Козара

— Без моей команды не стрелять, — сказал он, направляясь к кладбищу.

Деревянные и каменные кресты, украшенные линялыми полотенцами, завядшими цветами, сморщившимися яблоками и догоревшими свечами с капельками воска, торчали среди кустиков земляники и зарослей ежевики и кратегуса. Посреди кладбища стоял корявый столетний дуб, а вокруг, пробиваясь сквозь дерн, торчали его узловатые корни.

Под этим дубом похоронены мои умершие дети, вон там дед Бошко, а дальше, под дикой грушей, брат, которого я даже не помню. Мать мне рассказывала о нем, я несколько раз ходил на его могилку, и всегда мне было грустно и как-то не по себе. Стоял над этим холмиком и никак не мог поверить, что здесь под землей лежит человек, которого родила та же самая женщина, что и меня. Обо всем этом думал Лазар, пока бойцы располагались среди кустарника.

Послышались выстрелы. Наступающие подходили все ближе. Сегодня не рвались снаряды, как накануне, когда Лазар отбивался от противника на кладбище над перелеском. Плотно сомкнутая вражеская колонна спускалась по склону в нескольких сотнях метров от них. Шагов на пятьдесят впереди нее двигался дозор — солдаты в зеленых униформах. Они шли свободно, какой-то разболтанной походкой, с винтовками на плече, что-то кричали и размахивали руками. Они не стреляли, но откуда-то сзади по холму и по кладбищу бил пулемет.

Он ждал, лежа за могильным холмом, не отрывая глаз от прицела. Справа беспокойно вертелся малый, слева залег Райко. Как всегда перед боем, они были с ним рядом. Лазар велел им приготовиться и тут заметил в руках у солдат пылающие головешки, похожие на факелы. Они несут их, чтобы поджечь его дом. «Не подожжете», — хотел он закричать, но его перебил треск собственного автомата. От отдачи затрясло плечи.

— Огонь!.. Беглый огонь!..

Малый и Райко ловко управлялись с оружием и что-то кричали друг другу. Лазар видел, как солдаты с головешками в руках ворвались в его двор и остановились у дверей дома. Петух пустился наутек. Один из солдат увидел его и бросился вдогонку. Петух заклокотал. Солдаты стучали в дверь.

— А ну, садани по ним, Райко!..

— Сейчас прикончу вашего Анте Павелича! — закричал Райко. Малый тоже что-то орал как одержимый.

Один солдат упал, споткнулся и другой, сделал несколько шагов и свалился возле самой двери, а третий перескочил через ограду и побежал по огороду, налетая на кукурузу и путаясь в ползучих стеблях тыквы. Но Лазар заметил его, уперся локтем в могильный холмик, чтоб не дрожала рука, хорошенько прицелился и выстрелил. Солдат распластался на земле, словно приколотый. Так он и остался лежать, точно сброшенный с воза мешок.

Но колонна уже миновала склон и наступала плотным строем. Ее прикрывал густой пулеметный, орудийный и минометный огонь. Снаряды перепахивали кладбище.

На мгновение перед ним возник мертвый Петар Кеняло.

Бей, Лазар, бей, не давай им подойти, если они войдут во двор — пропал твой дом! — будто бы кричал ему Петар Кеняло из какого-то тумана.

Он стрелял, отдавал распоряжения. Горы вокруг сотрясались и гремели. Земля взлетала вверх, падали ветки, осыпались листья. Ветер доносил запах гари и дыма. Дома были охвачены пламенем. Пожар бушевал в селе и двигался к востоку, точно обозначая место, куда уже добрались солдаты с головнями.

— Дядя, бежим! — кричал ему малый. — Окружат нас и похватают живьем. Надо отступать…

— Бей, сынок, бей! — чудились ему голоса из могил.

— Я умер на пороге своего дома, сгорел вместе с ним, но не отступил, — Лазару мерещилось бледное лицо Петара Кеняло.

Он не послушался. Поднялся и приказал отступать.

Дом вспыхнул. Над крышей взметнулись черные столбы дыма и устремились вверх, к облакам.

Лазар отдал приказание, а сам с Иваном и с вестовым направился в долину, где скопились беженцы. Казалось, весь лес пылал: повсюду горели костры, и вокруг них толпились мужчины, женщины, дети. Над огнем висели котелки с молоком, кашей, похлебкой или картошкой. Возле одного костра крестьянин поворачивал на вертеле целую овцу, а люди, сидевшие вокруг на корточках, внимательно следили за его работой. Какой-то дед курил трубку, старательно отгоняя дым. Лазар узнал его.

— Здорово, старик! — крикнул он. — И ты здесь? А где остальные?

— Да тут, со мной, вон под деревьями…

— Чья же это овца?

— Моя, — ответил крестьянин, орудовавший вертелом. — Каждый день теперь буду резать по одной — кто знает, что нас ждет… А все лучше самому съесть, чем усташу оставлять.

— Скоро будет готова?

— Скоро, только вот соли нету.

— Сойдет и без соли, — сказал Лазар. — А это уж не моя ли старушка? Симеуна, как ты тут жива-здорова?

— Симеуна, вот и сына дождалась…

— Дара, наш Лазар пришел! — уже кричала Симеуна. — Ребятки, это же ваш папа… А ну, бегом к папе, бесстыжие!

Все окружили Лазара, детишки висли у него на шее и на руках. Даринка в смущении остановилась поодаль, дети обнимали его, мать плакала.

— А что это я Джюраджа не вижу? — он ласкал младшего сына и оглядывался по сторонам. — Он с вами?

— Тут, куда ему деться, — улыбнулся Новак. — Объелся жирной бараниной без хлеба и теперь то и дело в кусты бегает.

— Вон он, вон Джюрадж…

— Здорово, — сказал Лазар.

— Здорово, Лазар, — ответил Джюрадж, подтягивая штаны.

— Не приключись с тобой такая беда, взял бы я тебя в свою роту, — смеялся Лазар. — Мне нужно тридцать человек, но засранцев я не беру.

— Пускай идут, кто помоложе, — сказал Джюрадж. — Я уж потаскал свой карабин и у Шоши в отряде. Даринка знает: угощала нас как-то вместе с Шошей.

— А быстро ты что-то от Шоши улизнул, — усмехнулся Лазар.

— Это правда, но карабин мой остался в отряде, — отвечал Джюрадж. — Пусть с винтовками молодежь управляется, а, с меня хватит, мне уж скоро пятьдесят стукнет.

— К пятидесяти подходит, а бабам покоя не дает, — ворчала Симеуна. — Никак не сидится ему дома, мой Лазо, повадился к вдовушкам.

— И им, маманя, кто-то помочь должен, — ухмыльнулся Джюрадж, его зубы сверкнули в свете костра. — Не обойтись бедным женщинам без мужской подмоги. Это самое что ни на есть божеское дело — подсобить им…

— Да ты им горазд подсобить, только не там, где надо.

— Ну что с овцой-то, долго еще ждать?

— Да если ты голодный, так ведь и у нас мяса хватает, — сказал Джюрадж. — Только вот соли нет.

— Можно и без соли. Давай побыстрей.

— А ты, малый, хоть мать-то свою видел? — спросила Симеуна. — Вон она там на берегу, под буком…

— Тетя! — попросил мальчуган, когда Даринка принесла мясо. — Пойдем со мной, покажи, где мама.

— Мяса хочешь? Малый, а малый?

Он уже ничего не слышал и не отвечал, а бежал за Даринкой, которая показывала ему дорогу.

— Сколько у вас тут мужиков? — спрашивал между тем Лазар.

— Таких, что могут воевать, — добавил Иван.

— Да нас здесь тысячи две-три будет, — почесываясь, сказал. Джюрадж. — Так, что ли, старик?

— Эк хватил! Ты Хоть знаешь, что такое две-три тысячи? Это, брат, столько, как собирается в ильин день к церкви, на Брезицах:

— Ну уж тысяча-то есть, это точно.

— С тысячу будет, — подтвердил старик.

— А сколько мы сможем набрать для отряда?

— Да это не так просто сказать, — старик шмыгнул носом, глядя в огонь. — Считай, каждый седьмой — солдат.

— Сотню запросто возьмете, — сказал Джюрадж.

— Сотню, — обрадовался Лазар. — А мне надо тридцать. — Потом повернулся к Джюраджу: — Мы тут пока поужинаем, а ты поди объяви народу, что мне нужно тридцать добровольцев. Сразу же получат и винтовки и боеприпасы.

— В роте, — уточнил Иван.

— В роте, — подтвердил Лазар. Он взял хлеб, разломил его, поделившись с Иваном, начал есть, стараясь откусывать больше хлеба, чем мяса. Он радовался, что, несмотря на большие потери, рота предстанет перед Жарко в полном боевом составе.

— Где ты там, Лазар, чтоб тебе света не видеть?