Страница 9 из 61
– Одеты как одеты, нормально.
Она ответила:
– Нет, люди были одеты не «нормально». Это вам, мужчинам, кажется, что нормально, а мы, женщины, отмечаем, где нормально, а где – как надо. Так вот, у меня такой одежды, чтобы одеться как надо и выглядеть достойно в этом ресторане, нет.
Я говорю:
– А то, что мы купили в Испании?
– Но ведь это летнее, – она сказала.
– А какая разница?
Она сказала:
– Это для вас нет никакой разницы между летним и демисезонным, а я кикиморой выглядеть не хочу.
Короче, вместо того, чтобы заниматься своими делами, я пошел с ней в «Форум ле Аль», там мы обошли все бутики и нашли ей потрясающее длинное красивое платье с глубоким декольте. Тут я должен отметить, что при росте 186 бюст у Кати четвертого размера. Что производило потрясающее впечатление не только на французов, но даже на француженок, потому что французы народ малорослый и средний рост их мужчин – 170 сантиметров, а женщины еще ниже. И когда среди них появлялась юная красавица 186 сантиметров ростом, да еще обаятельная, легкая в походке, профессиональная модель с бюстом четвертого размера, они к ней необыкновенно располагались. Даже полицейские. А на разинутые рты пешеходов мы вообще не обращали внимания, это было в порядке вещей. Поэтому я спокойно отнесся к тому, что у витрины магазина, в котором Катя примеряла это замечательное платье и еще дюжину других, сначала остановился один прохожий, потом женщина с собакой, а потом собралась уже небольшая толпа.
Между тем, я смотрел на покупку этого платья, как на совершенно лишнюю трату. Но тут хозяйка магазина, обрадованная толпой дополнительных посетителей, увидела сомнение на моем лице и сказала, что отдает нам это платье за полцены. Услышав это, я сказал:
– Знаешь что, Катя? В таком случае давай купим тебе и туфли.
Катя от такой новости расцвела, и мы пошли в обувной магазин. При этом я полагал, что девушка такого роста должна выбрать низкие туфли, чтобы не столь чрезмерно выделяться среди низкорослой французской публики. Но жизнь еще раз показала, что я ничего не понимал и до сих пор ничего не понимаю в женщинах вообще и в женской логике в частности. Катя выбрала себе туфли с каблуком 14 сантиметров, таким образом общий рост Кати от уровня моря составил два метра.
Но и это было не все. Когда, изнуренный выбором платья и туфель, я уже собрался пойти домой и отдохнуть, Катя сказала, что я хоть и режиссер, но ничего не понимаю в жизни, потому что теперь ей нужно привести в порядок голову. Я испугался:
– А что у тебя с головой?
Поскольку после всех расходов тратиться еще на французских врачей… Но Катя сказала:
– С головой у меня пока все в порядке. Но мои волосы – вы разве не видите?
Тут у меня отлегло от сердца, я взял Катины волосы в руки, поднял их и сказал:
– А что твои волосы? Нормальные волосы. Вымоешь шампунем – и порядок.
Этот диалог происходил при выходе из обувного магазина, и, хотя мы говорили на чистом русском языке, одна из продавщиц, поняв, очевидно, по жестам, о чем идет речь, вдруг подошла к нам и дала мне какую-то визитную карточку. Это оказалась карточка парикмахерской в самом центре Парижа, рядом с Елисейскими полями, где цены, как ты понимаешь, такие, что за стоимость одной прически можно купить два «ягуара». Но продавщица сказала, что с Катиной красотой нужно идти только туда, потому что главный дизайнер этой парикмахерской – консультант Голливуда по прическам. Мол, сейчас всюду идет новый голливудский боевик, так он как раз был там дизайнером. И вообще, сказала мне эта продавщица, раз уж вы ходите с такой девушкой, вы должны знать, где ее могут подстричь достойно.
После этого у меня не осталось выбора, и мы поехали на Шанз-Элизе.
Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить. Мы прибыли на Елисейские поля, в салон красоты. Там в Катю тут же вцепились сразу пять парикмахеров. Для начала они устроили часовой консилиум с применением компьютеров, на экранах которых они вращали Катину голову и примеряли на нее различные виды причесок. При этом никто из них не обращался ни ко мне, ни к Кате, никто не интересовался нашим мнением. Они разговаривали между собой, как разговаривают хирурги возле постели пациента накануне операции. В результате консилиума они пришли к какому-то выводу, о котором не сочли нужным даже поставить нас в известность. Они усадили Катю в кресло и начали с ней работать. Работали они два часа тридцать минут. За это время я успел трижды прогуляться по Шанз-Элизе и выпить шесть чашек чая. Каждый раз, когда я возвращался, на меня махали рукой и говорили, чтобы я отвалил как можно дальше и не мешал людям заниматься делом. Надо сказать, что и до этой парикмахерской Катя не ходила абы как, в московском Доме моделей с ней тоже работали дизайнеры, они сделали ей эдакую пышную гриву с начесом под женщину-вамп, что при ее юном и милом личике выглядело очень эффектно. Поэтому я не понимал, что еще такого могут изобрести эти французы, и, честно говоря, слегка побаивался результата. Тем более, что когда я пришел принимать работу этих мастеров, они решили продемонстрировать ее цирковым образом – они закрыли Катю занавесом, как Дэвид Копперфильд закрывает своих девочек во время фокусов. Тут я приготовился к самому худшему. И действительно, когда по команде эта простыня была сброшена и я увидел Катю, то в первый момент я испытал недоумение, потом разочарование и лишь минуты через три понял, что они совершили чудо.
Целых три минуты я молчал, глядя на Катю, и все эти художники-дизайнеры наслаждались гаммой чувств, меняющихся на моем лице. А мне тем временем открылось то, что даже я в этой девочке никогда не видел. В Москве дизайнеры Славы Зайцева сделали Катю эффектной, привлекательной, броской, но вмеcте с тем – из-за этих по-вампирски взбитых волос – слегка грубоватой. А французы превратили Катю в очаровательный и нежный цветок. Они изменили цвет ее волос, они сделали мелирование, то есть каждый волос окрасили в особый цвет. И волосы ее теперь переливались из золотого цвета в пшеничный, а из пшеничного в перламутровый. Это было удивительное сочетание, так переливается небо Парижа, так Рихтер играл Моцарта. И не только я и Катя были в восторге от этой прически, но и сами дизайнеры любовались своей работой, и весь салон сбежался посмотреть на это чудо. Я их поблагодарил и сказал Кате:
– Ну, теперь все в порядке! Пошли, мы уже опаздываем!
И что же? Придя домой, Катя переоделась, удалилась в ванную и провела там еще полтора часа, занимаясь марафетом. Я не понимал, что она может там делать, если ею уже занимались лучшие дизайнеры Парижа! При ее юном, без единой морщинки личике – ну, кинула на себя легкий тон, ну, подправила глаза. Она, кстати, никогда не злоупотребляла косметикой, как многие русские девушки, которые делают себе такой боевой раскрас, что просто оторопь берет. Нет, она пользовалась косметикой очень тонко. И при этом провести в ванной полтора часа – я этого не понимал. Я стучал в ванную, я требовал, чтобы она немедленно вышла, потому что уже семь вечера, мы опаздываем на открытие выставки, а ведь я из-за этой выставки поругался со своим приятелем…
Ничего не помогало!
Катя или не отзывалась, или шипела из-за двери:
– Ну сейчас… Сейчас…
И только когда она вышла, я понял, что мы, мужчины, действительно никогда не поймем суть этих поразительных созданий – женщин. Потому что на лице у Кати не было никакого грима и в то же время она каким-то шестым, неизвестным нам, мужикам, чувством всего за пять дней уловила тот стиль французских женщин, когда на лице как бы ничего нет и в то же время от него нельзя оторваться. Это был высший пилотаж косметики! И ничего ты не можешь заметить – где тени? где тон?
Не надо тебе объяснять, что, конечно, мы опоздали в «Куполь» на два часа. Из-за ее косметики мы выехали из дома после семи, когда по Парижу ездить совершенно невозможно, весь город движется со скоростью метр в час, а нам нужно было проехать по самому центру города мимо Дворца правосудия на Сите, потом перебраться на левый берег Сены, потом двигаться по узкой рю Сен Жак, подняться по бульвару Сен-Мишель наверх, проехать мимо Сорбонны и Люксембургского сада. Когда, преодолев весь этот маршрут, я свернул к Монпарнасу, то уже знал, что мы прибываем к шапочному разбору, что ловить там уже нечего. Но будь что будет! Мы вошли в ресторан. «Куполь» – это огромный, может быть, самый большой ресторан Парижа, с громадным залом человек на пятьсот, и публика там отборная, элита Парижа, которая выпендривается друг перед другом, себя любит больше всего на свете и все остальное человечество не имеет для них никакого значения, потому что Париж – это крыша мира, а они – крыша Парижа, «Куполь», одним словом! Но именно тут и произошло самое невероятное.