Ильин день. Сборник

Лучше бы она вышла замуж за парня, что ухаживал за ней в школе, а она польстилась, дура на Илью и тем сгубила свою жизнь, потому что тот парень – Женя, выбился в люди, владеет несколькими магазинами, имеет особняк и дорогую машину, о чём она несколько лет назад узнала от одноклассников и весьма расстроилась.

На эти воспоминания, Илья Николаевич всегда отвечал жене одинаково: – Тот парень и выбился в богатые, потому что не женился на тебе. А женился бы, и ничего у него не получилось бы тоже, поскольку ты, Галина, и его бы заела поедом. Потому ты, женушка и осталась у разбитого корыта, как старуха из сказки Пушкина, что любого своего мужа: хоть меня, хоть того бы парня, Женю, своей сварливостью лишаешь способности и стремления к совершению полезных дел, из которых и складывается карьера всякого мужчины.

Илья Николаевич встал с дивана и открыл дверь: на пороге стоял сосед Василий, тоже пенсионер, но с больными ногами, которые не позволяли ему выходить из квартиры и он, безвылазно сидел дома, смотря телевизор или наблюдая с застекленного балкона за уличной суетой и жизнью соседей. Одной рукой Василий опирался на палку, а другой прижимал к груди шахматную доску: они, по-соседски, частенько играли в шашки, – вот и сейчас сосед принес их, чтобы игрой отвлечься от повседневного безделия и серых мыслей.

– Я из окна видел, что ты, Николаич, ходил в магазин и решил зайти, чтобы сгонять несколько партий в шашки – если ты, конечно не против, – пояснил Василий свое появление у двери и вопросительно глядя на Илью Николаевича в ожидании ответа.

Настроения играть в шашки в это солнечное утро у Ильи Николаевича не было: этой игрой хорошо коротать время в непогоду и вечером, когда за окнами шумит дождь или воет вьюга, а ты сидишь удобно за шашками, обдумываешь нехитрые ходы и ведешь неспешную беседу с партнером по игре и пенсионной жизни на любые пришедшие в голову темы.

Сейчас, с утра, играть в шашки не хотелось, но он согласился, чтобы не обидеть соседа, который и так сидел в своей квартире, будто узник, приговоренный к пожизненному заключению.

Дом, в котором они проживали по-соседски, был кирпичный, заводской постройки, в хорошем состоянии, но пятиэтажный и без лифта – поэтому Василий, ослабев ногами, и не мог самостоятельно выбраться с четвертого этажа на улицу. Его жена Мария: грузная старуха, тоже еле-еле ходила и не могла оказать помощи Василию, а детей у них не образовалось по неизвестной причине.

Василий всю жизнь свою, простоял за фрезерным станком, дотянул до пенсионного возраста, прекратил работу и года через два спокойной жизни почти обезножил, едва передвигаясь по своей однокомнатной квартире, не в состоянии осилить лестницу, чтобы выйти на улицу, но в состоянии дойти до соседа.

Вспомнив эти обстоятельства, Илья Николаевич не стал обижать Василия своим отказом и пригласил пройти в комнату, чему сосед искренне обрадовался.

– Моя Машка с утра пошла в церковь, чтобы помолиться: сам знаешь, что наши бабы вдруг на старости лет стали набожными. Ты тоже один проживаешь, сегодня у тебя именины, у меня и бутылочка по такому случаю нашлась, вот и подумалось навестить соседа, посидеть рядком и поговорить ладком, – обрадованно пояснил Василий свой визит, проходя в комнату Ильи Николаевича и доставая бутылку водки из кармана брюк.

Выпивать с утра Илье Николаевичу не хотелось, но и обижать соседа отказом тоже, и он, усадив Василия на свой диван, прошел на кухню, собрал нехитрую закуску: нарезал свежих огурцов, помидоров, колбасы и хлеба и выложил всё на тарелки, потом соорудил столик из двух табуреток, которые прихватил с кухни, поставив их у дивана и разложил закуску на этот столик – праздничный утренний фуршет был готов.

Василий тем временем расставил шашки на доске, которую примостил на диван и ожидал хозяина, чтобы выпив по рюмке водки начать игру в шашки, которую чрезвычайно уважал, пристрастившись к ней за долгие годы работы на заводе в обеденный перерыв: в их механическом цеху в обед практиковались две игры: шашки и домино и, выбрав единожды шашки, Василий оставался верен этой игре – за обеденный перерыв можно было сгонять несколько партий на вылет, когда победитель продолжал игру, а проигравший присоединялся к зрителям.

Илья Николаевич не очень жаловал игру в шашки, но за неимением другого партнера уступал просьбам соседа и в свободное от присутствия жены время охотно проводил турнир из трех или пяти партий на определение победителя: по силам соседи были игроками равного качества, побеждали поочередно, в зависимости от настроения, что сохраняло интерес к игре и совместному общению за доской, обсуждая насущные житейские и мировые проблемы – как это принято у русских людей.

Василий, на правах гостя, пришедшего с выпивкой, налил водки в стаканчики и, поздравив Илью Николаевича с днем именин, осушил стаканчик одним глотком – не дожидаясь именинника. Илья Николаевич неторопливо выцедил стаканчик водки сквозь зубы, закусил огурчиком и, сделав первый ход на шашечной доске, заметил:

– Это жены наши придумали снова отмечать день именин, про который при советской власти все забыли, ибо поминание святых всяких и соответственно именин своих никто не практиковал, и по телевизору не указывалось.

– Твоя правда, Николаич, жили мы прежде без именин и неплохо жили – лучше, чем сейчас: с церквами, банками, биржами и прочими заведениями по одурманиванию людей и выманиванию денег, – поддержал Василий соседа, делая ответный ход без раздумий, чем и хороша шашечная игра в самом начале партии.

Илья Николаевич тоже двинул свою шашку вперед и, развивая тему, продолжил: – Сейчас по телевизору показывают всякую чертовщину, попы на экране крутятся, так что скоро не только свои именины научимся праздновать и всех святых поминать, но и хлеб покупать по предсказаньям потомственных колдуний и разных прорицателей, что вещают о конце света с экрана телевизора.

Да и патриарх этот – Кирилл, что с лукавой усмешкой говорит о единении православных вокруг нынешних правителей России, раньше был главным от церкви по торговле спиртным и сигаретами: его так и называли – герцог Мальборо, а теперь стал главным во всей русской православной церкви и обнимается с нынешними мелкотравчатыми министрами и прочей нечистью, именующей себя демократической властью.

– Твоя правда, Николаич, – снова отвечал Василий, делая свой ход на шашечной доске и наливая водки в опустевшие стаканчики. – Давай выпьем просто за наше здоровье и ну их всех к черту: власть эту и маклеров-дилеров всяких, и банки еврейские, и жизнь нынешнюю нашу пенсионерскую – здоровья если нет, то ничего уже и не нужно!

Ты вот, Николаич, на своих двоих топаешь, а я простоял сорок лет у станка, сработался весь, обезножил от стоячей работы и ползаю теперь по квартире с палкой, словно змей безногий. Поэтому, Николаич, живи и радуйся каждый день, что здоров и на ногах, своих двоих, твердо держишься, а нечисть всякая, я надеюсь, будет сметена народом, когда все поймут, что так жить нельзя.

Это ведь мы с тобой, и такие как мы, тогда в 91-ом году позволили Горбачеву и Ельцину – двум предателям, разрушить нашу страну и загнать всех нас в эту нынешнюю нашу жизнь. Ладно, мы старые сейчас, скоро доскрипим до гробовой доски, но молодых жалко: не видели они спокойной и беззаботной жизни и вряд ли увидят в ближайшем будущем.

Я из окна смотрю, как молодежь мается от безделия: пьет, дерется и наркотой травится и горько на душе становится – как же мы профукали, словно в шашки, свое народное государство и поддались вражьим посулам на лучшую жизнь, как в Европе.

Откуда ей взяться – этой хорошей жизни, если заводы останавливают и сносят, а вместо них открывают торговые заведения. Одной торговлей страна, любая, прожить не сможет, надо что-то и производить. Завод, наш с тобой Николаич, я считаю, тоже скоро снесут и построят на его месте какой-нибудь бордель и будут там торгаши гулять и плясать на фундаментах наших цехов, где мы с тобой проработали всю жизнь.