Острый осколок

Я снова повернулся на грохот дерева. Из пробитого Даной прохода в деревянной стене начали вылетать поломанные доски и черепица. Да-да, крыша грохнулась точнехонько на мою хранительницу. Надо ж было так не свезти!

Эльф усердно откапывал из-под завала Дану. Когда через пару вар послышалось злое бормотание и вскрики боли, я рискнул подойти. Когти я так и не выпускал. Вдруг засекут остроухие, я им тут национальное достояние поцарапал. Кто знает, может у них за это головы рубят!

— Можешь идти?

— А как же! Даже бегать! Темень, вислоухий! Ты слепой! Да я только ползком ближайшую неделю и буду передвигаться! Посмотри на меня!

Ой-ей! Пора бежать, пора бежать! И как можно дальше и тише!

Я попятился. Ага, уже убежал! Меня эта чертова кобыла копытом по крупу долбанула. Обернулся, а она смотрит на меня осуждающе, как на преступника, и не шевелиться. Попытался обойти. Щас, ага! Уже пропустили! Паля ходила взад вперед вместе со мной и всем своим видом говорила, что через эту глухую стену упрямства я не пройду.

— Сто-о-ой, драконий выродок! Куда намылился?

Ай-яй! Дело труба! Смотрю на приближающуюся кончину и так страшно, даже скрип от высвободившихся когтей не заглушил бешенное биение сердца. А Дана все приближалась. Удивительно! Только что стояла с трудом пополам, а теперь так грациозно на меня надвигается, будто и не болит ничего. Так, пара царапин и все.

— Дан… м-м-м… — хотел оправдаться, да вспомнил, что я обычная скотина, — ф-р-р-р, фр-р-р, фр-фр-фр, — и при этом голову пониже-пониже и потрясем, — фыр-фыр-фыр-фыр-фыр-фыр! Фр-р-р-фыр!

— Аха-ха-ха! О Всевышние, не дайте помереть от смеха! Пфа-ха-ха!

Следующим, что я услышал, был дружный смех со всех сторон. Я решил осмотреться из-под челки, но на мою покаянную голову уже никто не обращал внимания. Все подоспевшие к сцене лошадиного извинения ржали во всю, как мои дальние сородичи — кони. Дана повисла на руке у эльфа и постанывала, то ли от смеха, то ли от боли, а может от всего сразу. Феникс умирал на траве, а оборотень скалился во все зубы и одобрительно кивал мне. Рядом с ним стоял Ван, который, судя по растерянному лицу, пропустил мое феерическое выступление. И ладно, на бис повторять не стану!

— Впервые вижу, чтоб лошадь так извинялась, — явился папаша начальника нашего сопровождения с соплеменниками.

— Я… я тоже… всхлип! — на смех у Даны сил уже не хватало.

Что до нашего эскорта, эльфы были удивлены увиденным, но не более. И только Салван не выражал никаких эмоций. Права lati, что-то с ним не так.

***

И какого этого малолетку понесло как ошпаренного? Я даже опомниться не успела, а он прямиком к Хрустальному дворцу как сиганет. Нам вообще в другую сторону надо. Столица восточнее. Я понимаю, Хрустальный дворец великолепен и огромен. Его вырезали в скале более двухсот лет, поэтому даже из столицы его отчетливо видно. И все же, нам в Tintill Elin. Дорога, устланная хрусталем, ведет к подножию Хрустальных гор и не пересекается со столицей. Только захватывает на своем пути нижний город. Так скажите мне, какого недоеденного зомби, моего коня как под гипнозом потащило не в ту сторону?

Радовало одно, прямой приказ Кайя не смог проигнорировать. Но совсем не обязательно было воспринимать его буквально! Мог просто остановиться, а не встать колом и проскользить около десяти тар на морде по горному хрусталю. Кайе еще повезло, у него когти, а мне что прикажете делать?

С горем пополам откопавшись из завала, хотела было придушить мальчишку, но его растерянная лошадиная моська и неуклюжее фырканье вместо извинений растопило мое сердце. Оставалось только постанывать от смеха и саднящих ребер.

Эльфы так и не поняли, с чего наша пришибленная компашка рыдает со смеху. Им же невдомек, что это существо не просто конь, а весьма сообразительный мальчишка-подросток. Остроухие постояли, поудивлялись и успокоились. Да только больше фыркающей лошади их поразил вороной конь, что закрыл голову копытом и тихо давился смехом. Не знала, что у Палана чувство юмора есть. Хотя при первой нашей встречи он не уступал мне в колкостях и остротах.

После небольшого инцидента мне пришлось ехать в повозке с Салваном и Ваном, так как передвигаться верхом в таком состоянии я рискнула бы только при попытке самоубийства. Мой кошмарик, как я ласково прозвала Кайю, плелся рядом с нашей покрытой телегой и даже не фыркал, что его как строптивое животное привязали, чтоб не убежал. А нечего было мне экстремальные гонки устраивать. Эльфов очень волновал вопрос, почему никто не едет верхом на Кайе вместо меня или на Палане, на котором вообще никто не ехал все время, что он с нами. Пришлось заговаривать зубы. Мол, Кайя никого не признает кроме меня, а Палан конь нашего павшего товарища и еще не отошел от потери хозяина.

— Ну мы и пожалели животное. Ведь такой красивый жеребец! — Палан аж оступился, заслышав мою похвалу. Рано радуешься, — жалко, что совсем отупел. Такая потеря!

Эльфы сочувствующе закивали, а зверолошадь пеной зашлась от возмущения.

— Вон, бедняга, как пеной исходит. Прирезали бы, чтоб не мучился, — я не выдержала и прыснула от смеха, выслушав совет одного из сопровождающих нас первородных. Так подколоть даже я не смогла бы! А самое главное, в точку! Палан понял, что ему не оправдаться и, гордо подняв голову, шел рядом с Кайей. Пенные вечеринки он благоразумно больше не устраивал. Наверно переживал, что не в меру сострадающий эльф таки прирежет его где-нибудь в уголке.

— Дана.

— Да, Малыш?

Ох, что-то не нравится мне его затравленный вид. Ван сидел, подогнув под себя ногу, и как будто смотрел внутрь себя. Если взглянуть со стороны, то он просто любовался природой, но я видела его глаза. Смотрят на тебя, но не видят.

— Малыш…

— Я ничего не помню. Совершенно ничего… почему так? — сердце невольно кольнуло.

— Милый, просто… — и как объяснить ребенку, что жизнь его предала и разум его болен? Как успокоить, не дав обещаний, или как пообещать и исполнить обещанное? Я была в тупике.

Он заглянул мне в глаза, выворачивая душу наизнанку. Глубокий малахит не давал и шанса вырваться из его плена. Мне не соврать!

— Я не вспомню, да? — а вот и вопрос, на который не одна клеточка моего тела не хотела бы отвечать.

— Я не знаю… Правда, не знаю.

Он отвернулся, и взгляд его снова стал отрешенным. О Всечувствующие! Я хотела подбодрить его, а вместо этого подтвердила наихудшие опасения. Смотря в глубину его глаз, я не смогла соврать, не имела на это права.

Я потянулась к его голове и легонько, еле касаясь пальцами его волос, провела ладонью от макушки до кончиков его пепельного водопада. Ван обернулся. Я вздрогнула.

— Дана! — и я пала под натиском щенячьих чувств.

Благо, Салван решил прогуляться с эльфами пешком, а то еще и его придавило бы. Повозка-то маленькая, развернуться негде!

— Малыш, — писк прихлопнутой сапогом мыши, — дышать…

— Дана, а я поймал кузнечика, хочешь посмотреть? — и он слез с меня, с детским восторгом ожидая моего ответа.

— Конечно, дорогой.

Боль схватила своими цепкими лапами сердце и медленно рвала его, втыкая острые лезвия когтей в самую середину. Мой Малыш снова потерял себя. Только что я думала, что мне больно. Нет, эта боль даже рядом не стояла с той, которая ворвалась ко мне в душу в тот момент, когда я увидела беззаботное лицо человека, что потерял себя, так и не обретя. Это было жутко. Он попытался вспомнить, бороться, но его собственный разум — его враг. Как должно быть страшно не верить своему разуму и быть им преданным.

На глаза наворачивались слезы. Я ничего не могла с ними поделать. Вот он, беспомощный мальчишка с блеском предвкушения в глазах, протягивающий мне кулак с зажатым в ней кузнечиком и ожидающий моего восторга. Он не ведает, что терзало его душу еще вар назад. Возможно, это и к лучшему. Жить беззаботной жизнью, веря в чудеса, не ранит его так, как осознание беспомощности и безвыходного положения, в котором он оказался. Пусть радуется жизни, а я прослежу, чтоб она была, наконец, счастливой.