Страница 58 из 74
девушка не улыбнется тебе, и ты снова станешь вести себя, как идиот.
Это звучит очень правдоподобно.
– Вся моя книга о нем, – рассказываю я. – Он собирался помочь мне с редактурой,
вырезать себя из нее, заменить на кого– то другого. Я так и не отправил ее ему. Теперь все усилия
насмарку, и честно я не знаю, что мне теперь делать.
Глава 19.
Я быстро уясняю, что даже если кажется, будто все нормально, после того разговора с
Отти, еще не означает, что это правда.
Что бы там ни было нормальным – больше не так.
Отэм возвращается обратно в школу в среду, но то условное общение, которое
образовалось между нами, кажется, только отдаляло нас. Мы выбираемся из моей машины, и она
пытается пошутить, показывая на мою расстегнутую ширинку. Мы оба превращаемся в неловких
роботов, когда я тянусь к молнии, застегивая ее. Я забрасываю на нее свою руку, пока мы идем по
коридору, и она напрягается прежде, чем прислонится ко мне, и это настолько вымучено, что мне
хочется смеяться. Один взгляд на ее лицо – взволнованное, с надеждой и желанием все исправить
– и я пытаюсь притянуть ее в медвежьи объятия, но мы врезаемся в пару учеников, бегущих по
коридору. Наше возвращение к непринужденному физическому контакту займет некоторое время.
Интересно – это из– за того, что после хаотичных, взаимных извинений, реальность,
наконец– то, доходит до нас – мы переспали. Есть такие вещи, которые мы обычно анализировали
вместе. И если бы это был кто– то другой, то я мог бы пожаловаться Отти о том, как все
изменилось, но вы же видите очевидную проблему.
Я так же не обсуждаю это с мамой и папой, потому что не важно, как бы сильно они меня
не любили, новость, что я сделал нечто подобное, может изменить то, каким они видят меня. Я
знаю, что так и будет. Все, что они знают, что мы с Себастианом расстались, и я в плачевном
состоянии.
Мамины наклейки на бампер набирают полную силу. За прошедшие три дня я получил в
наволочку своей подушки послания, якобы, от Моргана Фримена, Эллен Дедженерес и Теннесси
Уильямса. И сколько бы я не дразнил ее этим, я не могу отрицать, что они помогают. Я протяжно
выдыхаю, когда вхожу в дом. Я никогда не стеснялся ее объятий. Мне не нужно постоянно
говорить об этом вслух, чтобы дать понять, что я испытываю.
Часы отсчитывают время до выпускного, что одновременно радует и страшит – не могу
дождаться, когда уже уберусь отсюда подальше, но выпускной сигнализирует о сдаче книги, и
моей единственной стратегией прямо сейчас – предложить Фуджите первые двадцать страниц,
сказать, что остальное слишком личное, чтобы делиться этим, и надеяться, что он поймет.
И еще плюсуется к колонке «страшит», что мы с Отти сглупили и не подали документы в
один и тот же университет. Так что когда я получаю письма о приеме в Калифорнийский
университет, Вашингтонский университет, Университет Тафтса и Тулейнский университет, Отэм
принимают в Университет Юты, Йель, Райса, Северо– Западный университет и Орегонский
университет. Она пойдет в Йель. А я – в Калифорнийский.
Я повторяю это снова и снова.
Отэм пойдет в Йель, А я – в Калифорнийский.
Мы просто не могли разъехаться еще дальше. Осталось несколько месяцев, а я уже
страшусь боли от этого расставания. Это вырежет полую яму внутри меня, как будто я потеряю
больше, чем просто географический якорь. Я потеряю целую эпоху. Глупо ли это? Возможно. Все,
похоже, ныряют с головой в окончание школы. А потом наши родители слушают нас и смеются,
как будто мы все еще маленькие и ничего не знаем.
Что, скорее всего, правда. Хотя, я кое– что знаю.
Я знаю, что мои чувства к Себастиану, похоже, не тускнеют за прошедшие две недели. Я
понимаю, что книга, которую я пишу, кажется врагом, рутинной работой. В ней нет сердца, и нет
финала. Теперь я понимаю, то, что я считал легким – написать книгу – действительно было легко.
Обоснованно говоря. Любой может ее начать. Закончить – вот невозможное.
Отэм предлагает заменить все имена и места, но я убеждаю ее, что это не сработало в
первый раз. Таненр подтверждает это. Она быстро предлагает мне переписать ее, или она сама
перепишет, или мы можем вместе. Она считает, что существуют миллионы способов, как я могу
проработать книгу, не выдав Себастиана. Я в этом не уверен.
Оглядываясь назад, эта книга настолько простая, что даже немного неловко. Это просто
история одного парня, глупая автобиография о влюбленности. Любовь терпит неудачу по
миллионам причин – расстояние, измена, гордость, религия, деньги, болезнь. Чем эта история
достойней?
Такое чувство, что достойней. Она кажется важной. Жизнь в этом городе – удушающая по
различным причинам.
Но если дерево падает в лесу, возможно, оно не издает звука.
И если парень влюбляется в «закрытого» сына епископа, возможно, тут нет никакой
истории.
***
Себастиан приходил только раз на занятия за прошедшие две недели. Фуджита сообщает
нам, что тот берет перерыв, чтобы завершить собственный учебный год и вернется к тому
времени, когда мы будем сдавать рукописи.
Последний раз, когда Себастиан был на занятии, он сидел в начале класса, низко склонив
голову над столом с Сабиной и Леви, просматривая их финальные главы. Его волосы спадали на
глаза, и он неосознанно смахивал их. Его рубашка растягивалась на спине, и я вспоминал, как
видел его без нее, видел драгоценную карту его мускулатуры и костей. Находиться с ним в одном
помещении после расставания было, на самом деле, болезненно. Я хочу сказать, как я могу сидеть
здесь, когда ко мне никто не прикасается, и все равно испытываю боль. Моя грудь, легкие, горло –
все ноет.
Все это время Отэм сидит рядом со мной, она сгибается от чувства вины и пытается
прислушаться к тому, что Фуджита рассказывает нам о редактировании перед сдачей. Каждый
раз, как она смотрит на Себастиана, она смотрит на меня, и я вижу вопрос в ее глазах: «ты
рассказал ему?»
Но она знает ответ. Мне придется поговорить с ним, чтобы сделать это. Мы не
переписываемся смс– ками, не пишем на электронку, и даже не обмениваемся записками в папках.
Я не буду лгать: это медленно убивает меня.
Когда я был ребенком, я смотрел фильм, что– то наверняка слишком зрелое для меня в том
возрасте, но там была одна сцена, которая застряла в моей голове так далеко, что иногда
всплывает в моих мыслях и, на самом деле, вызывает дрожь страха. В ней, женщина переходит
улицу со своим ребенком, ребенок бежит вперед и его сбивает машина. Я даже не знаю сюжет,
который следует дальше, но мать начинает кричать, пытается вернуться назад, отмотать, что
произошло. Она настолько сходит с ума, так мучается, что за мгновение в ее голове что– то
раскалывается, и она считает, что есть способ все исправить.
Я не сравниваю свой разрыв со смертью ребенка – я не настолько мелодраматичен – но это
чувство беспомощности, полной неспособности изменить свою судьбу, – настолько
ошеломляюще, что иногда меня начинает совершенно неожиданно тошнить. Я ничего не могу
сделать, чтобы исправить что– то.
Я ничего не могу сделать, чтобы вернуть его обратно.
Я говорю родителям, что у нас не вышло, мы перегорели, и как бы сильно они не
подбадривали меня, как бы сильно мы с Отэм не работали над поиском пути обратно к легкому
комфорту, который был у нас прежде, это грозовое облако преследует меня повсюду. Я не
голоден. Я много сплю. И мне плевать на долбанную книгу.