Страница 14 из 21
Александра Васильевна с двумя детьми возвращается в Самару. На работу устраивается учителем в сельскую школу станционного поселка Кротовки под Самарой. Для Владислава 1929–1930 гг. – учеба с 5-го по 7-й класс Школы крестьянской молодёжи.
1931 год. «В школе у нас стала система работы бригадная. Меня выбрали председателем штаба бригад, то есть я организую самоуправление школой. Закрыт клуб, в нём помещаются лишенцы, которых отправляют на Соловки. К клубу не подпускают на три шага, их полон клуб. Едут они с ребятами. Лай, гам, теснота кругом, суета, сундуки и спёртый воздух» (Дневник В. П., 13 марта 1931 г.).
«Лишенцы» на языке 1931 года – это раскулаченные крестьяне. В стране полным ходом идет коллективизация.
В 1931 году Владислав окончил краткосрочный курс горного ФЗУ в селе Ширяево Самарской области и, как отличник, был командирован для продолжения дальнейшего обучения в техникум.
Владислав живет отдельно от семьи в студенческом городке, в бывшем тюремном изоляторе, в котором размещалось их общежитие. Он серьезно готовится вступить в комсомол, читает брошюру А. Косарева, первого секретаря ЦК ВЛКСМ в 1929–1938 гг., «Задачи комсомола» и вдохновляется до такой степени, что не знает, «куда деть энергию, как ее передать в массы. Мне хотелось отдать все силы на великие цели, и поэтому ни одна глупая мысль не мелькнула в голове. Не поэтому ли я работал, не считая время и затрат, на общественной работе?». (Дневник В. П., 12 мая 1933 год)
Огромное впечатление производит на Владислава участие в митинге по случаю приезда в Самару председателя СНК СССР и Совета Труда и Обороны Вячеслава Михайловича Молотова.
«Я пошел слушать его речь, но никого не пускали, кругом стояла охрана, шли только по пропускам, я же сумел через двор дома Красной Армии пройти и встал под самую трибуну. Через полчаса вышел Молотов, его встретила буря аплодисментов. <…> Несмотря на то, что почти никто не знал о приезде Молотова, площадь и улицы были полны народу. А он стоял освещенный предвечерним светом и говорил. Каждый чувствовал вождя, руководителя, полководца, показывающего путь к победе…» (Дневник В. П., 15 мая 1933 г.)
В марте 1935 года, после окончания техникума, Владислав Тхоржевский находится в Казахстане на переподготовке в 123 артиллерийском. Он уже в комсоставе, командир взвода, кубики в петлице. Запись от 11 августа 1935 г.: «На политзанятиях я говорил, почему у нас в колхозах отставали. <…> Главное, внушал, что колхоз – это путь к счастливой жизни, лишь только один, и учил любить и защищать его от классовых врагов. <…> Видел, как на глазах слушателей блестят слезинки умиления от великой правды нашего строительства. Я и сам с трудом борол волнение и кашель. Сказали бы “иди, умри за советскую власть”, я бы кинулся, а за мною все с великой любовью в сердцах без жалоб и сожаления. Вот когда я узнал, что значит социалистическое братство людей. Лишь в Красной Армии с этими полуграмотными людьми, которые теперь стали сознательными строителями социализма. Я понял, что значит любить великую идею Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, что дала миру Октябрьская революция и генеральная линия партии. Вот они, мои воспитанники и в то же время переделыватели моего сознания».
Вот с этими идеями и желанием трудиться для построения нового общества Владислав Тхоржевский получает разрешение не отрабатывать три года после техникума на заводе, а поступить в ВУЗ.
Эти строки из повести Николая Островского «Как закалялась сталь» не раз встречаются в дневнике студента Владислава Тхоржевского.
Первые годы студенчества Владислава Тхоржевского были полны лишений и невзгод.
В Куйбышеве поступить в институт не удалось, не сдал экзамен по математике. По результатам диплома об окончании техникума зачислен в Уральский индустриальный институт на химико-технологический факультет (УИИ).
Главная мечта Владислава Тхоржевского – стать советским инженером.
В этом стремлении его активно поддерживает мать, Александра Васильевна. Из ее писем мы узнаём, как ей тяжело дается разлука с сыном, видим постоянное беспокойство за него и проблемы с обеспечением студента всем необходимым.
«11/ IX – 35 г. Я перевела тебе телеграфом 30 руб. Напиши, когда получишь, – так же сколько будешь получать стипендии – высылать я буду каждый месяц – только зря не трать – питайся лучше и учись. Помни о математике и время зря не убивай».
1–2 курсы. Жизнь впроголодь. Мама старается изо всех сил. Работает на износ, шлет и деньги и посылки с вещами. Приобретение ботинок становится целой эпопеей, их нигде нет, у спекулянтов на рынке – 200 рублей, это при зарплате в 400 рублей».
Для Владислава студенческие годы – это мучительные поиски внутренней опоры, идеи. Он не умеет правильно распределить деньги, часто приходится голодать, в душе отчаяние, паника перед сдачей очередного экзамена.
«Что значить всё это – паника перед жизнью, трудностями. Голодная жизнь эти три дня всё это и неудачи с учёбой сеют панику. Разве это должно задерживать человеческий путь. Нет! А раз это так то и сердце немного успокоилось». (Дневник В. П., 17 ноября 1936 г.)
Внутренняя борьба с самим собой постоянно сопровождается сентенциями о великих задачах и о внутренних врагах.
«1 декабря 1936 г. Сегодня день Сергея Мироновича. В актовом зале (химфак) после занятия состоялось траурное заседание. Доклад делал какой-то из города, нудно читая свои записи, а затем кое-что добавил своё. В прениях 1-ым выступил бывший зиновьевец. “Я забрызган грязью троцкистско-зиновьевского отрепья”. Он каялся, что голосовал за оставление Зиновьева в Политбюро и т. д. В конце заявил: “Вся цель моей жизни будет направлена, чтобы искупить свою вину и быть снова в великой партии Ленина – Сталина, в авангарде рабочего класса”. Доверия не было к его словам. Потом выступал директор института Шрейбер. Он был директором Индустриального института в Ленинграде и знал Кирова. Он был там и в день его убийства. Он говорил как-то нежно, “Мироныч”. Говорил он долго, всё зало жадно ловили слова, никто не глядел друг на друга, на глазах были слёзы. Он тоже не глядел на нас, на глазах его были слёзы, как и у президиума собрания. А там за спиной в чёрной рамке со свешивающимся на него траурным флагом ласково улыбался Киров». (Дневник В. П., 1 декабря 1936 г.)
Справка. Георгий Яковлевич Шрейбер (1896–1945) – в марте 1937 года был репрессирован. Умер в заключении.
Неожиданно для Владислава 26 декабря 1936 г., после очередной простуды, умирает мать.
Владиславу – 20 лет, сестре Люсе – 10. Владислав хлопочет о пенсии для сестренки и, оставив ее на попечение родной тети, маминой сестры, уезжает учиться в Свердловск. Люся часто пишет маленькие письма, скучает, зовет брата. Письмо от 1 октября 1937 г. звучит очень тревожно: «Здравствуй Владик! Как живёшь напиши я хочу приехать меня жди весной не известно может и зимой.
Дядю Колю расстреляли а дядю Петю забрали. Наверное и его расстреляют. Владик я твои письма буду рвать, а то тётя Маруся будет читать. Я учусь хорошо».
Справка. «Назаров Николай Васильевич уволен с должности начальника паровозной службы Ленинской ж. д. Арестован 29 апреля 1937 г. Приговорен: ВКВС СССР 16 ноября 1937 г., обв[инен во] вредительстве и участии в троцкистской террористической организации. Расстрелян 16 ноября 1937 г.». См. Москва, расстрельные списки – Донской крематорий. Это еще одна потеря близкого человека, старого большевика, которым гордились в семье и который мог бы поддержать осиротевших племянников.