Звездное эхо

Евгений Филенко

ЗВЕЗДНОЕ ЭХО

"Всякий раз, как ребенок выбрасывает

игрушку из своей колыбели, он вызывает

возмущение в движении всех звезд во

вселенной."

Джеймс Джинс.

...Для планеты Роллит, издревле известной во всей цивилизованной вселенной как "Жемчужина Мироздания", настала пора тяжких испытаний. Чудовищные по силе катаклизмы раздирали ее изнутри, круша в щебень некогда величественные горные хребты, обращая в зловещие пепелища зеленые ковры бескрайних лугов, выплескивая гигантскими волнами на хрустальные города побережий прежде ласковые воды лазурных морей. Тучи пыли и гари скрыли за собой бездонную бирюзу небес, и чистый кристалл солнца изредка пробивался сквозь них багровым глазом Беды. Роллитяне толпами покидали разрушенные города, унося с собой уцелевший скарб, в надежде обрести спасение в просторных долинах, но находили одни лишь изрытые трещинами, вздыбленные землетрясениями пустыни, да болота, кишащие всползшей из растревоженных недр ядовитой нечистью. По прекрасным когда-то, а ныне мертвым, подсвеченным огнями пожаров, искореженным непрекращающимися подземными толчками улицам рыскали хищники-трупоядцы. Древняя цивилизация роллитян уходила в прошлое. Лишь горстка ученых, замуровав себя в бронированных стенах орбитальных лабораторий, обреченно и самозабвенно запечатлевала в памяти холодных машин каждый миг разворачивавшейся трагедии. Никто и не помышлял о том, чтобы доискаться причин рока, поразившего "Жемчужину Мироздания". Всеми руководил один порыв: сохранить знание, хотя бы крупицы его - с тем, чтобы донести до других, которые придут сюда позже, зловещее предупреждение... О чем? О какой беде, подстерегающей мирные, идущие прямыми дорогами к совершенству, разумные расы?

Быть может, те, другие, найдут ответ.

А на дальних орбитах, выжидая свой час, не торопя событий, уже замерли галактические стервятники - звездолеты таинственной, враждебной всему доброму и светлому, коварной и злобной империи Моммр...

Колобов нервно перевернулся с боку на бок, но ощущение неудобства не прошло. Ему было тяжко. Мешали руки, мешали ноги, сковывала движения постылая грудная клетка, колом застрял в организме чертов позвоночник. И лучше не вспоминать было о черепе, словно в насмешку гарротой стянувшем непомерно разбухший мозг. Во рту было то ощущение, о котором покойный дед Колобова мудро говаривал: "Будто медведь нагадил".

Спихнув с лица многопудовое одеяло, Колобов удумал было позвать жену Цилю, но трудно вспомнил, что третьего дня уехала она в отпуск, на юг. И если следовать элементарной логике, то окажись Циля дома, уж наверняка не было бы прошлого вечера. Эта мысль радостей жизни ему не добавила. Она могла предвещать лишь то, что в холодильнике нет желанной бутылочки минеральной воды "Арзни", даже и не пахнет ледяной простоквашкой в банке из-под съеденных намедни соленых огурчиков... пряных, при чесночке и перчике... в ядерном рассольце...

Колобов тихо застонал и разлепил неподъемные веки. Ему тут же захотелось смежить их вновь и по возможности не прибегать к новой попытке созерцания действительности никогда. Ну хотя бы до приезда Цили.

Из этой суровой действительности на него надвигалось полное укоризны аскетическое лицо Дедушева.

- Вий чертов, - сказал Дедушев. - Убить бы тебя за твои дела.

Колобову стало запредельно плохо и жаль себя.

- За что? - прошелестел он, чуть не плача. - За какие дела?

- Ну что ты с собой творишь! - с озлоблением воскликнул Дедушев. - Ты ведешь безобразный, похабный образ жизни! Стоило жене исчезнуть - и ты словно с цепи сорвался!

Колобов с натугой приподнялся на своем одре.

- Тебе этого не понять, - уже связно произнес он. - Ты никогда не был женат. И не будешь. Такие, как ты, обречены на вечную свободу. Но они же ни хрена в этом деле не смыслят! Помнишь фильм "Это сладкое слово - свобода"? Не про тебя. Ты, Дед, раб своей свободы, мученик ее. Бедолага.

- А ты что же подался в невольники?

- И этого тебе не понять. Как сказал мудрец, что имеем - не храним, потерявши - плачем. Дай закурить, а? Там, на столе.

- Не дам! - снова озверел Дедушев. - А вот в морду дам, и с удовольствием!

- Н-ну! - слабо изумился Колобов, подобрал как сумел прихотливо переплетенные конечности и почти сел. - А как ты это сделаешь? Кулаком или чем?

- Уж чем придется. Лучше вставай, не зли меня!

Дедушев был одержим идеей хоть как-то изменить мир к лучшему. Будто мир и так не хорош! Например, изобрести нечто этакое, способное осчастливить всех. Или пусть не всех, но многих. На худой конец, в масштабах родного города, где родился, вырос и обречен был умереть непризнанным. Надо отдать ему должное: он боролся за счастье окружающих, не щадя ни окружающих, ни себя. С этим приходилось считаться.

- О, господи, - Колобов обхватил руками голову. - Ты что же, меня воспитывать пришел? Почти тридцать лет ты преследуешь меня своими рацеями. Будто я преступник какой, алкоголик или, там, гуляю безбожно. Тоже мне, прокурор!

- Я не прокурор, - промолвил Дедушев грустно. - Я твоя совесть.

- Ну и видок у нее, голубушки, - огрызнулся Колобов. - Брюки бы, что ли, погладила с прошлого сезона, или ботинки бы почистила. А лучше новые бы купила.

- Ты на себя посмотри! - парировал тот.

- Не хочу. Вот умоюсь, щетину сниму, кофейцу вдену - тогда и посмотрю. И тебе покажу в назидание.

- Что ты делал прошлым вечером и ночью?

- Не надейся. Никакой клубники. Зашел в гости к Бабьеву, а там как раз четвертого искали для пульки. Ну, и расписали мы ее, родимую. Естественно, пивка трахнули попутно, в меру.

- С ведерко, - добавил Дедушев. - Послушай, Колобок, а тебе никогда не хотелось вместо пульки этой дебильной почитать хорошую книгу? По дому что-нибудь сделать? Вон у тебя плинтус отошел, кран течет на кухне. Замок на двери закрывается через раз, зато открывается на любой тычок.

- Поспорил бы я с тобой, - поморщился Колобов. - Насчет пульки-то. Большого потенциала времяпровождение. Не хуже шахмат! Да голова трещит. Замок я, разумеется, починю. Авось по утрам не доведется видеть твою скисшую вывеску. А книги... Что их читать? Много уж очень пишут, заумно, всего не перечтешь, а что прочтешь - не поймешь.