя — это Шошины роты, идущие в наступление на холмы, кидающиеся врукопашную на окопы.

— Или прорвем окружение, или погибнем, — твердит Шоша, ожидая вестников, но вестники не появляются. Не появляются вестники, но он их ждет, ибо они должны прийти. Они, может быть, уже ищут его во мраке, чтобы принести ему радостную весть, и просто не могут его найти в этой тьме.

— Сюда, сюда! — кричит Шоша и машет револьвером.

— Сюда, сюда! — откликаются горы.

Шоша стоит один во мраке, как в аду. Он призывает из тьмы людей, но его голос глохнет в громе сражения.

— Сюда, сюда! — кричит Шоша, ожидая вестников, но они не приходят.

— Сюда, сюда! — грохочет битва, откликаются горы.

Добрлин взят и сожжен; полный строительного материала и досок из лесопилки, он полыхал, как факел, несколько дней, пока не превратился в груду обгорелых развалин и пепла. Но противник остался равнодушен к этому и не снял с фронта под Козарой ни единого солдата, чтобы послать его на помощь разгромленному гарнизону Добрлина. Вокруг Козары по-прежнему стоял грохот и гул канонады. Сражение не утихало; казалось, оно, напротив, ширится, становится все ожесточеннее.

Поэтому командир Первой бригады Ивица Марушич после взятия Добрлина отдал приказ двигаться к Дубицкому шоссе, чтобы напасть на противника с тыла. Таким образом, Лазар снова очутился на Ютрогуште, ведя за собой более четырехсот пленных.

— Вот еще один пленный, товарищ командир. Девушка какая-то. На шоссе взяли в немецкой машине. Мы открыли огонь, немцы бросили машину и удрали, а девушка осталась.

— Что с машиной сделали?

— Зажгли.

Перед группой партизан шла девушка со связанными руками. в красном платье. Голубой платок обрамлял красивое загорелое лицо.

— Смерть фашизму, усташка! — крикнул командир.

— Я не усташка, — возразила девушка.

— А кто же ты, если не усташка? Разве крестьянки с Козары ходят в таких платьях? Разве этот платок не городской?

— Городской, — согласилась девушка. — Но я уже объясняла, почему я попала сюда. Я ищу Ивана Хорвата.

— Вот как, и ты ищешь Ивана Хорвата? — Лазар вспомнил сбежавшего подполковника. — Тут один тоже искал Ивана Хорвата, да и оставил нас с носом.

— Я девушка Ивана, — сказала пленная. — Мы давно знакомы.

— Вот и подполковник говорил, что давно его знает, да удрал, но тебе это не удастся, — заявил Лазар. — С кем ты была в машине?

— С немцами, — сказал один из конвоиров.

— Была ты с немцами?

— Была, — подтвердила девушка. — Меня схватили усташи и повели на расстрел, а этот немец забрал меня и повез в Приедор.

— На свадьбу и венчание? — ядовито подсказал кто-то.

— Я думала, он меня везет на допрос, но он оказался добрым человеком.

— Разве немец может быть добрым?

— Этот оказался добрым, — стояла на своем девушка. — Не будь его, усташи бы меня убили, и не нашла бы я своего Ивана.

— Что это тебе вздумалось его искать в этаком пекле? Тут же на каждом шагу головы летят, вся Козара огнем горит.

— Я не знала, что Козара горит, — сказала девушка. — Развяжите мне руки, если вы люди.

— С чего это мы тебя должны развязывать?

— Чтобы я вам показала Иваново фото, — сказала девушка. — У меня с собой его карточка. Если это не он, убейте меня. Вы его знаете, и если это не его фото…

— А может, ты пришла, чтобы его отравить, и потому захватила карточку? — сказал Лазар, но уже более мягким тоном. — Развяжите ей руки… Ну, девушка, давай показывай нам карточку. Это Иван?

— Иван, — подтвердила девушка.

— Он, ей-богу, — озадаченно признал Лазар. — Будь он тут один, у меня бы и сомнения не было, что карточку ты получила в полиции, а так…

— Мы снимались два года назад в Загребе, — рассказывала девушка. — Вместе учились и полюбили друг друга.

— А не врешь ты, красавица?

— Да нет же, — ответила она. — Разве вы по фотографии не видите? Но все-таки где Иван? Он с вами?

— Он далеко, — сказал Лазар. — Как тебя зовут, товарищ?

— Матильда, — ответил товарищ.

— Проголодалась, наверно, Матильда?

— Проголодалась, — произнесла она, — Но ужинать не буду. Хочу поскорее поцеловать Ивана.

— Полегче насчет поцелуев, — пошутил Лазар, — целоваться у нас запрещено.

— Я его не видела целый год, — сказала Матильда, — мне бы только взглянуть на него, а там хоть умереть.

— Это будет трудновато, — заметил Лазар. — Придется тебе обождать — далеко Иван-то, по ту сторону фронта, на Козаре.

— Не вернусь в Загреб, пока его не увижу, — заявила Матильда.

— Только не обеги, как тот подполковник, — сказал Лазар, разглядывая Матильду, которую он счел немного тронутой. В такое время пробираться на Козару!

— Вы авантюристы, да? — спросила Матильда. — Я сказала усташам, что считаю вас авантюристами.

— А это еще что такое?

— Вы же восстали против тех, кто намного сильнее вас. Разве это не безумие?

— Ты это, наверно, сказала усташам, чтобы они тебя поскорее отпустили? — предположил Лазар. — Наверно, ты, девушка, не думаешь так о партизанах.

— Думаю, — спокойно ответила Матильда. — Я и в самом деле считаю вас авантюристами. Восстать сразу против немецкой, итальянской и усташской армий? На это способны только сумасшедшие и авантюристы.

— Думай, что говоришь, девушка, — нахмурился Лазар. — За такие слова тут можно и головы лишиться.

— Не убьете же вы меня прежде, чем я увижу Ивана, — возразила Матильда. — Дайте мне встретиться с Иваном, а потом хоть убивайте. Я и ему сказала, что считаю его авантюристом, но все равно люблю.

— Ничего я у тебя не разберу, — сказал Лазар. — Будь ты бандитка, не стала бы ты говорить так открыто, а с другой стороны, черт его знает… Кликните мне Лепосаву.

— Тут я, — отозвалась Лепосава.

— Передаю эту девушку под твою охрану. Дашь ей поужинать, а потом отведешь на ночлег. Береги ее как зеницу ока. Если сбежит, головой ответишь. Поняла, Лепосава?

— Не бойся, — успокоила его Лепосава. — От меня разве только от мертвой сбежит. Слыхала, девушка? Со мной лучше не шути, со мной шутки плохи. Я шучу топориком.

— Ладно, ладно, — ответила Матильда.

— И чего ты, горемычная, сюда притащилась? Не знаешь, что на Козаре делается? Неужто Иван тебе так голову задурил?

— Я его люблю.

— Ну, идем, дурочка, — сказала Лепосава. — Ты тут не ровен час погибнешь из-за него, а он, может, с другой милуется.

— Иван не такой. Я его знаю.

— А я знаю сотню Иванов, да не верю им, — сказала Лепосава, собирая ужин. — Чего тебе, чертушка? — заметила она Лазара. — Чего подслушиваешь?

— Опасаюсь, как бы наша Матильда не осталась без ужина, — подзадорил ее Лазар.

— А коли она наша, так зачем ты мне велел смотреть за ней и стеречь как зеницу ока? Если она наша, зачем ей бежать?

— Затем, что она женщина, — пояснил Лазар. — Затем, что вашему брату верить нельзя…

— Что это? Что это гремит? — спросила Матильда.

— Фронт вокруг Козары, — ответил Лазар. — Пушки и минометы.

— Бедный Иван, — вздохнула Матильда. — Что с ним будет?

— Пробьется сюда с товарищами.

— А долго мы будем ждать?

— Не знаю, — сказал Лазар. — Подождем.

— Товарищ командир, тебя вызывают в штаб бригады.

Ночь глухо стонала. Ночь гудела. Ночь полыхала огнями, потому что пушки, изрыгая снаряды, выбрасывали пламя, похожее на молнию, и оно освещало горы и леса.