Страница 61 из 63
Камни на Мертвой долине — неправильные, как сказал бы Винни Пух. Вроде бы, на обломки метеоритов они похожи, но — со сглаженными углами, не острые. Поднимешь один — кроху какую-нибудь, и сказочное существо на ладони окажется. Поднимешь другой — профиль древнего человека увидишь.
Как я выяснил у знатоков, сложена Мертвая долина из известняков, из достаточно плотного материала. Окультурить этот участок Южнобережья человеку оказалось не под силу. И природа обошла его стороной, сэкономив на нем деревца и кустарники. Однако загадка в другом: как известняки оказались у поверхности моря? Находятся-то они обычно высоко в горах. Тем не менее, не случайно, что Мертвая долина почти соседствует с островами Адаларами и Пушкинским мысом — т.н. скалами-отторженцами. Можно предположить, что после какого-то грандиозного катаклизма [многие миллионы лет назад] они все вместе — кто быстрее, кто медленнее, правда, сползли с главного хребта Крымских гор. А рядом примерно в ту же пору сквозь толщу земли на свет божий пробивался будущий Аю-Даг — вулкан-неудачник.
А чувствуете, как легко сбегать с Мертвой долины к морю? На пути ведь к пушкинскому Лукоморью больше нет возвышенностей. Хотя, стоп — а справа от нас что скрывается под хмурыми ливанскими кедрами и кипарисами? Извиняюсь, чуть не забыл: там, на каменистом холме, находится историко-архитектурный памятник «Склеп Владимира Березина», бывшего хозяина здешних мест. Охраняют вход в склеп десять кипарисов — по пять с каждой стороны. Сам склеп — это высокая каменная ниша с крестом над ней. Построена по проекту императорского архитектора Николая Краснова, автора Ливадийского дворца. Внутри склепа сохранились остатки мозаичных икон святых Владимира и Ольги [Ольгой, напомню, звали супругу Березина]. Кажется, в середине 30-х их пытались сбить… и не получилось. Не позволили святые безбожникам надругаться над своими образами.
Умиротворение царит возле склепа. А на скамейках каменных легко думается. О чем? Да как сказать…
Ну, например, об Одиссее. Да-да, о бродяге Одиссее, путь которого, как утверждают некоторые крымские историки, пролегал именно по Гурзуфской бухте. Не верите? А давайте старину Гомера вспомним: «Прежде увидишь стоящие в море утесы; / кругом их шумно волнуется зыбь Амфитриды лазоревоокой; / Имя бродящих дано им богами…» Не об Адаларах ли речь? Сближение их, а потом — расхождение, очевидно с яхты, летящей, скажем, от Аю-Дага к Гурзуфу. Причем в какой-то момент ближняя к вам скала закроет дальнюю. То же самое можно наблюдать и с берега, бродя по пенистому прибою Гурзуфской бухты. «Все корабли, — читаем далее Гомера, — к тем скалам подходившие, гибли с пловцами. Доски одни оставались от них и бездушные трупы…»
По рассказам местных аквалангистов, возле Адалар господствует сильное подводное течение. Видимо, оно и увлекало корабли древних мореходов на скалы. К слову заметить, на дне возле островов имеется множество обломков амфор… керамики, что как раз и наводит на мысль: у сходящихся скал действительно гибли суда.
Зачем они к берегу подходили, почему не брали мористее [у берега же опаснее — пираты тут промышляли]? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно учесть специфический ветровой режим крымского Южнобережья, расположенного под главной грядой гор. Прижимаясь к берегу, суда современников Одиссея прятались от мощных ветров, слетавших с гор. А в бухте их ждала еще одна напасть — коварное подводное течение… «Только один, все моря обежавший, корабль невредимо Их миновал — посетитель Эста, прославленный Арго…» Вторым, значит, был Одиссей, повторивший маршрут аргонавтов.
«После ты две повстречаешь скалы: до широкого неба / Острой вершиной восходит одна, облака окружают / Темносгущенные ту высоту, никогда не редея». Возможно, так Гомер Аю-Даг охарактеризовал: осенью и зимой Медведь-гора однозначно напоминает высочайшую скалу, «острую» [невидимую глазу!], вершину которой постоянно укутывают волнующиеся облака, движущиеся, к тому же, по кругу.
«…Туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единый / Смертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцать / Ног бы имел, — столь ужасно, как будто обтесанный, гладок». Более точно и кратко описать почти идеально плоскую — с моря — скалу Шаляпина, примыкающую к мысу Пушкина, мог только Гомер. Так, может быть, он и бывал в Гурзуфской бухте? В качестве матроса, допустим, проходил ее на борту античного кораблика. А попав в рабство к местным племенам, был ослеплен.
И впоследствии отпущен на свободу — за бесподобное владение словом, за умение размеренными ритмичными стихами, похожими на шелест набегающих на берег волн, передавать красоты окружающего мира. И Гомер, несколькими песнями своей «Одиссеи», составил своеобразную лоцию — с описанием всех опасностей, подстерегавших путешественников в Гурзуфской бухте.
«Страшная Скилла живет искони там, без умолку лая… / Мимо ее ты пройдешь с кораблем, Одиссей многославный. Мне кажется, это место известно многим. Его изобразил великий художник Иван Айвазовский на картине «Пушкин у гурзуфских скал». На карте в сумраке черноморско-гурзуфской ночи хорошо просматривается Аю-Даг, а ближе к Пушкину находится мыс-скала. В скале этой, между прочим, имеются два грота, выбитые морскими волнами. Доступны они только с моря. Первый, Пушкинский, представляет собой высокую нишу со стрельчатой аркой у входа. В солнечный день тишину его нарушают лишь легкие всплески прибоя и шум крыльев залетающих в грот голубей. А под водой имеются многочисленные пустоты, своды и узкие коридоры, завершающиеся подводными залами-озерами. В прадавние времена пустоты грота Пушкина находились в верхней кромке воды и поэтому даже незначительное изменение настроения моря — при возвратной ударной волне, создавало тут грохот и лай, о котором и упоминал Гомер.
Уважаемые читатели, наверное, уже догадались, ЧТО увидел со скалы, запечатленной Айвазовским, молодой Пушкин, не раз бродивший по тамошним местам.
Просторным зелено-синим [от дымки] амфитеатром спускается к мысу гряда гор. Почти в центре ее — перевал Гурзуфское седло, один из древнейших путей, ведущих на Южный берег. Не так давно [при прокладке газопровода Ялта — Алушта] там было обнаружено святилище, относящееся к седьмому веку до нашей эры. За самим же седлом скрывается высочайшая вершина Крыма гора Роман-Кош [высота 1545 метров].
Как я думаю, восхитившись горами, окинув взглядом Аю-Даг, Пушкин, наконец, обернулся к морю. И замер… Линия побережья Гурзуфской бухты — от самой ее западной оконечности до Аю-Дага, вызвала в воображении поэта ассоциацию с гигантским луком с натянутой [в сторону гор] стрелой.
И Пушкин не удержался — добавил этот образ в сказку о Руслане и Людмиле. Надеюсь, привередливые ценители и знатоки творчества Александра Сергеевича не вознамерятся уличить меня в подтасовке фактов: дескать, в Гурзуф поэт уже с готовой сказкой приехал. Это так, но не совсем. Увиденное Лукоморье, кота-ученого и ступу с Бабой-Ягой Пушкин поместил во вступление к первой песне сказки. Ни в чем не нарушив остального текста.
2006, 2015
***
Трижды спасенная фреска
Любопытную информацию я однажды обнаружил на неофициальном сайте МДЦ «Артек». В конце XIX века, оказывается, расположенное к востоку от Гурзуфа имение Суук-Су купил действительный статский советник, талантливый инженер Владимир Ильич Березин. Состояние, заработанное на постройке железнодорожных мостов в Сибири, позволило ему основать курорт, созданный с большим вкусом и по уровню комфорта соответствующий лучшим европейским стандартам. Первых посетителей курорт принял в 1903 году. К сожалению, сам Владимир Ильич до этого дня не дожил: в 1900 году он умер от рака горла. Дело мужа продолжила жена — Ольга Михайловна Соловьева. И продолжила весьма успешно. Вскоре курорт Суук-Су становится весьма популярным. Здесь побывали Бунин, Куприн, Чехов, Шаляпин, Суриков, Коровин и даже эмир Бухарский. В 1913 году курорт посетил даже император Николай II.
В память об умершем муже Ольга Соловьева на возвышающемся в самом центре имения холме построила часовню-склеп. Планировалось, что это будет родовая усыпальница Березиных-Соловьевых. Но так сложилось, что Владимир Березин оказался единственным погребенным там человеком — в годы Гражданской войны Ольга Михайловна эмигрировала. Позже мародеры вскрыли склеп и, обобрав погребение, выбросили из него останки Березина. Местные жители повторно их захоронили, но уже в обычной могиле.