Под Москвой

- Связистам треба удобства, - подшучивая, заметил Богдан Луценко.

- Культура! У них в землянке всегда плакаты висят: "Не шуметь", "Курить в час полцигарки, а то дышать нечем", "Говорить вежливо. За крепкое слово бьем телефонной трубкой по пяткам", - отвечал ему в тон Максим Попов, отворачивая ломом глыбу мерзлой земли.

- Это все Савка Голенищев выдумывает у них. Знаешь, длинный такой...

А в это время Савка Голенищев уже сидел в своем убежище и басил в телефонную трубку: "Орел", "Орел", я - "Калуга", я - "Калуга". Рядом с ним на куче еловых веток в ожидании разговора прилег комбат Ченцов.

- "Орел", "Орел", - продолжал бубнить Савка, - дай "Огородника", "Бригадир" просит.

На командном пункте первого эскадрона, в глубокой, с пятью накатами землянке, комиссар батареи, двадцатитрехлетний политрук Валентин Ковалев, взял телефонную трубку.

Напротив него сидели командир первого эскадрона лейтенант Рогозин, а рядом политрук Гриша Молостов. В конце стола (крышкой его служила принесенная из села дверь) - командир разведэскадрона старший лейтенант Кушнарев. Он прибыл со своими разведчиками добыть "языка", которого ему никак не удавалось захватить. Сейчас, после боя, разбирали обстановку, спорили о международном положении и закусывали курами и жареной свининой. Кур и свинину доставил в огромных молочных бидонах председатель Данилковского колхоза Никита Фролов. Круглый, ширококостный, краснолицый председатель сидел рядом с Валентином Ковалевым. Разомлев от выпитой водки, он блаженно улыбался и с гордым самодовольством разглаживал густую, невероятной величины бороду, то и дело поправляя большие, в роговой оправе очки.

- "Орел" слушает! - крикнул Ковалев в трубку.

Он был тот самый "Огородник", которого вызывал "Бригадир" - комбат Ченцов.

- Толя, это ты, братуха? Здравствуй, милый! Так, так. Ага, значит, ворон караулишь? - Ковалев задорно хохотал, грызя белыми крепкими зубами куриную ногу. Серые глаза его поблескивали озорной удалью.

- Не выйдет, думаешь? - продолжал смеяться Валентин. - Чтобы у тебя, да не вышло! Да таких колхозников, как у нас в огородной бригаде, во всем мире нет!

- Вот это верно! - кивнув бородищей, подтвердил Никита Фролов, понимая разговор совсем в другом смысле.

- Ты мне вот что объясни... - склонившись к политруку, спрашивал Рогозин. - Несмотря на разницу в политической платформе, может существовать у нас с капиталистическими государствами настоящий военный союз?

- Может, - твердо ответил Молостов.

- Миру угрожает фашизм, - вмешался Кушнарев. - Значит, для подавления фашистской агрессии нужен и должен быть военный союз.

- А какого черта они отсиживаются на островах! - возмущенно вспылил Рогозин. - Двинули бы оттуда, а мы отсюда! А то фашисты-то к Москве пожаловали...

- Тише! - крикнул Валентин и погрозил Рогозину обглоданной костью. Потом, склонившись к трубке, возбужденно спросил: - В Москву, говоришь, на праздник? На парад! Обещал? Ты брось загибать, Толя. Нет, всерьез? Ах, елки-палки! Я сегодня обязательно три черепахи подшибу. Знаешь, давай заключим договор: у кого больше будет, тот и поедет на праздник. Вместе нас все равно не пустят. Согласен? Вот и отлично! А сейчас приезжай курочек покушать. Тут нам папаша на всю артель принес. Замечательный батька!

Ковалев, отбросив кость, провел рукой по мягкой шерсти бурки. Его пальцы натолкнулись на твердую жилистую руку и крепко пожали ее. Старик расчувствовался и уронил очки.

- Замечательный батька! - продолжал Ковалев в трубку. - У него четыре дочки... Да, да! А девушки какие! Если бы ты знал! Обязательно женюсь. Непременно... На свадьбу приезжай! Алло! Алло! Толя! Чего ты там? Ковалев дунул в трубку, и вдруг его широкое густобровое лицо исказилось в напряженной гримасе. - Тише! - Он уже не просто крикнул, а скомандовал резко, отрывисто, с суровой властностью в голосе. Это был уже совсем другой человек, не тот весельчак Валя Ковалев, а командир, строгий, волевой и требовательный.

- Так, так, так... - повторил он полушепотом, словно боясь, что его подслушают. - Значит, теперь держись... Пошлю или сам приеду. Не волнуйся, отдам последний. Уж раз пошла такая свадьба, режь последний огурец.

"Ишь ты, какой колючий! - восторженно посматривая на Валентина, думал Никита Дмитриевич. - А хорош был бы зятек-то. Хорош!"

- Немцы пошли в атаку на первый завал. - Ковалев положил трубку и бросил на командира тревожный взгляд.

- Товарищи, - крикнул Кушнарев, поднимаясь из-за стола, - немцы в атаку на эскадрон Орлова пошли!

- Да они сегодня несколько раз лезли. Удивил! - отмахнулся было Рогозин.

- На этот раз будет погорячее!

Валентин отодвинул тарелку с мясом, встал из-за стола. Он был небольшого роста, но широкоплеч и коренаст.

- Нам тоже приготовиться. Дело вот в чем... - немного помолчав, сказал Ковалев. - Там комбат Ченцов остался с пушками в засаде. Немцы сейчас растаскивают завал. Если комбат и Орлов не удержатся, то противник захватит и второй завал. Тогда нам будет худо. Полк Бойкова дерется с утра. Командир нашего полка сообщил комбату, что будет серьезная атака. Надо быть готовым... Я иду к пушкам.

- Ну, а я к Ченцову, - сказал Кушнарев.

- Вот это правильно, - поддержал Ковалев разведчика. - Там "языки" близехонько, бери, как барашков...

Кушнарев промолчал.

- Ты говоришь, завал растаскивают, а почему пушки Ченцова молчат? спросил Рогозин.

Стрельба в районе первого завала действительно слышалась редкая и вялая. Только на правом фланге у Бойкова хлестко переливались пулеметные очереди. Били немцы. Звук их пулеметов был жесткий и дробный.

- Почему молчит Ченцов, я спрашиваю? - Рогозин настойчиво теребил Валентина за острое плечо кавказской бурки. Но Ковалев сам не понимал, почему комбату стрелять не велено. Снарядов было достаточно.

- Командир полка запретил... - неожиданно ответил Ковалев и, чтобы прекратить дальнейшие рассуждения, добавил, обращаясь к старику Фролову: Вам, Никита Дмитриевич, надо собираться, а то здесь...

- Ты меня, комиссар, не пугай! Я ведь ту германскую отбарабанил, да и гражданской прихватил чуток. Все равно не боюсь смерти.

- Зачем, папаша, думать о смерти! - воскликнул Ковалев с прежней неудержимой веселостью. - Нам еще жить да жить! В Москву на парад через три дня поедем. Эх, и погуляем!..

- Крепко любишь жить, паренек. Уважаю таких, - застегивая полушубок, проговорил Никита Дмитриевич. - Ежели утихнет, вечерком загляну...

"А хорош, хорош! - не унимался нахваливать Ковалева старик. - Что это у них затевается с Зинкой-то? Два дня не был, а она уж ходит по комнате, как птица в клетке".

Никита Дмитриевич не подозревал, что дело давно уже сладилось.

ГЛАВА 4

Несколько дней назад комиссар полковой батареи Валентин Ковалев со старшиной Алтуховым поехали в село Петропавловское за фуражом. Председатель колхоза Никита Дмитриевич Фролов встретил их, как самых дорогих гостей, и усадил за стол.

- Мать, собирай на стол! Живо! - засуетился радушный хозяин и вытащил припрятанную бутылку водки.

- Да мы не пьем, - отнекивались гости.

- На войне, да не выпить, как бы не так! - не уступал хозяин.

- В рот не берем. Даже крошечки, ни-ни... - проговорил лобастый, толстогубый, похожий на монгола Алтухов, придерживая в кармане горлышко от поллитровки, привезенной для угощения председателя.

- Не выпьете по стаканчику, клочка сена не дам, - отрезал обиженный Никита Дмитриевич.

Это была первая фронтовая часть, вступающая на территорию колхоза. Увидев добрых, крепких, лихих кавалеристов, Никита Дмитриевич еще сильнее почувствовал непоколебимую уверенность в том, что гитлеровцев не пустят дальше ни на шаг и закопают их в подмосковной земле. Накануне ему пришлось выдержать жестокий бой со своей хозяйкой. Пелагея Дмитриевна требовала подвод для немедленной эвакуации.

- Ты что ж это, хочешь, чтоб я тут с фашистами оставалась? - налетала на него дородная белокурая супруга. - Весь скот отправил, а мы, выходит, хуже животных?