Под Москвой

Вездесущий умница Кушнарев своим донесением сразу отогнал от генерала хворь. Вот подходящий момент для флангового удара, о котором он размышлял в течение последних двух дней, забрасывая в расположение противника до тридцати разведывательных групп ежедневно.

Просмотрев кушнаревскую схему, Доватор быстрыми движениями руки нанес на карту обстановку. В комнате тихо. В печке весело потрескивают дрова, дремлет, разморившись от тепла, Шаповаленко.

За окном метет вьюга. Протяжно завывая, она скрадывает гул выстрелов. Торопливый маятник загнал обе стрелки ходиков на цифру "12". Доватор взял телефонную трубку, вызвав начальника штаба, отдал предварительный боевой приказ: "Генералу Атланову выделить в мой резерв один кавалерийский полк. Самого немедленно вызвать в штаб". И снова сосредоточенно углубился в схему, изучая ее и сверяя с картой.

Схема набросана Кушнаревым с фронтовой торопливостью, но точно, грамотно, со всеми необходимыми топографическими деталями. Добрино, как и большинство подмосковных сел, окружено лесной чащей. Для внезапного удара лучшего и не придумать.

- Молодцы разведчики! - произнес Доватор.

Шаповаленко вздрогнул.

- Уснул, батько? - весело подмигнул ему Лев Михайлович. Ему очень хочется подзадорить казака.

- Да який же я батько? Мне всего пятьдесят годов.

Филипп Афанасьевич не любит, когда его называют стариком.

Доватор, подметив это, нарочно величает его "папашей", "батько", "старичком". Шаповаленко начинает хорохориться и сердито подкручивает ус.

- Конечно, батько. Внуки же есть?

- Що ж внуки! Я молодых за пояс заткнуть можу.

- Ох, какой герой! Хочешь, поедем в Добрино фашистов рубить? Посмотрим, какой ты герой. Иди готовь коней.

- Вам не можно ехать никуда. Вы хворый.

- Ты мне брось - хворый. Вот поедем в Добрино ужинать. Скажи Сергею, чтоб седлал. Поедем в Добрино ужинать, - повторил Доватор.

Шаповаленко недоуменно посмотрел на генерала, как бы соображая: то ли он шутит, то ли впрямь серьезно заболел.

Вечером от Торбы он и сам слышал, что в Добрино прибыло много немцев, а генерал вдруг туда ужинать собрался.

- Значит, правду коней готовить? А врач? - нерешительно спросил Филипп Афанасьевич.

- Я сам себе доктор. Шагом марш к Сережке! А то и ужинать не возьму.

Доватор, не обращая внимания на удивленного Шаповаленко, снова взял трубку и вызвал к себе начштаба.

Через несколько минут они сидели за столом и, низко склонившись над схемой, разрабатывали детали операции.

План в основном был готов, однако было существенное "но". Маловато людей. Когда начштаба показал последнюю сводку о потерях, Лев Михайлович сумрачно уперся глазами куда-то в угол. Такая блестящая возможность, и вдруг все срывается из-за нехватки нескольких сот бойцов. Доватор, соединившись со штабом армии, вызвал командарма. Его не было в штабе. Наштарм, одобрив замысел, предложил Доватору осуществить его имеющимися в наличии силами.

- А где же обещанное? - иронически спросил Доватор.

Наштарм упорно молчит в трубку, как будто речь идет о каком-то пустяке.

Доватор продолжает просить: хотя бы один батальон пехоты, одну роту! Ну, одну "девушку Катю"! Опять отказ, а затем вежливое пожелание успеха. Разговор окончен.

Доватор, заложив руку за борт кителя, прошелся по комнате.

- Кадровая дивизия!.. - произнес он гневным охрипшим голосом. - Как она сейчас нужна мне, черт побери, а они даже роты не дают! - Остро глянув на Карпенкова воспаленными глазами, Доватор добавил: - Если мы упустим возможность нанести встречный удар, то больше двух дней нам здесь, на этом рубеже, не удержаться. Ты понимаешь?

- Понимаю, Лев Михайлович.

- Значит, отступать! Куда дальше отступать? Куда, я тебя спрашиваю?

Никогда еще Карпенков не видел генерала в таком гневе.

- Отступать мы не можем. Бить, крепче бить! Короткими ударами надо выбрасываться вперед. В данной обстановке это лучшее средство обороны. Наступление обескуражит противника, а в народе поднимет боевой дух и укрепит веру в победу.

В эту минуту вошел Атланов.

- Вы меня, Лев Михайлович, хотите совсем обезоружить, - подавая Доватору руку, проговорил с улыбкой комдив.

Доватор отвел в сторону глаза. Сердце его сдавила горькая, незаслуженная обида. Напрягая все усилия, чтобы говорить спокойно и обдуманно и не обидеть зря комдива вспышкой раздражительности, он сказал:

- Я не для спора вызвал тебя, Иосиф Александрович. У меня бремя не легче твоего... Мы тебя хотим "обезоружить"?

Он сел на кровать и продолжал:

- Ты что же думаешь: генерал Доватор выпил утром коньяку, проглотил ломтик лимона, закурил, уперся глазами в карту, как бык в ручей, и, увидев свою глубокомысленную физиономию, решил, что ему надо командовать? Прочертил красную стрелу, изображающую атаку дивизии Атланова, потом взял лист бумаги и тем же карандашом написал: "Завершая удар на деревню, мы создаем противнику катастрофическую угрозу". Потом нарисовал другую стрелу, должную изображать своей закорюкой фланговый удар дивизии генерала Медникова. "Таким образом, в тесном взаимодействии двух массированных ударов, при поддержке подвижного резерва развиваем успех в направлении Козлики". Начальник штаба, разумеется, в восторге от гениального плана, моментально стряпает приказ, отхватывает в резерв полк. Ему наплевать, что Атланов растянул жиденькую оборону на десять километров и держится на "фу-фу", лишь бы документ был отработан по всей форме штабного искусства, а там как хочешь, так и выкручивайся - на то и генерал... Может быть, так мы командуем, генерал Атланов?

- Да что с вами, Лев Михайлович?

Ошеломленный комдив быстро снял с головы папаху, обнажив морщинистый, вспотевший лоб.

- Могу ли я так думать? - спросил он с удивлением.

- А почему же ты мне с этакой улыбочкой говоришь, что я тебя обезоруживаю?

- У меня положение такое...

- Вот почему мне и нужен полк, чтобы вывести тебя из этого положения.

Доватор наклонился к столу, взял донесение и схему Кушнарева и подал Атланову. Тот, пробежав по бумагам глазами, на мгновенье задумался. Он сразу оценил всю важность предстоящего дела и, поняв причину вспышки Доватора, мысленно осудил себя за необдуманные, обидные слова.

- Ну, что скажешь? - в упор спросил Доватор.

- Такой случай упускать нельзя.

У многих людей с сильной волей и большим жизненным опытом есть золотое правило: откровенно признавать свой промах, быстро исправлять его и находить выход из любого затруднительного положения. Таким был и генерал Атланов. Глядя на Доватора загоревшимися глазами, комдив проговорил:

- Я сейчас же отдам приказ высвободить людей из числа коноводов, оставлю по одному человеку на десять лошадей. Штабных писарей, лишних ординарцев, поваров, кладовщиков, музыкантов - в строй. Наберем людей, Лев Михайлович. Эту операцию надо проводить немедленно! А за то, что обидел тебя, прости. Разреши мне на деле исправить ошибку. Я не так, конечно, думал, как это тебе представилось, а, откровенно говоря, подозревал, что на этот раз ты ошибаешься. Но вышло наоборот. Брани, принимаю.

Вскоре план предстоящей операции был еще раз совместно продуман и уточнен во всех деталях. Штабной аппарат Карпенкова работал согласованно, четко и быстро. Через час приказ был разослан в дивизии. Он гласил: "Комдиву 1 создать подвижную группу и нанести фланговый удар в районе Добрино, комдиву 2 силами двух полков способствовать развитию успеха атаками в направлении Горки - Борино".

Завершением этой операции замысел противника обойти кавгруппу Доватора с юга сводился на нет. Атака была назначена на шесть часов утра.

Доватор не спал. В ожидании офицера связи он тревожно прислушивался к каждому шороху. Перебирая на столе бумаги, он незаметно углубился в сводную строевую записку.

Лицо Доватора омрачилось. После непродолжительного раздумья он взял чистый лист бумаги и написал было командарму подробную объяснительную записку. Но, вспомнив, что фронт растянулся от Балтики до Черного моря, он разорвал наполовину исписанный лист и бросил его в печь. Усталость и недомогание ломают все тело, но он не может лежать. Подойдя к двери, он негромко окликнул задремавшего адъютанта - капитана Курганова - и приказал прислать к нему Шаповаленко.