Споры

Город жил своей жизнью, такой же суматошной и беспечной, как и десять, и пятьдесят лет тому назад. Всё так же продавались с лотков газеты с кричащими огроменнобуквенными заголовками. Сегодня вот, например, о каком-то новом выявленном опасном пришлом. Даже с фото. Совсем непримечательный молодой человек.

Всё так же на перекрёстках стояли адепты всех сект и религий и пытались склонить в свою ересь. Недавно к ним подключилась и "религия" пришлых. Одних из. Тоже, оказывается, во что-то верят.

Всё так же негромко спорили старики на лавочках.

- Они тыщщи людей положили, - возмущался один дед, потрясая палкой, - они считали нас первейшими врагами, а теперь мы их с распростёртыми объятьями принимаем?!

- Ну, допустим, не с распространёнными, - слабо возражал его оппонент. - Концлагерь - это тебе не объятья.

- Мы их кормим и поим, мы пускаем их к себе! Их! Тех, что молотили из пушек по нашим городам!

"Всё то же, всё те же, - ворочались мысли в тяжёлой голове Степана. - Всё так же впустую".

Он не знал, куда шёл. Не смотрел по сторонам. Следовал толпе. Бормотал правила. Ноги сами его вели. Он думал о Ляле. О Глаше, своей бывшей жене. О семье, что была долгих семь лет тому назад. Как счастливы они тогда были! Несмотря на войну и постоянную нервотрёпку. Жизнь только начала налаживаться, мечты стали исполняться и даже удавалось строить планы на будущее, как вдруг...

Он совсем не удивился тому, где оказался. Она звала - и он пришёл, даже не заметив этого.

Пустырь в индустриальной зоне, голая без травинки земля, потрескавшийся асфальт. Мрачный куб бетона. Потемневшие, поблекшие от времени прозрачные пластиковые кровли. На столбах - камеры, с жужжанием изучают окрестности. Только они здесь живы. Да ещё скрытые в стенах защитные механизмы, спящие до времени.

Дендроприёмник. Проклятое, обильно политое слезами и отчаяньем место. Когда-то - надежда на спасение, нынче - просто хоспис. Тут заперты уже умершие для этого мира. Вот только деревья умирают долго.

Непрошенные воспоминания вернули в тот день, когда...

"Доченька, милая, тебе тут помогут, тебе тут должны помочь! Иначе я их! Милая, любимая, поспешим! Только бы успеть, только бы... Где мама? Мама скоро будет. Ну же, лялечка моя, не бойся, я буду рядом, я буду здесь. - Папа! Папа! - Доктор, как она? Вы нашли уже лекарство? Нет? Чего не хватает, доктор, скажите! Я всё достану, я могу! У меня есть деньги, много денег! Сколько? Будут, только вылечите! - Какая патология? О чём вы вообще? - Почему нельзя навестить? - Какие такие пришлые? Кто такие дендры? Ах, она одна из первых, что была опылена? - Ищите вакцину, доктор! Ведь я все ваши опыты который год уже... Так значит... Надежды никакой? - Это она? Она - это? Она понимает? Оно... Извини, Ляля, я больше не могу..."

Когда он был здесь в последний раз? Четыре года назад? Нет, больше. Пять. Да, пять лет. Как раз после судов по банкротству и разводу. Бизнес пришлось продать и финансировать программы по поиску вакцины от дендрования. А Глаша... Глаша не смогла простить, что отдал дочь эскулапам. Как будто был тогда выбор. Впрочем, стояли бы сейчас там вместе. Три тополя на Плющихе...

Но она звала - и он пришёл. Почему звала? Как вообще дозвалась? И был ли это зов? Тоска по дочери придумала причину навестить кровиночку? Или он просто сходит с ума?

И чтобы найти ответы, Степан нерешительным шагом двинулся к дендроприёмнику.

* * *

Степан сидел на лавке и ждал, когда принесут шлем. У них, оказывается, больше не было скафандров для посетителей. Потому что не было посетителей, и уже давно. Иногда приезжает крытый герметичный автозак - и привозят очередную жертву дендр. Опылённого или обернувшуюся. Случается это всё реже: из-за чрезвычайной опасности для человечества с такими уже не церемонятся, а просто или выжигают опасную территорию под корень, как в Славянии, или по тихому свершают с ними аутодафе. Так... проще. Всё равно ни вакцины от них нет, ни пользы от этих пришлых, ни сочувствия к ним, ни понимания. Парочка "зелёных" демонстративно, было такое, стали жить с первыми ещё дендрами, а как начало их тело деревенеть, так запели совсем не миролюбивые гимны.

- Вот! - в предбанник ввалился чудаковатый паренёк и, щерясь во весь рот, протянул Степану помятый глухой шлем. Трещина металлопластикового корпуса наскоро заклеена скотчем, внутри стойкий запах застарелой блевотины. Перед тем, как напялить шлем на голову, парень откуда-то из-за пазухи извлёк тюбик, выдавил на грязноватый палец прозрачный гель и сунулся было с ним к лицу посетителя, да тот перехватил руку.

- Они это жуть как не любят! - "объяснил" паренёк. Кто "они" и что "не любят" - Степан не понял. "А, была не была", - он кивнул. Парень смазал лицо по периметру, потом они вдвоём с трудом втиснули голову в шлем. Паренёк подключил баллоны с кислородом, показал большой палец, и, ткнувшись носом в прозрачное забрало, проникновенно прошептал: - А ещё они умеют общаться между собой. Через корни! И разговаривают. Без рта! Да! Со мной - да! Сами дойдёте? Есть покурить?

Паренёк сыпал вопросами и явно не дружил с головой, но тут вообще было мало персонала, и все как на подбор не от мира сего. Никого из прежних знакомых Степан не встретил, а ведь раньше, когда он бывал в дендроприёнике чуть ли не ежедневно, тут работали десятки людей! Но пропал прогресс, пропал интерес, пропало финансирование - и пропали люди. Остались только эти вот. Чудаковатые смотрители.

Толстые прозрачные стены. А за стенами - лес. Дендры. Каждая из них когда-то была человеком. Теперь это были... тоже существа, можно сказать. Живые существа. Кем-то до сих пор любимые. Об исцелении которых ещё верят. Но в большинстве своём уже забытые, похороненные заживо. Да, можно сказать, что это был хоспис.

Степан шёл по коридору, а лес за стеной волновался. Живые деревья клонились друг к другу, некоторые поворачивались - и одинокий прохожий с ужасом и даже омерзением наблюдал на стволах лица и глаза. Здесь были и не совсем ещё одеревеневшие, и не совсем преобразившиеся. Не впавшие пока в тупое деревянное безразличие, на что-то надеявшиеся. Вон группа фигур, ещё напоминавшие людские. Провожают его взглядами, кто-то даже руку поднял. С натугой уже, медленно. А вот совсем недавний. Мальчик с разбегу ударился о прозрачную стену, закричал что-то, застучал кулачками в преграду. В глазах - мольба, а от подмышек до пояса уже вся кожа покрылась наростами, напоминающими кору. Степан поспешил дальше, отворачиваясь от обречённого. Хорошо, что территория дендр разделена на блоки: мальчик остался позади.

В стены часто бросало сгустками жёлтого. Это дендры пытались его опылить: плевались спорами. Но ничего у них не выходило. Впрочем, скафандр на Степана всё же надели не зря. Видать, от времени, а может и от засорившейся уже вентиляции, споры стали просачиваться и в герметичные прежде коридоры. Там, сям лежали разноцветными кляксами, вились в воздухе и, словно живые, прядали от шлема в разные стороны. Значит, прозрачный гель всё же нанесли на лицо не зря.

Здесь. Он не мог ошибиться, не мог забыть. И никуда с этой комнаты её не дели. Когда дендра совсем, скажем так, развивается, то - пускает корни. Так что Ляля... она тоже пустила корни.

Ну вот. Он здесь. Что дальше? За стеной - сплошной частокол дендр, и среди них нет "знакомых". Степан тупо смотрел на стену и существ за стеной. Просто стоял и смотрел. Она звала - он пришёл. И всё? Он, чувствуя себя глупо, прошёлся вдоль стены, всматриваясь в деревянные стволы, в ветви, листья. Искал какие-то намёки, какие-то послания. Хоть что-то! Но - ничего, совсем ничего.

- Нелепо. Глупо. Тупо, - бормотал он себе под нос, постепенно заливаясь краской. - Параноик. Дебил. Тряпка! Надеялся он. Верил он. Чему верил?!

Но тут, словно кто-то ждал именно этого вопроса и нажал на незримую кнопку: ветви дендр дрогнули и отогнулись в стороны, открывая Степану вид на тонкое молодое деревце. Может, это воображение играло с сознанием, а может так и было, но мужчина видел не ствол, нет - а фигуру девушки. Блики солнца, тени или наросты на коре - не разобрать, но ведь лицо! Всамделишное и узнаваемое такое любимое лицо!