Тёмный

Гришин чувствовал, как тягуче-липкий, спертый и просроченный воздух обволакивал его, унося ясность ума в неведанные дали. Мир сузился до пыльных стен этого заваленного бумагами кабинета и уверял его сальными глазками заведующего кафедрой университета, в котором Гришин никогда не учился, что все понятно. Что исключительно все он – следователь – должен понимать. Ну вы понимаете, да?

7 глава

Вся жизнь – иллюзия, и только смерть реальна

Луч света назойливо прорывался сквозь тяжелые веки. Голова гудела, во рту ощущались липкая сухость и металлический привкус. Герман приподнял руку, нащупал лоб. Волосы казались наэлектризованными и от прикосновения щелкали в воздухе колкими разрядами. Он открыл глаза. На него смотрел потолок кабинета, украшенный люстрой с лопастями вентилятора. «Неужели это все – правда?» – пронеслось в уме. Он приподнялся и осмотрел комнату беглым взглядом – никаких следов ночного побоища. Крови нет. «Слава богу, – вздохнул он, – это просто сон». С трудом поднявшись на ноги – тело затекло на твердом полу и не хотело слушаться – он подошел к столу. Монитор ноутбука все так же спал. Что-то сверкнуло на полу – кинжал высовывался глянцевым лезвием из-под кресла. Герман взял его в руки: холодный, до блеска чистый, словно не им этой ночью кромсали нечто. Но как тогда он оказался там?

Размышления прервал звонок. Тишина. Еще звонок – это к нему.

– Добрый день! Оперуполномоченный Кравцов, разрешите войти! – отчеканил коренастый мужчина лет сорока и развернул перед лицом Германа красные корочки.

– Здравствуйте! – растерянно произнес Герман. – А по какому поводу?

– Может, все-таки разрешите войти? – пристально глядя в глаза, повторил просьбу мужчина.

– Да, конечно! Входите! – опомнился Герман и растворил шире дверь, пропуская гостя. Прочитать мелкие буквы не удалось, но зато вполне хорошо получилось рассмотреть фотографию на удостоверении – строгий взгляд в полицейской форме, – что немного успокоило.

– Вы – Темный Герман Петрович? – спросил мужчина.

– Да!

– Проживаете по этому адресу с супругой Темной Мариной Владимировной?

– Да. А что, собственно, случилось?

– Вы позволите, я присяду?

– Разумеется. А может, чашку кофе? – опомнился Герман. – Я сам еще не завтракал. Работал всю ночь.

– Нет, спасибо! Я, так сказать, с ночи самой на ногах, уже литр кофе выпил. Даже мутит. Но вы наливайте себе, а я присяду, бумаги достану.

Мужчина прошел, не разуваясь. Осмотрел помещение и устроился на стуле аккурат лицом к двери. Такое положение позволяло ему следить за каждым действием хозяина, не теряя его из виду ни на минуту.

Герман поставил на стол чашку с насыпанным на дно коричневым порошком, сахарницу и стал наливать кипяток. Кравцов молча наблюдал. Сквозь поднимающийся горячий пар его лицо казалось хмурым и отстраненным. Потертая джинсовка, небрежно накинутая на растянутый свитер неброского серого цвета, и абсолютно безликие черные джинсы, которые можно увидеть на улицах в любую эпоху, что сейчас, что десятилетие тому назад, – помогали своему хозяину слиться с окружающим даже на этой кухне, став частью интерьера.

– Куревом злоупотребляете? – неожиданно спросил гость.

Герман застыл в недоумении, но вслед за взглядом мужчины его внимание переключилось на руки. От потрясения он едва не выронил чайник – мутно-желтые ногти уродовали тонкие, длинные пальцы. На мгновение Германа замутило, но, справившись с собой, он зачем-то соврал:

– Да… Есть такое.

И только нездоровая бледность разрушала маску спокойствия и уверенности. Герман никогда не курил, чем сильно удивил при знакомстве Марину. Она же любила иной раз побаловать себя сигареткой, но не часто – в основном по праздникам и только когда выпьет. Такая странная особенность. Герман задавался вопросом: зачем курить, когда и так хорошо? Но Марина, видимо, хотела усилить эффект, выжать из приятного вечера все. И раз уж алкоголь, который тоже сам по себе продукт не совсем полезный, пошел в ход, то можно и подымить немного. А тут ответ сам напросился – естественно и правдоподобно. Тем более что объяснить вдруг изменившийся цвет собственных ногтей Герман не мог.

– Эх, я и сам грешен, – сказал Кравцов.

Трясущиеся руки, нездоровая зелено-желтая бледность допрашиваемого – все, как в описи к бандероли, запротоколировал опытный взгляд бывалого опера.

– Так что случилось? – спросил Герман.

– Ну хорошо. Давайте к делу, – спокойно ответил Кравцов и полез за какими-то записями в черную папку, – так, значит, вы проживаете в квартире Папа… кхм… Папандреудиса Константина Харлампиевича?

– Да.

– И как давно?

– Да, наверно, второй год уже.

– Арендуете?

– Нет. Константин – родной дядя жены. Он просто помогает нам. Вот и в квартире своей разрешил пожить, пока мы на ноги не встанем…

– А чем он занимался, знаете?

– Да вроде у него бизнес какой-то был. Я в подробности не вникал. Мне не очень-то интересно. – Герман немного помялся, и, словно извиняясь, добавил: – Я совсем в этих делах ничего не смыслю.

– Ну понятно. А общие дела какие-нибудь были у вас?

– Да нет. Погодите, а почему вы спрашиваете?

– Сегодня ночью поступил срочный вызов. В квартире по адресу… так, где это? Ладно, потом найду. В общем, был обнаружен труп, скорее всего, хозяина квартиры. Но это только предварительно, еще экспертам предстоит поработать.

– Труп? – изумился Герман.

Он ожидал чего угодно. Мог поверить даже в то, что Константин вел какие-то нечистые делишки, но чтобы труп…

– Да… В квартире также была женщина, по документам – Темная Марина Владимировна.

Германа словно обдало свинцовым душем, намертво пригвоздив к стулу. Он не мог пошевелиться. Марина, его Марина…

– Тоже труп? – едва слышно спросил он.

– Нет-нет. Живая. Ее определили в диспансер, с вами свяжутся. Кстати, когда вы ее видели последний раз?

– Да дня три-четыре назад. Понимаете, мы поссорились слегка, и она ушла…

Герман немного ожил. От души отлегло – его Марина жива!

– Поссорились? – задумчиво произнес опер. – Причина?

Смутившись, Герман пожал плечами, замялся и пробурчал еле слышно:

– Да так… мелочи.

Кравцов уставил на собеседника невыспавшиеся глаза и строго спросил:

– Мелочи? Из-за каких таких мелочей можно уйти на три-четыре дня?

Герман втянул голову в плечи. Он и вовсе бы свернулся в клубок, сложился, залез в свою импровизированную раковину и запечатался там – подальше от всего мира.

– Это личное, только наше с ней дело, – пробубнил он.

Не мог Герман вот так – совсем незнакомому, первому встречному – выложить то, что касается только их с Мариной. Словно от чужого грубого взора, праздного любопытства рассыплется, растрескается и разлетится по ветру так долго выстраиваемый для двоих хрустальный замок.

– Подождите, я ничего не понимаю, а кто тогда вызвал вас? И что вообще произошло? Отчего он умер? – словно опомнившись, выпалил Герман.

– Это мы и пытаемся выяснить, – спокойно ответил Кравцов. – Где вы были этой ночью, предположительно с двадцати четырех часов до трех ночи?

– Я? – растерянно переспросил Герман. – Дома. Работал.

– А кто может подтвердить?

– Никто, наверно. Я один был. – И, чуть, подумав, добавил: – Можно у консьержки спросить. Она всех знает.

– Это мы обязательно сделаем, – кивнул мужчина. – А какие отношения были у вашей жены с убитым?

– Да нормальные. Теплые. Он помогал нам часто.

– Как помогал?

– Да по мелочам и… вот в квартире разрешил пожить. Да что случилось-то? Что с Мариной? Она ранена?

Сердце бешено заколотилось. Герман судорожно пытался разгадать – что же произошло?

Гость молча смотрел на Германа и не торопился отвечать на посыпавшиеся вопросы.

– Ваша жена не ранена, она в больнице. Больше я ничего не знаю. Думаю, с вами скоро свяжутся.

После непродолжительной паузы Кравцов продолжил: