Страница 8 из 31
Был полдень, когда Коля вошел в Вальядол. Город плавился в зное и казался вымершим. Только тощие беж родные псы понуро стояли в тени, свесив розовые языки до земли. Кривые переулки, застроенные халупками из фанеры и жести, как грязные ручьи, впадали в главную и единственную улицу Цвай Карамболь. На этой улице находились лавки, почта, кинотеатр и кафе с фирменным блюдо «Печень покошмарному».
Цвай Карамболь упиралась в огромную площадь, на которой возвышался Дворец. |
Обливаясь потом, Коля добрел до дворцовых ворот чугунными львами по бокам. У ворот, на табуретке, сидел под зонтом сонный часовой в темных очках, шляпе, зеле ной сорочке и в шортах. Он чистил пилочкой ногти рядом с ним, на асфальте, стоял телефон и валялся автомат, похожий на отбойный молоток.
— Я насчет Утки,- сказал Коля и, развернув свитер показал птицу, которая тут же закрякала.
Часовой замер, затем схватил телефон и начал бешено набирать номер.
— Докладывает оборотень Чистоплюй! в трубку.- Прилетела Уточка!
Завыла сирена, ворота открылись, и выбежали два долговязых парня в точно такой же форме, что и чистоплюй. Из этого Редькин сделал вывод, что они тоже оборотни. Парни встали по бокам у Коли и повели его во двор Они долго шли по роскошным залам, поднимались и опускались по мраморным лестницам, кружили по темным лабиринтам коридоров, пока не остановились у массива дверей с табличкой «Тихо! Барракудо думает».
Один из сопровождающих открыл дверь и кивком пригласил Колю войти. Редькин шагнул, дверь бесшумно закрылась, и он остался в темноте, ослепший после яркого солнца. Узкая полоска света пробивалась из-за гофрированных штор.
Постояв несколько секунд, он начал двигаться на ощупь. Так беспомощно тыкается во тьме зала опоздавший к началу сеанса, натыкаясь на зрителей, пока чья-то решительная рука не пригвоздит его к пустому креслу. И когда глаза привыкли к сумраку, Коля начал осматриваться. Вдруг позади его раздался всплеск. Он обернулся и похолодел.
Щуплый человечек в длинной белой рубахе сидел на тахте и скалил зубы. Ноги его были опущены в таз с кипятком. Длинные обезьяньи руки касались пола. Из клубов пара проступали голый череп и морщинистое лицо с фарфоровыми, не мигающими глазками.
Что и говорить, зрелище было жутковатое, но Редькину удалось справиться с волнением. Он вынул из свитера птицу и протянул ее диктатору:
— Ваша Утка?
— Моя,-отозвался диктатор, пощупав кольцо.- Где взял?
— А прямо на дороге,- затараторил Коля — Иду себе, а она навстречу, и глаза такие умные-умные, и видно, хочет что-то сказать, я сразу понял, утка непростая, и тогда…
— Стоп! — прервал Барракудо.- Коротко о себе!
Коля опустил голову, не по-детски вздохнул и, печально глядя на диктатора, сказал:
— Зовут меня Робин. Фамилия Бобин. Мать умерла рано, я ее не помню. Говорят, она была леди. Отец — aнглийский боцман. С пяти лет я стал плавать с ним. Образование — среднее, незаконченное. Отец много пил и бил меня почем зря. Я не выдержал и во время стоянки в Гонконге сбежал. И вот брожу по свету в поисках дедушки по маминой линии…
Редькину удалось выдавить слезу, так нужную в этот момент. Слеза упала в таз, где парились конечности диктатора, звонко булькнула, и в месте ее падения выпрыгну, восклицательный знак.
Барракудо поморщился:
— Ужасно ноют ноги. Должно быть, задует сирокко,-Он хлопнул в ладоши, и появился оборотень.-Заложников отпустить. Расстреляем в следующий раз. Приготовить другу Робину комплексный обед No 3. Назначить на завтра парад. Сливы перебрали?
— Так точно! — выпалил оборотень.
— Молодцы. Порченые-продать. Хорошие — закатать в банки — и в подвал.
Закончив водную процедуру, диктатор натянул на голову кудрявый парик, надел халат, шлепанцы, подошел Коле и неожиданно прижал его к себе.
— Спасибо, друг,- бормотал Барракудо.- Утка символ моего могущества… Я не останусь в долгу…
После его объятий из Колиных карманов исчезли шариковая ручка и перочинный нож, но Коля обнаружь пропажу гораздо позже.
Барракудо пропел «Любил ли кто меня, как я?», подошел к окну и поднял шторы. Кабинет наполнился светом и Коля увидел на стенах странные картины: в тяжелых рамах висели рентгеновские снимки головы. Заметив удивление гостя, диктатор напыжился и с гордостью произнес
— Мои портреты! Вот на этом снимке мне 16 лет. А на этом — тридцать. Видишь, какой мозг?
— Да-а-а,- Редькин понимающе покачал головой, -это же мозг гения…
— С чего ты взял? — Барракудо слегка засмущался
— Для гениальности надо, чтоб мозг весил около килограмма,- не моргнув, соврал Редькин,- а у вас, судя по снимкам, полтора кило, а может, и все два.
— Сейчас, правда, поменьше осталось,- вздохнул диктатор,- приходится много думать… Но все равно,- он подмигнул Коле и хихикнул,- кое-что еще кумекаем.
— Как же тебя, Робин, отблагодарить? — Барракудо задумался
— Десять тысяч люриков — это, конечно, гипербола. Я тебе их не дам. Деньги портят человека, я на себе испытал.
— Да мне ваши люрики и не нужны,- Коля yлыбнулся,- на моем месте так поступил бы каждый! Мне бы поесть и дальше двигаться, дедушку искать…
— Э, нет, дорогой, раньше, чем завтра, я тебя не отпущу. Завтра состоится парад в честь Белой Утки, и ты, как ее спаситель, должен присутствовать.
В это время открылась дверь и вошел оборотень с огромным подносом, накрытым белоснежной салфеткой. Он поставил поднос на стол и быстрым движением как факир сдернул салфетку. С глубоким разочарованием Коля оглядел комплексный обед, состоящий из трех блюд: рыбки хакус, светящейся от обилия фосфора, яичка со штампом «Свежее до 1980 года» и компота из сухофруктов.
— Садись, Робин, ешь, не стесняйся. Мы люди простые без фокусов.
С обедом Редькин расправился за одну минуту.
— Молодец,- диктатор погладил его по голове и задумался.
— Хобби имеешь? — вдруг спросил он.
— А кто сейчас без хобби! — Коля усмехнулся:
Раньше я корабельные якоря собирал, а теперь марки коллекционирую.
— Хорошее у тебя хобби,- Барракудо завистливо вздохнул:
— А у меня оно такое, что и сказать стыдно.
Он оглянулся:
— Чужие карманы посещаю. Ворую говоря.
— И давно?
— Сколько себя помню. Это у нас наследственное. Он подсел к Редькину и жарко зашептал ему на ухо.
— Все делают вид, что ничего не замечают. Боятся. Министры перед тем, как ко мне идти, все из карманов выгребают. Тоска зеленая. Приходится им делать подарки, а потом их же и уводить. Представляешь?
— Да-а- Коля не знал, что сказать. Глава государства и на тебе! — А зачем вам, дядя Барракудо, воровать, извиняюсь, посещать чужие карманы? Вам ведь и так все отдают, когда захотите.
— Это неинтересно. Другое дело — пальчиками.- Глаза у диктатора заблестели.
— Двумя чуткими пальчиками провести ювелирную работу и извлечь из жилетки како-нибудь растяпы часики…
Он мечтательно прикрыл глаза и помолчал:
— А ты, значит, Робин, специалист по маркам? Барракудо прищурился, достал из тумбочки табакерку, раскрыл ее и протянул Редькину. Внутри табакерки лежала марка. При виде ее Коля оцепенел. Это была знаменитая Мальдивская марка. Всего три таких марки было выпущено сто лет назад. Одна из них исчезла в пучине Атлантики вместе с кораблем голландского купца.
Вторая марка сгорела во время знаменитого пожара в Чикаго. И вот сейчас он держал в руках последнюю Мальдивскую.
— Дарю! — сказал Барракудо, довольный эффектом.
— Это большая честь для меня,- взволнованно произнес Коля,- но…
— Никаких но! — диктатор улыбнулся, обнажив мелкие зубки грызуна.- Ты заслужил ее. Клади в карман. Иначе обижусь!
Коля принял подарок с восторгом и благодарностью.
— А теперь иди и хорошенько выспись. Завтра нам предстоит грандиозное зрелище. Дай-ка я тебя перед сном обниму и поцелую.
Он протянул руки к мальчику, но Редькин вспомнил хобби диктатора и расставаться с подарком не пожелал.