Сдвиг

Ее чистый взгляд сводил его с ума, волны чувственности, исходившие от нее, ощущались даже на расстоянии.

Ремень сам выскользнул из шлевок змейкой, поблескивая тонкой серебряной пряжкой, как нервно трепещущим язычком. Затем пуговицы на гульфике. Их было пять, и он расстегнул все. Хотя Наз смотрела ему прямо в глаза и не отводила взгляда, он чувствовал: ее внимание приковано к паху, постепенно освобождавшемуся от одежды.

Наз кивнула. БК отпустил брюки, которые все еще продолжал придерживать, и они упали, как падает театральный занавес. Ноги обдало волной прохладного воздуха, по спине побежали мурашки.

Выражение взгляда Наз изменилось.

— Бо? — прошептала она, но ему почему-то послышалась насмешка. Такая же звучала в словах Мельхиора во время их поездки в Нью-Йорк, и это подстегнуло его. Он схватил Наз за обнаженные хрупкие плечи и крепко прижал к себе: в его порыве соединились желание, власть и презрение. Он прижался к ее губам и с силой протолкнул в рот свой язык. Через мгновение она отвечала ему поцелуем, прижимаясь к нему всем телом, и он потерял счет времени. Вдруг ее объятия ослабли, губы расслабились, и она убрала язык. Ее неожиданная реакция обескуражила его, и он невольно разжал объятия. Она смотрела вниз, на его ноги в спущенных шелковых носках и пах, закрытый такими же яркими шелковыми трусами, висевшими свободными складками.

— Я… я не знала.

БК захотелось ее ударить и стереть с ее лица выражение жалости, но еще больше ему хотелось ударить себя. Хотелось повернуться и выскочить из этой комнаты, прижимая одежду к груди, как отвергнутому любовнику. Но его отвергла не Наз. Это он отверг ее, вернее, отвергло тело. То самое тело, которое никогда в жизни не подводило его — ни на спортивной площадке, ни при поисках улик на месте преступления, ни при ношении одежды, в которой он выглядел мужчиной. Его тело отвергло плоть Наз, как избалованный кот отворачивается от блюдца со сливками. Но прежде чем он успел что-нибудь сделать, Наз повернулась к нему спиной. Да, она была настоящей профессионалкой. Она могла двигаться так, будто все тело ее было таким же мягким и манящим, как щеки, губы, грудь. Но теперь даже БК знал, что это было игрой.

— Вы не поможете мне с «молнией», мистер Геймин?

БК расстегнул «молнию» с таким равнодушием, будто та была на мешке для трупов. Фиалковая ткань разошлась, обнажая верх белых шелковых трусиков. Наз обернулась и, опираясь ему на плечо, выступила из платья, которое осталось в руках БК: он держал его за воротник и подол как знамя, которое не должно коснуться земли.

Она осталась в одних трусиках и чулках. БК еще мгновение держал платье в руках, потом не глядя бросил его туда, где, по словам Наз, была камера.

Наз тут же бросилась к нему.

— Я сейчас нажму сигнал тревоги. — Он поразился, каким деловитым и бесстрастным был ее шепот, и пришел в себя. — Они пошлют двоих. Мажордома Чул-му и Гаррисона, который работает…

— В комнате охраны, — закончил фразу БК. — А третий?

— Я не знала, что есть еще кто-то.

БК, так и оставшийся в трусах, оглядел комнату и пошел к кровати.

— Что ты…

С легким треском он оторвал один из шаров, венчавших кроватные стойки, и бросил его Наз, потом оторвал другой — для себя. Шары были чуть побольше кулака и выточены из массива орехового дерева, но воспользоваться ими можно было в непосредственной близости от тренированного Чул-му и пистолета Гаррисона. Оставался еще загадочный третий, если, конечно, он появится. И естественно, Сонг.

— Я не знаю, смогу ли ударить женщину, — признался БК.

— Оставь ее мне, — ответила Наз. Она сжимала шар с такой силой, что БК удивился, как шар еще не начал крошиться.

Чилдресс, штат Техас

14 ноября 1963 года

На лицах людей, находившихся на заправке и смотревших на Чандлера, был страх, смешанный с отвращением. Он бросил взгляд на свою машину — она оказалась дальше, чем он предполагал. Он решил, что, если побежит, сделает еще хуже.

— М-мистер, — заикаясь, произнесла Эмили и спросила, показывая на перекресток: — Это вы сделали?

Не раздумывая, Чандлер изменил свое лицо. Инстинктивно. Он и сам не понял, как у него это вышло. Но за долю секунды, пока он поворачивался к Эмили, откуда-то из глубин сознания выплыло чужое лицо и оказалось на месте его собственного. Конечно, сам он этого видеть не мог, но понял по глазам остальных: узкий подбородок, легкая усмешка на губах, глаза маленькие и в то же время испуганные.

Друг Мельхиора по приюту. Каспар.

Чандлер поместил в сознание окружавших его людей этот образ, надеясь, что он вытеснит из их памяти образ его, Чандлера. Он видел, как они поморщились, и подумал, что может и не остановиться на этом, но не хотел причинять им вреда.

— Уезжайте! — внушал он им изо всех сил. — Немедленно!

Но вместо того чтобы послушаться, Джаред Стайнке вылез из «доджа» и открыл самодельный ящик с инструментами, прикрепленный к днищу кузова пикапа. Чандлер понял, что именно он вытаскивает из ящика, еще до того, как увидел у него в руках заряженную двустволку. Тот собирался пострелять фазанов, охота на которых официально открывалась в День благодарения.

— Джаред! — закричала его мать, сидевшая на пассажирском сиденье. У нее был сахарный диабет, и он вез ее сдать анализы в больницу в Вичита-Фоллс. — Немедленно вернись в машину!

Джо Гонсалес, увидев в руках Джареда ружье, тут же бросился к зданию бензоколонки. Казалось, он хотел в ней укрыться, но в его голове отчетливо билась мысль о пистолете, лежавшем под стойкой.

Джаред Стайнке вскинул двустволку.

— Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…[33]

Он уже нажимал на курок, когда на него набросились вороны, и в последний момент ствол ружья дернулся вверх. Осколки стеклянной рекламы «Филлипс» посыпались во все стороны.

Чандлер не видел последнего фильма Хичкока[34], но Эмили видела, и ее мысли подсказали ему идею с воронами. Сначала птиц было две, потом он добавил дюжину, затем — еще пару дюжин. Птичье облако устремилось на Джареда как торнадо — Джаред отпрянул, но ружье из рук не выпустил. Боль от ударов кинжалообразных клювов и бритвенно острых ногтей, рассекавших кожу, была столь реальной, что Чандлер даже удивился, почему у Джареда не видно крови.

Теперь из офиса выскочил Джо Гонсалес с пистолетом в руке и открыл стрельбу по воронам, которые атаковали Джареда, стоявшего у третьей колонки. Одна из пуль угодила в шланг, и на бетонное покрытие хлынул бензин.

— Мэй, — сказала Эмили, обращаясь к сестре. — Если ты хочешь, чтобы твоя дочь дожила до крещения, немедленно едем!

Джаред Стайнке, напуганный выстрелами Джо Гонсалеса не меньше, чем птицами, открыл беспорядочную стрельбу. Первый же выстрел угодил в грудь Дэна Карновски, который вылезал из своего «бьюика». Второй попал в первую колонку, и бензин растекался по земле уже из двух, образуя лужу размером с домашний бассейн. В темной жидкости, похожей на черное зеркало, отражались Джо, Джаред и мать Джареда, которая выскочила из пикапа и шла по блестящей поверхности, как Иисус по воде. Чандлер ничего этого не видел. Он полностью сосредоточился на воронах, надеясь с их помощью всех разогнать. От напряжения у него стучало в висках, по спине струился пот.

Кашлянув, двигатель «крайслера» Мэй Ватсон наконец завелся. Из-под колес взявшей с места машины полетели брызги бензина.

— Давай же, ну! — торопила Эмили сестру. Она видела фильм «Птицы» семнадцать раз и знала, чем заканчивалась эта сцена. — Едем, едем, едем!

Чандлер почувствовал ее панику и, хотя силы его были уже на исходе, сумел внушить ее всем остальным. Энергия утекала из него, как бензин из топливных баков заправки… Ее не хватало даже на то, чтобы просто стоять. Вороны появлялись и исчезали, и он понимал: скоро выдохнется. Введенные им в организм препараты сжигались. Уже через несколько секунд, а не минут подача «топлива» кончится, и кто знает, удастся ли ему не потерять сознание.

33

Первые строки Псалма 22.

34

«Птицы»; снят в 1963 году.