Страница 36 из 41
Тогда слова признания полились, как из рога изобилия. Да, Окунь приводил сюда обманом девочек и мальчиков. Сначала впихивал их в эту комнату, и уходил, потому что инквизитор не любил, чтобы за ним наблюдали, когда он насилует мальчиков. Потом приходил Окунь, довершал начатое. Девочек инквизитор оставлял парню. Затем они мучили детей, пробуя всякие пытки, прижигая огнём, вырывая раскалёнными щипцами рёбра, выжигая глаза…
Да, в дальних деревнях они воровали детей, насиловали их, вырезали дьявольские знаки, и вешали живьём замерзать зимой, и сжигая заживо летом…
Окунь замолчал, потому что Катя воткнула ему в сердце стилет, найденный здесь, на теле «Томаззо».
- Зачем ты его убила? – спросил я, готовый применить пытки.
- Ты обещал подарить ему лёгкую смерть, - бесцветным голосом отозвалась моя супруга, - И, Тоник, я не хочу, чтобы ты уподобился им. Они, конечно, заслужили жуткую смерть, но, вдруг тебе понравится?!
- Мне? Понравится?!
- Тоник, поверь мне, всё может быть. Знаешь, с каким наслаждением я свернула шею Милославу? Вот и, глядя на твоё лицо, испугалась за тебя!
- Кать, - спросил я, уже собираясь уходить из этого жуткого места, - почему тебя тянет к подонкам? Ведь все, которых ты… это, гм, они же все были мерзостью. Послушай: первый наш знакомый, Стас, любит издеваться над теми, кто слабее его, потом Уран, Милослав, теперь вот, Окунь!
- Тоник, откуда я знаю?! Все они оказались одарёнными, у них всех сильный ген Первых людей. Пойдём отсюда скорее, мне надо на воздух, а то начинает мутить.
- Мутить? – переспросил я, - давно тебя мутит?
- Нет, недавно, - удивилась Катя.
Так, подумал я, спокойнее, меня самого мутит от этого места.
Мы нашли потайной ход, который был недалеко от камина, прошли пустынными дворами и переулками, и вышли на оживлённую площадь.
Равнодушно посмотрев на праздник, отправились домой. Смотреть на веселье, когда перед глазами стояла картина камина, превращённого в крематорий, да и подвешенного к крюку мерзавца, никак не хотелось, да и не прибавляло аппетита.
Мы добрались до своего дома, пошли в баню. Пока я избавлялся от скафандра и упаковывал его, Катя уже начала париться. Баню теперь топили ежедневно, здесь мылись семья купца, которая недавно вернулась из гостей. Они, оказывается, гостили у мамы Любавы, которая соскучилась по внукам. Мы теперь мылись по ночам, никому не мешая.
- Тоник, ты как? Тебя не мутит? – заботливо спросила Катя.
- Когда вспомнится, нехорошо становится, - отозвался я.
- А вот мне, от вида твоего дружка становится плохо.
- Кать, тебе не кажется, что ты беременна? – вдруг предположил я.
- Беременна? Как это? – удивилась девушка.
- Ну как, мы ведь давно вместе, и забыли про всё.
- Нет, не может быть, это мы просто насмотрелись на такие вещи в последние дни, что поневоле замутит. Впрочем, доберёмся до Станции, разберёмся.
- Да, Катенька.
- Ты не хочешь ко мне?
- Ты права, Кать, мы насмотрелись всякого, и устали. У меня во рту гадко, и этот трупный запах...
- Может, заедим чем?
- Что ты? Противно, пошли, лучше, ляжем.
Добравшись до постели, мы впервые не стали ничего делать, обнялись, нацеловались, и уснули.
Мы так разоспались, что нас утром еле разбудили. Нас приглашали на завтрак.
С трудом приведя себя в порядок, и отчаянно зевая, мы пришли под светлые очи хозяев.
- Вы так выглядите, будто всю ночь не спали! – удивился Любомир.
- Кончай, отец, не смущай молодёжь.
Мы сделали вид, что всё так и было, всю ночь мы миловались, чтобы ни у кого не было даже тени подозрения на наше участие в ночных событиях.
- А где дети? – вспомнил я.
- Спят ещё, - махнул рукой Любомир, - пусть отсыпаются, пока детство не кончилось.
- Нам надо возвращаться, все дела сделаны, на праздник насмотрелись, думаем, вперёд войска двинуться, два дня, и мы на месте.
- Да, согласен с вами, ребята, - вздохнул Любомир, - хотя я с удовольствием оставил бы вас у себя, хоть навсегда, правда, любимая?
- Да, любимый, наши дети очень к ним привязались, они будут очень огорчены, если наши гости так быстро уедут.
- Что делать, служба! – непритворно вздохнул я.
Как мы и ожидали, прискакали Лада с Ратибором, с батюшкиным приказом явиться к нему.
Мы решили не тянуть, надели скафандры, забрали свои вещи, попрощались с хозяевами, оседлали лошадей, и двинулись под светлые очи местного государя.
Князь, узнав, что мы уже собрались в дальнюю дорогу, сообщил нам, что только хотел это же нам предложить. Передал нам опечатанную грамоту для Микулы, и отпустил.
Мы тепло попрощались с Ладой и Ратибором, строго настрого наказали им не сбегать из дома, не расстраивать родителей. Ребята переглянулись, блестя хитрыми глазами, и мы подумали, что эти двое ещё принесут своим родителям немало волнений.
Правда, на все их расспросы о пограничной жизни мы рассказывали только о суровых буднях, дозорах, усталости, холоде, когда стоишь на караульной вышке, или прячешься в секрете, но на наших двойников наши рассказы действовали совсем не так, как мы рассчитывали. В общем, жди, Микула, новых гостей!
- Катя, как ты думаешь, нашим друзьям не перепадёт от Дубыни? - спросил я, когда мы выехали из города, - он может подумать на них? Перепутать с нами?
- Ой, правда, - расстроилась Катя, - может наоборот, затаится, а вдруг захочет избавиться? Вообще-то он всего лишь слуга был, охранник.
- Ты не помнишь, как в это время наказывают за изнасилование?
- Тоник, ты же историк! – фыркнула Катя, - Штрафовали преступника, только я в денежных мерах не сильна. Судит князь. Я думаю, они не пошли бы на такое, если бы знали, что им грозит смертная казнь, или тюрьма, тем более что инициатива была, с моей стороны… прости, Тоничек, так надо было. Так вот, смертная казнь за изнасилование была принята только в семнадцатом веке.
- Если Дубыня соображает что-либо, будет сидеть тихо, тем более что заявления на него не было, - задумчиво сказал я, - а от нас он бежал, потому что мы не стали бы его судить, просто снесли бы ему башку.
- А если нам? – спросила Катя.
- А нам за что? – удивился я.
- Кто его знает?! – засмеялась Катя, - Нам, может быть, сошло бы с рук! – она пришпорила коня, и поскакала намётом по накатанному снежному пути.
Мы торопились, даже не снимали скафандров, договорившись оторваться за вынужденное воздержание на заставе, в такой уютной и желанной постельке, а то и в бане.
Но и там нас ждал неприятный сюрприз: поганые напали.
Заставы сделали всё, чтобы отразить нападение, к тому же пока это были передовые отряды, прощупывающие нашу оборону. Основные части были ещё в пути, как и наши.
Увидев нас, Микула прямо расцвёл от радости, узнав, что помощь идёт.
Мы попросились на стены засеки, немного проредить врага. Микула, немного помявшись, разрешил, и теперь мы расстреливали из луков неприятеля. Одна стрела, дин враг. Шлемы закрыты.
Некогда было ни переодеться, ни сходить в баню. Впрочем, мы в этом не нуждались.
Вольха, между прочим, выздоровел, приходил, просил у нас прощения, просился опять в нашу команду, чтобы хоть видеть свою любимую. Боюсь, он здорово влюбился в Катю. Безнадёжно.
Мне даже жалко его стало, ведь Вольха для Кати был не больше, чем объект для сбора генетического материала. Ну, немного подлечила, всё-таки и ей ничто человеческое не чуждо. Как и желание поспать. Мы теперь спали в скафандрах, потому что могли сыграть тревогу в любой момент.
- Тоник, нам пора уходить, - сказала как-то моя жена вечером.
- Мы же договорились? Как придёт войско, отправляемся.
- Пора, мне уже пора, самое большее, неделю, и то, с потерями. Неужели всё, что мы сделали, зря, Тоник?!
- Как ты думаешь, Катя, наш домик не сожгли?
- Не знаю, Тоничек, ты же что-нибудь придумаешь? Как ты находишь двери? Я ничего не вижу, всегда иду за тобой, - я пожал плечами: