Страница 4 из 19
Глава 2
Способности к дедукции
Нет ничего удивительного в том, что, зная такого человека, я использовал и развивал его методы, когда позднее попытался создать персонаж детектива, который, применяя научный подход при расследовании преступлений, достигал этого благодаря своим собственным знаниям и умениям, а не воспользовавшись промашками преступника1.
Способность к «ясновидению» при постановке диагноза, так поражавшая Артура Конан Дойла, была присуща не только Джозефу Беллу. Учитель будущего писателя принадлежал к поколению наблюдательных, проницательных европейских врачей, которые, располагая ограниченным набором диагностических средств и анализов, имели дар наблюдательности и аналитические способности. Они были знамениты и популярны. На рубеже XIX века специалисты-медики стали придавать большое значение внимательному наблюдению за пациентами и подвергать критике ненаучные представления традиционной медицины о возникновении заболеваний. Еще Гиппократ в V веке до нашей эры стремился открыть механизмы возникновения патологических процессов в теле человека, а не гадать, какое божество или дух следует винить в появлении той или иной болезни. Но после него понимание того, что тщательность наблюдения является ключевым фактором точной диагностики и качественного лечения, в истории медицины встречалось нечасто.
Австрийский терапевт и дерматолог Фердинанд фон Гебра, ставший в 40‑х годах XIX в. основателем знаменитой Венской школы дерматологии, тоже пользовался подобными приемами в процессе осмотра пациентов, делая наблюдения за оставшимися на теле пациента следами его профессиональной деятельности и особенностями его образа жизни. В диагностике он использовал свой патологоанатомический опыт, а также результаты многолетней практики по лечению пациентов, страдавших чесоткой и экземой. Сам Фердинанд фон Гебра учился в Университете Вены у профессора медицины, патологоанатома чеха Джозефа Шкоды2. Это был первый преподаватель в университете, который читал лекции не на латыни, а на немецком языке. Именно профессор Джозеф Шкода обучил Фердинанда фон Гебру основам дерматологии, которая ранее считалась не слишком уважаемой специальностью в медицине. Профессор Джозеф Шкода высоко ценил способности Фердинанда к диагностическому наблюдению и экстраполяции, а также его дар образно и живо, основываясь на фактах, излагать материал на лекциях.
Фердинанд фон Гебра часто мог без единого вопроса точно определить возраст, вес и место рождения пациента, равно как и чем он болен, а также род его занятий. Он советовал своим студентам не спрашивать пациента, есть ли у него зуд от сыпи, а посмотреть, есть ли на коже следы царапин. По мозоли на подушечке большого пальца Фердинанд фон Гебра делал вывод, что пациент работает шляпником. По бархатистости кожи лица и красноватому носу он узнавал любителя коньяка или пива. Подержав пациента за руку, он замечал, например, характерные следы от уколов иголкой на указательном пальце и говорил своим студентам: «Этот человек – портной»3.
Фердинанд фон Гебра, как и Джозеф Белл, слыл не только компетентным преподавателем, но и прекрасным оратором. Один не изучавший медицину студент как-то сказал, что он «ни черта не смыслит в дерматологии», но ходит на лекции Фердинанда фон Гебры, потому что считает их более захватывающими, чем постановки знаменитого венского театра «Театр дер Вьен».
Однажды к нему вошел, хромая, пациент. Присев, он начал разматывать повязку на своей ноге. Посмотрев на него, Фердинанд фон Гебра объявил своим ученикам: «Это хорват, пятидесяти пяти лет от роду, болен туберкулезом легких, а по профессии он портной».
Студенты помнили, что ранее профессор определил портного по следам игольных уколов на его пальцах. Но в этот раз Фердинанд фон Гебра еще не успел коснуться руки этого человека. Студенты скептически отнеслись к такому выводу преподавателя.
«Как, разве вы сами не видите, что он портной? – удивился фон Гебра. – Посмотрите на этот клочок серой ткани, которым он закрепил повязку из бинта. Из такой ткани портные обычно делают подкладки для жилетов».
В те времена ремесленники и рабочие, как правило, одевались очень похоже, их одежда напоминала своеобразную униформу, а труд был в основном ручным, поэтому для таких выводов сверхъестественного чутья не требовалось, достаточно было дотошно изучить все приметы и особенности. Еще в начале 50‑х годов XVIII в. Сэмюэль Джонсон, ставший для Артура Дойла одним из самых любимых исторических деятелей благодаря написанной Джеймсом Босуэллом необычной биографии этого выдающегося человека, написал в своем журнале «Рэмблер» такую красивую аналогию, ставшую впоследствии хорошо известной цитатой:
«Если долго повторять какое-либо действие или стоять в одной и той же позе, это неминуемо калечит и уродует наше тело. Так и ум подобным же образом калечит непрестанное повторение одних и тех же мыслей. О профессии ремесленника легко догадаться по его коленям, его пальцам или его плечам; немного найдется среди людей более возвышенного труда таких, чей ум не будет отмечен печатью его рода деятельности и по разговору которых нельзя будет сразу понять, к какому классу общества они принадлежат».
Сэмюэль Джонсон использовал свою наблюдательность не только в литературе. Он лично принял участие в расследовании дела пресловутого коклэйнского призрака и помог раскрыть схему того, что Джеймс Босуэлл назвал «жульничеством»[4]. Спустя сто лет после публикаций Сэмюэля Джонсона (и через десять лет после рождения Артура Конан Дойла) один французский врач, Огюст-Амбруаз Тардьё, опубликовал солидное исследование о диагностической ценности стигмы (видимых характерных признаков заболевания), которая появляется в результате профессиональной деятельности человека. Огюст-Амбруаз Тардьё, специалист в области судебной медицины и токсикологии, подробно осветил эту тему в своем труде «Изучение физико-химических изменений в некоторых частях человеческого тела, вызванных различной профессиональной деятельностью, и их значение для установления личности при проведении медико-правовой экспертизы»4. Тардьё упомянул и других замечательных диагностов, отличавшихся наблюдательностью. Это и француз Жан-Николя Корвисар, основоположник кардиологии и личный врач Наполеона, и ученик Корвисара, Гийом Дюпюитрен, отличавшийся независимостью и свободомыслием хирург и анатом. Последний стал настолько широко известен, что послужил прототипом героя рассказа Оноре де Бальзака «Обедня безбожника», а также был упомянут в романе Гюстава Флобера «Мадам Бовари»5. Кроме того, к таким диагностам относился и Арман Труссо, французский терапевт, который первым описал ранние симптомы злокачественных опухолей, позже получившие название «признаки Труссо». Сам он также обнаружил у себя эти признаки рака, от которого вскоре и умер.
Артур Конан Дойл посещал пятничные занятия медицинского факультета Эдинбургского университета, проходившие в хирургическом зале Королевской клиники. Эта полукруглая аудитория-амфитеатр находилась на самом верху главного здания6. Скамейки ярусами окружали деревянный отполированный операционный стол, под которым стояла оловянная ванна, наполненная опилками для впитывания стекающей крови7. Ничего удивительного, что студенты испытывали неуверенность и смущение в присутствии доктора Джозефа Белла, который подавлял их своим авторитарным тоном и начальственным видом. Он железной рукой управлял и пациентами, и студентами. Если порой потенциальный пациент давал понять, что не собирается иметь дело с обычными студентами в ожидании возможности проконсультироваться у доктора Джозефа Белла, тот просто выставлял его из клиники8.
Как-то раз перед собравшимися студентами предстал, хромая, пациент, даже не снявший пальто перед входом в аудиторию. Доктор Белл обратился к одному заметно нервничавшему юноше в зале: «Скажите, на что жалуется данный пациент? Спуститесь вниз, сэр, и взгляните на него!»9
4
История «коклэйнского призрака» в 1762 г. была весьма громкой и скандальной. На поверку «дом с привиденьем» на улице Коклэйн (откуда и название истории) оказался своего рода сценой для попытки должника скомпрометировать кредитора при помощи призрака, обвинявшего кредитора в убийстве. Обман вскрылся («призраком» оказалась дочь кредитора), несостоявшиеся мошенники были осуждены и наказаны. С процесса над салемскими ведьмами, где суд всерьез рассматривал «сверхъестественные доказательства», прошло всего семьдесят лет. – Прим. ред.