Страница 29 из 33
Однажды хозяйка пришла к Франтишке и предложила ей поехать вместе в Вильнюс за покупками.
— Меня с работы не отпустят, — отказывалась Франя, — а просить я не буду, господин шеф строгий.
Отказ был вполне обоснован, и хозяйка прекратила свои уговоры. Через три дня шеф вызвал к себе Франтишку.
— Надо сделать следующее… — как обычно, начал он разговор и вдруг перебил сам себя: — Уж не больны ли вы? У вас скверный вид. — Не дожидаясь ответа Франтишки, удивленно смотревшей на него, неожиданно закончил: — Идите домой и отдохните денька два, вы это заслужили…
Потрясенная таким необычайным вниманием, Злоткина растерянно поблагодарила шефа и ушла. Хозяйка встретила ее приветливо.
— Что так рано домой? Не заболела ли?
— Меня шеф отпустил на два дня, — машинально ответила Франтишка.
— Вот и замечательно, — обрадовалась та. — Теперь поедем в Вильнюс на денечек.
Злоткина пыталась отказаться, но хозяйка была настойчива. Она быстро организовала все, что было необходимо для поездки, и они уехали.
Франя так и не могла понять, для чего все это было нужно: целый день они ходили по городу, зашли в костел, а потом вернулись обратно в Минск. Хозяйка была явно довольна поездкой и так трещала всю дорогу о всяких пустяках, что у Франтишки разболелась голова.
На следующий день, едва Франтишка возвратилась с работы, ее арестовали и увезли в гестапо. Злоткина не сопротивлялась: она совершенно спокойно села в машину и за всю дорогу не проронила ни слова.
— Вылезай, чертова жидовка, — приказал один из ее спутников, толкая в спину.
От этих грубых слов у Франи сразу стало легче на душе: так вот почему ее забрали — значит, кто-то донес, что она еврейка!
Ее привели в большую комнату, где несколько следователей допрашивали арестованных. Злоткину подвели к следователю, приказали сесть на стул, стоящий вблизи. Она послушно повиновалась.
Началась обычная для фашистов процедура допроса, сопровождаемая оскорблениями, а потом и побоями. Следователь сразу начал с того, что Злоткина скрыла свою национальность и за это понесет суровое наказание.
— Это неправда, — уверенно возражала Франя, — я полька, и это подтверждено документами.
Следователь быстро пробежал глазами по какой-то бумаге.
— Врешь, ты еврейка! Если бы ты была полька, то молилась бы в костеле, а не глазела бы по сторонам!
«Вот, значит, зачем надо было везти меня в Вильнюс… — как молния сверкнула мысль. — Теперь все ясно. Хозяйка донесла».
— Я не молилась?! Это ложь! Хотите, сейчас прочту молитву? — И Франтишка, не дожидаясь разрешения, зачастила священный текст.
Не зря ее предупреждала Мария, что надо быть готовой к такой проверке, — вот сейчас и пригодились выученные молитвы.
Следователь, видимо, не ожидал такого поворота дела.
— Замолчи! — крикнул он. — Все равно ты еврейка, посмотри на себя!
— Ну и у вас, господин следователь, черные волосы и нос с горбинкой! — нашлась Злоткина. — А ведь вы-то не еврей!
От такой наглости следователь даже растерялся, но быстро нашел убедительный довод — с силой ударил женщину по лицу. Кровь хлынула из ее разбитых губ и носа, Франтишка упала на пол.
— Убрать ее, — приказал следователь, и Злоткину вытащили из комнаты.
Франтишку бросили в камеру, битком набитую взятыми по подозрению людьми. Обвинения у всех были разными: за кражу, по подозрению, что они скрыли свою национальность, за связь с партизанами. Некоторых вызывали на допрос, и они возвращались избитыми и истерзанными.
Франтишку не вызывали два дня. Многое передумала и пережила она за это страшное время, проведенное в сыром и темном подвале, и твердо решила для себя, что она будет отрицать все. А если придется умереть, то она найдет силы это сделать достойно.
Наконец настала ее очередь. На сей раз она попала к другому следователю. Он как-то неуверенно обвинил ее в сокрытии национальности, а когда Злоткина начала горячо возражать, то перебил ее и вернул документы, сказав, что она свободна. Франтишка не верила в свое освобождение, уж больно хорошо все обошлось. Когда она пришла домой, то хозяйка даже не могла скрыть своего удивления, настолько она была уверена, что Злоткина не вернется.
— А я уж договорилась с другой жиличкой, — наконец нашлась она, — так что ты уж, пожалуйста, освободи комнату.
Франя попросила отсрочки до конца недели: она не могла сменить адрес так, чтобы об этом не знал никто из товарищей, но стала немедленно подыскивать себе квартиру.
В намеченный день приехал из Слуцка Кречетович и, как договаривались, зашел к Злоткиной. Она сообщила ему о происшедшем, дала свой новый адрес.
— Трудно сразу разобраться, в чем тут дело, — размышлял Николай Николаевич. — Возможно, что донос хозяйки оказался несостоятельным, и вас отпустили. Но может быть и так, что отпустили, чтобы ослабить вашу бдительность и поймать на чем-либо серьезном. Одно могу сказать — без приказа Марии ничего не делайте, а ей обо всем немедленно расскажите.
Осипова внимательно выслушала Франтишку и посоветовала ей пока поработать в больнице, а потом она скажет ей, что делать. Так и порешили.
Злоткина продолжала добросовестно выполнять свои обязанности, готовить переводы для шефа, запоминать все ценное и передавать через связных Марии. Пока ее не трогали, но теперь Франтишка еще больше ощущала, что она ходит над пропастью. Она уже один раз побывала в гестапо и знала, что дважды оттуда живыми не выходят. Но Франя знала еще и другое, что теперь для нее возможна только такая жизнь, она просто не сможет стоять в стороне от борьбы, ничем не помогать подпольщикам.
Однажды днем к ней домой прибежала взволнованная Лида Дементьева, соседка Марии, с тревожной вестью: гестаповцы опять ищут Осипову, уже приходили несколько раз, а сейчас у нее дома оставили засаду, а Мария должна обязательно прийти. Сама Лида вряд ли сможет предупредить Марию о грозящей ей опасности: она и сейчас-то едва выбралась из дому. Ускользнула от надзора. Сообщив все это, Лида ушла.
«Что делать?» — лихорадочно думала Франя. Пойти искать Марию, а вдруг за ней, Злоткиной, следят? Нет, идти ни в коем случае нельзя, она не имеет права подвергать хоть малейшей опасности Осипову. Вот кто поможет: Кречетович! Он сегодня приезжает из Слуцка, и это на встречу с ним придет Мария домой. Франтишка не могла усидеть на месте, металась по комнате. Единственно, что ее удерживало от того, чтобы выбежать на улицу встречать Николая, — это уверенность в его точности Если он сказал, что придет в назначенный час, то в этом можно быть уверенным. Николай Николаевич пришел вовремя. Едва он переступил порог, как Франтишка сообщила ему страшную новость.
Кречетович никак не показал своего волнения. Как всегда, медлительно и спокойно он поинтересовался, давно ли приходила Лида, что-то прикинул в уме и сказал:
— Время еще есть, правда, не очень много. Пойду к Марусе навстречу. Она может идти домой только через Бетонный мост. Значит, ждать ее надо там.
— Но ведь у моста нельзя долго находиться… А спрятаться там негде? — беспокойно спросила Франя.
— У меня есть пропуск на въезд и выезд из города. Буду объяснять, что жду свою машину, — нашел выход Кречетович.
Несколько часов он провел около моста, не уходя от него ни на шаг. На него несколько раз обращали внимание проходившие мимо немцы и полицаи, но он уверенно предъявлял документы, где говорилось, что он заведующий электростанцией в Слуцке, и объяснял, что ждет свою неизвестно почему запаздывающую машину. Уже начало смеркаться, когда появилась Осипова. Кречетович быстрыми шагами направился к ней и лаконично сообщил:
— У вас дома засада. Гестаповцы. Немедленно уходите и больше домой не возвращайтесь.
Николай Николаевич не сказал ей, что от усталости и волнения он едва держится на ногах, не сказал, сколько раз пришлось ему повторить гитлеровцам маловразумительную историю о задержавшейся машине и сколько раз он переживал мучительные минуты, когда решалась его судьба в зависимости от того, поверят ему или нет. Все это было второстепенным в этот момент, а главным было то, что он нашел и предупредил Марию.