Философия

2.2. Античная философия

Античная философия складывалась в условиях утверждения зрелых рабовладельческих отношений и установления зачатков демократического строя, что обусловило высокий теоретический уровень поисков. Развитие философских идей демонстрирует направленность на объединение в едином универсуме природы, человека и богов, что во многом объясняется языческими корнями греческой философии. У греков природа, в частности, рассматривается как нерасчлененное целое, а всеобщая связь явлений природы не доказывается в подробностях. Человек, не теряя своей изначальной связи с природой, вместе с тем живет не только по природе, но и по установлению разума, принятого всеми свободными гражданами города (полиса). Гражданский характер общественной жизни, заметная роль личностного начала свидетельствуют не только о созерцательности, но и об антропологической и определенной практической направленности древнегреческой философии.

Античная философия в своем развитии прошла периоды становления (VI–V вв. до н. э.), расцвета (IV в. до н. э.) и упадка (III в. до н. э. – V в. н. э.). На первом этапе философия выступала преимущественно в форме натурфилософии, была космоцентричной, поднимала проблему первооснов бытия. На втором этапе (классическом) произошел переход от преимущественного изучения внешнего мира к рассмотрению человека в различных его проявлениях, т. е. в философии возникла субъективистско-антропологическая тенденция. Философия стремилась перейти от рассмотрения структуры природного космоса к анализу проблематики организации социального космоса. Наиболее яркими представителями классического этапа в развитии античной философии были Сократ, Платон и Аристотель. На третьем этапе интерес философии все больше сосредоточивался на познании личности, на вопросе о том, как приспособиться к сложной и противоречивой социальной жизни.

Ранняя греческая философия ориентирована на Космос как на безусловную реальность и высшую ценность. Мировое пространство мыслилось натянутым, вроде струны, а каждая из планет и звездных сфер издавала определенный тон. Космос представлялся как музыкальная гармония сфер, универсальное живое существо, в котором все частицы находятся во взаимной симпатии, согласованности. Впоследствии в такие наивные представления о космосе было введено понятие Демиурга, якобы создавшего Вселенную согласно первообразу. В постановке вопроса о первоначале всего сущего («архэ») проходит мысль о единстве мира, которое скрыто за чувственно воспринимаемым многообразием явлений. Милетская школа первоначало вещей видела в образе некоего телесного элемента или материальной стихии. Для Фалеса (625–547 до н. э.) это вода, для Анаксимена (VI в. до н. э.) – воздух, для Анаксимандра (VI в. до н. э.) – «апейрон», среднее между ними и потому неопределенное состояние вещества. При этом вода, воздух и т. д. – своего рода метафоры, имеющие и прямое, и переносное, символическое, значение. Мир воспринимался в его рождении, становлении и развитии, а космической гармонии должна соответствовать гармония человеческой жизни. Космос в отличие от конечного человека вечен и бессмертен. Бытие Вселенной, по Гераклиту (ок. 544–483 до н. э.), осуществляется на основе извечных превращений стихии огня. Идея становления, взаимопревращения вещей выступает основой единства мира, которым правит логос – закон, поддерживающий порядок. Гераклит положил начало осознанию диалектики как философского метода мышления, указал на всеобщий источник движения и изменения вещей: противоречие как единство (гармония) и борьба расходящихся начал (день – ночь, изобилие – голод и т. д.), пронизывающих космос в целом и каждое явление в отдельности. Анаксагор (ок. 500–428 до н. э.) объяснял возникновение небесных тел из первичного беспорядочного смешения вещества в форме вихреобразного вращения. Эмпедокл (ок. 490–430 до н. э.) высказал плодотворную догадку о закономерной эволюции живых существ в результате естественного отбора более жизнеспособных сочетаний.

Античные философы преимущественно оперировали образами и потому сущность вещей отождествляли с явлением, общее – с единичным, субстанцию – с ее конкретным вещественным выражением. Философия еще не освободилась от наглядности обыденного сознания. Внимание было поглощено универсальной подвижностью происходящих в природе процессов, упускался из виду структурно-устойчивый план сущего, относительное постоянство и законосообразность космоса. Нечетко различались природа и дух, физическое и психическое. Часто вещество, как и мироздание в целом, отождествляли с жизнью, душой и сознанием, т. е. материализм был гилозоистичен (гилозоизм – учение, согласно которому жизнь свойственна всем вещам в природе). Так, согласно Фалесу, «все полно богов» и «магнит имеет душу». Анаксагор признавал значение силы, обозначенной им как «ум», которая приводит частицы в движение.

В пифагорейской и элейской школах внимание было сконцентрировано не на вещественном субстрате мироздания, а на господствующем в нем конструктивно-разумном управленческом начале. Элеаты (Парменид, Мелисс и др.) в трактовке бытия достигли уровня метафизической абстракции. Исходя из регулярности и повторяемости астрономических явлений, Пифагор (576–496 до н. э.) пришел к выводу, что принцип, созидающий и упорядочивающий космос, есть числа. Это убеждение не лишено рационального смысла, ибо, во-первых, преодолевалась наивная «физика» натурфилософов и предвосхищалась идея математического естествознания; во-вторых, философская мысль достигла уровня абстракции (зарождался математический символизм), высказывалась идея о закономерности Вселенной. Пифагорейцы понимали числа как принципы строения мира и вещей. Определенным цифрам соответствовали точка, линия, плоскость и фигура. Объективный идеализм пифагорейцев сочетался с религиозностью: числа представали как образы, по которым Бог творит мир.

Если ранние натурфилософы стремились выстроить иерархию в мире событий, понять, как образовались небо, земля, звезды и т. д., то Сократ (470–399 до н. э.) в своих размышлениях двигался от общего к событиям. Все вещи (меч, копье, горшок, девушка и т. п.) своеобразны, но вместе с тем имеют нечто общее – прекрасное. Это их общая идея, эйдос, или смысл. Сократ стремился познать субординацию идей, утверждал, что самая главная идея – идея блага. Человек рассматривался по аналогии с природным космосом. Значимость всякого познания – природных, людских и божественных явлений и отношений – в том, чтобы научиться разумно вести человеческие дела в повседневной жизни. У Сократа есть начало антропного принципа: мир создан так, чтобы в нем мог существовать человек. (Предшественник Сократа софист Горгий доказывал, что человек только в себе самом может найти истину.) Природа интересовала Сократа не сама по себе, а как поле действия разумного начала. Это начало он видел нравственным, а каждая черта мира создана во благо человеку. Добродетель состоит в знании добра и в действии соответственно этому знанию. Итак, рациональность связывается с нравственностью. Введение в этику разумного начала для человечества имеет прогрессивное значение, хотя с точки зрения современной философии в нравственности имеются и нерациональные элементы.

Сократ избрал принципом своих размышлений суждение «Познай самого себя». Как отметил Гегель, «впервые появляется в лице Сократа бесконечная субъективность, свобода самосознания», а «место оракулов заняло свидетельство духа индивидуумов…, субъект взял на себя акт принятия решения»{17}. Основой деятельности человека названы всеобщие понятия, что отличает человека от действия стихийных природных сил. Чтобы приобрести знание, необходим определенный метод – диалектика, состоящая из иронии и майевтики. Ирония есть обмен мнениями, обнаружение противоречий в мыслях оппонента, а майевтика – искусство извлекать скрытое в человеке правильное знание с помощью наводящих вопросов. Диалог, перебор мнений, их обсуждение позволяют достичь новых мыслей. Свой метод постановки вопросов и направления собеседника к принятию конкретных выводов Сократ сравнивал с действиями акушерки, которая сама не рожает, но принимает роды. Так и философ лишь спрашивает других, способствуя рождению истины.

17

Гегель, Г. Лекции по истории философии: в 2 кн. / Г. Гегель. СПб., 1994. Кн. 2. С. 66, 84.