Время, назад!

========== Глава 1.3. Навязчивая идея ==========

Всё время, что он ехал до Нагано поездом, из головы не выходили странные обрывочные фразы загадочного Такао, которые тот цедил крайне неохотно. А ещё старательно отводил глаза и вообще избегал смотреть на собеседника, что было верхом бестактности, разумеется, да и настораживало порядком. Но совсем не так, как искорки любопытства во взгляде, которые Шинтаро всё-таки сумел разглядеть, и… Он не мог быть до конца уверен, но… То, как Такао смотрел, как говорил – всё это, неизвестно почему, но убедило Мидориму в том, что его спаситель знает его и знает достаточно хорошо. Только откуда? И почему сам Мидорима его не помнил? Ведь его блестящая память не раз выручала его до сих пор.

Неужели Такао действительно не существует, и он просто является плодом больного воображения Шинтаро? Галлюцинации и бред преследования значились как наиболее распространенные симптомы шизофренического расстройства в прочитанном прямо перед отъездом незаметно от Акаши медицинском справочнике. Впрочем, видимо, не так уж незаметно, раз Акаши по дороге на станцию не без снисходительной улыбки рассказывал, как днях он читал в научном журнале статью об американском математике Джоне Нэше, который всю жизнь страдал шизофренией, однако это не помешало ему вывести важнейшие равенства теории игр.

Всю дорогу от станции Мидорима повторял мантру, составленную из слов Акаши: “Просто надо отдохнуть, просто успокоиться”. Но для описания ситуации можно было подобрать любые эпитеты, за исключением как раз этого “просто”.

Дом встретил уже подзабытым родным запахом и чувством защищённости, которого Шинтаро так не хватало в последнее время. На несколько мгновений он даже позабыл всё, что с ним приключилось и послужило причиной внеочередного приезда домой. Согнулся в три погибели, чтобы обнять миниатюрную мать, выдержал строгий взгляд отца и скептический – младшей сестры. Во время семейного обеда Мидорима отвечал на расспросы об учебе, научной работе и товарищах. Он сам не ожидал, что будет поддерживать беседу так охотно и сдабривать рассказы таким количеством подробностей. На самом деле ему просто не хотелось, чтобы мозг оставался незанятым, потому что он точно знал, о чём тогда он станет думать.

Сколько он ни старался, в какой-то момент он остался один в своей комнате, где почти ничего не изменилось со времени его отъезда. Мама, вероятно, регулярно вытирала пыль и не позволяла никому ничего трогать. Шинтаро провёл рукой по корешкам книг на висевшей над столом полке. Библиотеки у них с сестрой всегда были настолько разными, что она, наверное, даже не заглядывала сюда. Бросил взгляд в окно: знакомый вид на тихую улочку показался немного чужим. Кровать была идеально застелена, как и всегда, над кроватью – пробковая доска, к которой он в несколько слоёв пришпиливал памятные бумажки: газетные вырезки, билеты, рекламки, фотографии.

Взгляд зацепился неожиданно, и Мидорима похолодел, несколько раз моргнул и подался немного вперёд, чтобы разглядеть получше. Сомнений не было, из-под обтрепавшихся уголков пожелтевших бумажек виднелся фрагмент старой фотографии, на которой… дрожащими руками Шинтаро поспешно снял несколько верхних слоев и замер, уставившись на фотографию.

Он стоял в профиль, пожалуй, можно было бы и не обратить внимания, но именно этот ракурс, как будто его преследователь пытался ускользнуть, отвести взгляд, въелся в кору головного мозга настолько явственно, что Мидорима не сомневался – это был Такао. По спине снова пробежал холодок, и глаза по ощущениям почти вылезли из орбит, потому что этого просто не могло случиться. Такао не мог быть на этом снимке двенадцатилетней давности, разумеется. Не мог, если только он отражался в зеркале, не боялся серебряных пуль и солнечного света. Но он там был. И Мидорима не мог найти ни одного сколько-нибудь правдоподобного объяснения, ведь этому фото было никак не меньше двенадцати лет. Сам Шинтаро был на снимке чуть растерянным и зажатым мальчонкой, одетым в горнолыжный костюм и настороженно смотревшим в объектив.

Тот день он помнил отчётливо, как будто всё случилось только вчера. Шинтаро вместе с классом выезжал на урок физкультуры на горнолыжную трассу. Эту практику японские спортивные школы подглядели у своих австрийских коллег – в маленьких альпийских городках школьные уроки физкультуры проводили на трассах, в результате чего уже к окончанию средней школы ученики имели разряды и гоняли на международном уровне. Из них потом вырастали отличные горнолыжники, победители олимпиад и чемпионатов мира.

То, что горнолыжный спорт не станет его поприщем, Мидорима понял довольно давно, да и его учитель физкультуры тоже – рост Шинтаро существенно превышал средний, что негативно сказывалось на скорости прохождения поворотов. Ему бы больше подошёл баскетбол, но, как сказал учитель, организовывать отдельные занятия только для Мидоримы никто не планировал. Поэтому он занимался вместе со всеми.

За те несколько секунд, что он смотрел на фотографию, Шинтаро успел пережить всё ещё раз, как наяву – неконтролируемый страх от того, что он никак не может затормозить, яркое пятно перед глазами – куртка бросившегося наперерез инструктора, в котором ему теперь явственно представлялся Такао, оброненная им лыжная палка.

Нервно сглотнув, Мидорима оттолкнулся руками от стены и, чуть пошатываясь, отошёл к окну, поправил очки, нервно шаря по закоулкам памяти в поисках так необходимых сейчас подробностей. Догадка промелькнула вспышкой, он резко развернулся, выбежал в коридор и сбежал вниз по ступенькам.

- Что такое, милый? – взволнованно спросила мать, когда Шинтаро в четвёртый раз прошёл мимо приоткрытой двери небольшой гостиной.

- Шин, наверное, нашёл у себя симптом очередной смертельной болезни, – поддразнила с дивана сестра. – Видишь, как он нервничает. Нужно позвонить доктору Накамуре, мама.

- Мама, а где вещи? Вещи из моей комнаты? – поспешно тараторил Шинтаро, проигнорировав колкость Кимико.

- Какие вещи? Мы ничего не трогали в твоей комнате, Шинтаро. – Мать растерянно посмотрела на сына, чуть запрокинув голову. – Ты что-то потерял, милый?

- Вещи, – сбивчиво повторил тот, никак не в состоянии сообразить, как можно объяснить точнее. – Мои старые вещи.

- Он имеет в виду ту рухлядь, которую мы сложили на чердаке, мама, – подсуетилась сестра.

- Это не рухлядь, разумеется, – строго отозвался Шинтаро и тут же побежал вверх по лестнице, перешагивая через ступеньку.

Солнечный свет пробивался через маленькое окно, освещая кружившиеся в воздухе пылинки. Мидорима выпрямился во весь рост, почти задев макушкой потолок, и осмотрелся. Расфасованные в пакеты и коробки и расставленные по углам вещи и в самом деле больше всего соответствовали наименованию «рухлядь». Одно радовало – что всё это не выкинули вовсе. Однако, как теперь найти то, что нужно, на этом неорганизованном складе, оставалось загадкой. Сделав неуверенный шаг в сторону ближайшей объемной коробки, Шинтаро обречённо опустился на пыльный пол, готовясь провести здесь не час и не два.

Успех пришел к нему не сразу, однако то, что это был успех, было несомненно. Мидорима поднялся, победоносно сжимая в руках горнолыжную палку и безотчётно улыбаясь. Чем она должна была помочь в разгадке тайны он не знал, но найти её было просто необходимо. Он чувствовал. Аккуратно отставил находку в сторону, после чего пришлось потратить немного времени, чтобы привести чердак к первоначальному виду. Затем медленно спустился по лестнице, сжимая в руке трофей, как великую драгоценность.