Поле Куликово

Копыта белого коня выбивали в пыли такт древней монгольской песни:

Всё моё, всё моё - я не ведаю страха!

Я весь мир к седлу моему прикручу!..

Может, следовало начать этот поход шесть лет назад, когда военная сила Орды уже была в руках Мамая, а повод подали нижегородцы, взбунтовавшись и перебив послов хана и полторы тысячи воинов. Ярость хана была безмерна, но ведь слава тогда досталась бы великому хану, а не его первому темнику Мамаю. Хан был никчёмный, его убрали, пришлось скручивать головы и его ставленникам. Степные духи, распалённые кровью недругов Мамая, наслали на Орду моровую язву. Возможно, Аллах испытывал Мамая на крепость? Крыло беды коснулось и его тумена, хоть он и приказал не подпускать к его расположению ни одну душу на два полёта стрелы. По приказу Мамая в столице дотла сжигались жилища, где обнаружилась болезнь, а спасающихся из огня побивали стрелами, трупы крючками стаскивались в костры. Крючников не подпускали к другим людям, потом их тоже побили и сожгли. В разгар мора Мамай со своей гвардией ушёл ночью из Сарая, приказал обложить его и никого не пропускать в обе стороны. В столице начался голод, назревал бунт, отдельные мурзы восстали, полудикие степные орды, прослышав о бедствии, придвинулись, грозя разграбить город и с его богатствами разнести заразу по всей степи. Мамай послал против врагов верные отряды, распустив слух, что его воины окунают наконечники стрел в язвы умерших от чёрной болезни. Враги разбежались, всё затихло. Власть Мамая выросла.

Лишь через три года, когда подзабылась напасть, он послал карательный отряд во главе с царевичем Араб-шахом против Нижнего Новгорода. Араб-шах разорил княжество, разбил русское войско на реке Пьяне, но не воспользовался удобным моментом, не пошёл дальше нижегородских и рязанских земель. Типичный короткоумый "принц крови". Мамай приказал убить его по возвращении в Орду. Потом был Бегич... Жаль Бегича. Но кто-то должен расплачиваться за долголетние поблажки врагам. За Бегича Мамай тогда разорил Рязань, вынудил её великого князя стать своим союзником. С Дмитрием же - особые счёты: злое растение рвут с корнем.

Дракон войны выполз из гнезда, расправляет по степи крылья. Надо проверить, не подточены ли эти крылья ордынскими крысами, которых во множестве расплодили прежние правители? Затем и скачет Мамай от тумена к тумену, добрался почти до края своей Орды.

Маленький смерч прошёл сбоку, приминая траву, пересёк дорогу, взвихрив пыль, выгнал из ковыля пару стрепетов. Провожая птиц взглядом, Мамай ощутил на лице первую каплю дождя. Через минуту они забили по дороге, поднимая фонтанчики пыли; в степи стало сумрачно; дорога, намокая, почернела, пыль стала грязью. Со шлема потекла вода, забираясь под кольчугу, холодком струилась по телу, шёлковый халат повис на плечах. Мамай словно не замечал дождя, он гнал коня тем же аллюром, лишь свернул на травяную обочину, чтобы не грязнить ног лошади. Мамай - полководец, профессиональный воин, ему всегда выпадало больше лишений, чем простым всадникам. Летний дождь для Мамая - удовольствие, но он может подпортить праздник. Приезд повелителя в тумен - не только проверка. Да, будет смотр, но будут и состязания батыров, джигитовка, скачки, стрельба из луков, будут атаки конных сотен, будут воинские песни и пляски, будут награды. Отличившиеся получат право выступить вскоре перед шатром правителя Орды.

Туча пронеслась, сумрак рассеялся, солнце заблистало ярче, защебетали птицы, от лошадей повалил пар, и железная одежда всадников, высохнув, накалилась. Кони и люди дышали испарениями, но Мамай не умерил аллюра, он ничего не замечал, погружённый в своё...

Воины тумена собрались на равнине; шесть тысяч всадников с заводными конями построились полумесяцем; в середине фигуры поставлены шатры для Мамая и его свиты. Со времён Чингисхана считалось, что тумен должен состоять из десяти тысяч всадников, но постепенно тумен (тьма) стал административной единицей, и его численность колебалась от пяти до пятнадцати, двадцати и даже более тысяч. Воины тумена с жёнами, детьми, рабами и скотом образовывали улус, находившийся в собственности мурзы. Величина улуса часто зависела от хитрости и силы господина - приобретает он новых людей, богатства и земли или теряет. В военное время Мамай часто объединял мелкие улусы и не упускал случая поставить в такой объединённый тумен темником своего человека. Сильный темник нередко сносил головы князьям-улусникам, сам становился мурзой, господином большого улуса...

Воинственный клич встретил приближение повелителя. Трубы пропели "Внимание и повиновение!", от сотни всадников на вороных конях отделился сухощавый наян в блестящем ребристом шишаке с пером ворона, в тёмном халате поверх байданы. Остановив лошадь, склонился ниже гривы, показывая спину, и так ждал приближения повелителя. На огромном жеребце он казался со спины юношей, но это был один из старейших военачальников Орды.

-Говори, Есутай, - приказал Мамай, подъехав на корпус лошади.

Темник разогнулся и сказал:

-Повелитель! Тумен "Крыло ворона" ждёт твоих приказаний.

Мамай скомкал повод, впился взглядом в морщинистое лицо темника. Так ли верно служит Есутай нынешнему повелителю, как служил прежним ханам из царевичей, ни разу не запятнав себя усобицами и тем сохранив голову в тронной чехарде? Такие люди - удобны правителям, ибо принимают всякого, кто вскарабкается по трупам на вершину власти, но они - удобны и врагам существующих правителей.

-Почему я не вижу седьмой тысячи? Почему в других тысячах я вижу неполные сотни? - спросил Мамай, предвидя ответ, но желая показать зоркость своих глаз, напомнить, что он вышел не из лежебок-царевичей, мало смыслящих в войске.

-Седьмая тысяча несёт охранную службу и ведёт разведку, как ты приказал, на удалении дневного перехода. Ты видишь другие неполные тысячи, потому что одну сотню я послал захватить племя чернобородых людей, ворующих коней и скот. Эту сотню ждут к вечеру. Часть людей я послал к гуртам; нынче режут много баранов и готовят угощение воинам в честь твоего приезда. Имеются также заболевшие.

-Много ли - заболевших?

-Примерно две сотни в тумене.

Мамай нахмурился.

-Ордынцы изнежились в богатых юртах и разврате городов. Они уже - не волки, а сытые домашние псы, которые подыхают, если хозяин выгонит их в поле. Но я снова сделаю их тощими волками, и от воя стаи содрогнутся правители и народы.

-Это будет благом для нас, - заметил один из сопровождающих мурз.

-Тех, что теперь заняты работами, ты, Есутай, представишь на смотр моим людям не позже завтрашнего дня.

Темник поклонился, Мамай скрыл усмешку. Бывший темник, он знал, кого в день смотра посылают за неотложным делом - самых худых и глупых воинов, у кого - не в порядке оружие и снаряжение, заезженные и хромые кони, кто хуже других обучен воинским приёмам. За них Мамай спрашивает с начальников по всей строгости правил о смотре войск перед походом и в походах. А уж с этого ставленника Хидыря спросит вдвойне. Стар - Есутай для великих дел, начатых Мамаем, да и выдвинут он был не по уму, а за храбрость и спасение в бою жизни хана. Есутаю пора греть кости в родовой юрте...

Руки Мамая перебирали повод.

-Следуй за мной, - бросил отрывисто, и нукеры расступились, давая темнику место за хвостом соловой кобылы одного из двух ближайших телохранителей Мамая, не отстающих от него ни на шаг. Охранная сотня осталась на фланге тумена, развернулась фронтом к войску, Мамай с десятком нукеров, сопровождаемый свитой, знаменщиками и Есутаем, направил коня танцующей рысью вдоль линии войска, приветствуя его поднятой рукой, в которой был зажат золотой жезл в виде шестопёра. На конце жезла, где сходились конусом шесть граней, сверкал крупный прозрачный камень, рассыпая лучи, - то кроваво-красные, то пунцово-багряные, то гранатово-тусклые, то зловеще-багровые. Солнце, проходя сквозь грани камня, казалось, обретало все оттенки крови; кровавые лучи вонзались в глаза ордынских всадников, насыщая их мозг, и мир перед их глазами обретал цвет войны. Этот жезл ханы вручали главным предводителям войск; кто владел им, повелевал именем властелина Золотой Орды. Появление жезла в руках полководца, как правило, означало войну. Сейчас жезл держал Мамай, и даже воины, чей ум едва превосходил ум их лошадей, догадывались, что война начата и что войска поведёт он. Его рука, сжимающая знак войны, была уверенной, спокойной, неутомимой.