Страница 2 из 3
– Серый, шутка! Давай, брат, увидимся!
Я шел и знал, что он смотрит мне вслед. Он еще минут пять потопчется в нерешительности, потом для храбрости зайдет в шаурму и… Пока, Серый, – ты действуешь по чужим правилам.
Часть 2.
Метро не люблю. Комсомольская, как и вся площадь трех вокзалов, – это неактуально для меня. Для тех, кто «что-то с чем-то».
На такси денег нет, позвоню бывшей. С тех пор, как мы избавилась друг от друга и от обязанности ходить на работу, Катрин обзавелась мужем, машиной, квартирой и ребенком.
– Здравствуй-здравствуй, Катя!
– Макаров! Ты что, умер? Где был, рассказывай! – заверещала она.
– Я бы с удовольствием поведал тебе, Катя, о всех злоключениях, но стою с чемоданом посреди вокзала и прихожу в себя от чувства прекрасного, наполнившего меня при виде Москвы и звучании твоего голоса.
– Ой, да давай я встречу, расскажешь, заодно и подброшу. Я как раз в центре. Закончу и через час буду у тебя.
– Кать, ну только если тебе это не трудно. Сама понимаешь, беспокоить… Хотел голос живой послушать.
– Не, все ок. Ты на Ленинградском?
– Ты такая…
Я прослежу ее через соцсети, но уверен, все как всегда: плечом Катя прижимает телефон к уху, одной рукой роясь в блокноте и выискивая номер няни, другой набирает сообщение знакомой массажистке.
Несколько селфи уже появилось в «Инстаграме» – хэштег ЗОЖ. «Материнство – это бесценный дар! Но мамочки, не забывайте о себе #деньмассажа #любимыймассажист @kikimassage #зож».
А тем временем для мужа она сделала алиби – у неё массажный день. Я могу выпить кофе. Она не из центра едет, а из дома – это полтора часа.
Катя – это зарисовка номер два. Персонаж в телефоне, в имплантах, губах, нарощенных волосах и ногтях, который смотрит «Дом 2» и «Инстаграм» Ольги Бузовой.
Все банально: о том, какие они были до тотального тюнинга, эти девушки стараются не вспоминать.
Катрин – девушка страстная, этим очень покорила. Я ей не обещал ничего, и вскоре она нашла то, что искала, в виде лысого и покорного мужа. Но тоска по чему-то, что понятно только женщинам, периодически превращает Катю в мою собственность. Катя, Катя…
Новый нос, выглядывая из окна водительского, искал место, где припарковаться. Из новой машины играл «Рекорд», а новые губы в нетерпении облизывал (единственный знакомый мне) – старый язык.
– Дим! Ну ты что, мне придется здесь запарковаться! Я звонила, оглох? – Катя выкрикивала это мне в раскрытое окно, попутно поворачивая ко мне свой нос наиболее удачными местами.
– Едем. Никакой парковки. Я устал, а еще ты такая сексуальная.
Я залез в машину, и мы стали разворачиваться. Катя пропустила комплимент мимо ушей.
– Димка, где был? Опять срочный репортаж?
– Кать, репортаж обычно специальный, это новость срочная.
– Мне пофиг, я пытаюсь понять, как развернуться!
Катя была не в духе – ладно, промолчу. Достану фотоаппарат. Катю я люблю фотографировать в цвете.
Я быстро устаю от женщин. Они одинаковы в привычках, приемах, поведении и, как показывает «Инстаграм», подражании.
В шестидесятые моя мама начесывала «боб», в 90-е я держал за ручку девушек в кислотных лосинах, в нулевые жамкал силикон, а спустя 10 лет на тех же местах шарил руками по костям, впадинам и ямам.
Мода диктует правила даже для простого удовлетворения естественных потребностей. Ну разве можно тут не устать?
Но с ней у нас все было долго. Она была то, что надо, заставляла меня забывать обо всем. Я не помню, что она говорила, но она отвлекала. Катя, тогда я часто фотографировал тебя смеющейся. А сейчас Катя открывает рот и высовывает язык – новый тренд. Нет, не в моем фотоаппарате.
– Остановись. Я хочу показать тебе кое-что, – сказала Катя.
Я отложил фотоаппарат и посмотрел на нее. Новый нос вместо прежней вологодской картошечки, губки, очерченные по форме, круглые имплантаты в груди, макияж nude, только чуть подведенные карандашом синие глаза. У нашего ребенка были бы синие глаза… Если бы он у нас был, что, по счастью, не случилось.
Часть 3.
Здравствуй, дом, фотоаппарат, макбук и книги! Я приехал! Несмотря на то, что мне без трех 40, я до сих пор снимаю жилье. И меня устраивает все. Тех, кого не устраивает, как и тех, кто от этого балдеет, я не держу. После Кати надо отдохнуть, она бывает уж слишком болтливая.
* * *
В редакции шефа я не застал, он был в столовой, как сообщил мне отдел продюсирования. Скучный отдел – похож на зоопарк. Все сидят в своей виртуальной клетке, нахохлившись и с умным видом ищут злободневные новости. Среди них есть и сороки, и лисы, и дятлы, и, конечно, гигантские крысы. Обычно я их трогаю только в курилке, да и то выборочно. Злые они все.
Зато координация, как транспортная, так и техническая, – это клуб: там можно отдохнуть от дедлайнов, прямых, скучных паркетных или травмоопасных съемок (расследований и внедрений). Но это не сейчас. После питерской командировки с ее несчетными Боярскими мне вместо координации мерещатся три тысячи чертей, которые намекают, что неплохо бы проставиться. Но, ребята, я не к вам!
Потрепать языком любят в гримерках. Ведущие, гримеры, ассистенты, райтеры. Во время и до эфира они могут выдать тайны Пентагона. Обстановку я решил разведать там.
– Димочка! Золотце ты наше! Нам ждать сенсации от кошек Эрмитажа? – ассистент Тамара явно имела в виду что-то едкое.
– Нет, мы пытались как могли насобирать на солидную документалку. Много лайфов, есть архивы. Но в целом на стандартную, крепкую троечку.
– Ну за три недели мы ждали от вас воскрешения Петра l!
– Се ля ви, Тома, прости. А это кто? – Я увидел в мониторе новую ведущую новостей: светлые волосы, румяное лицо, нос картошечкой – почти Катя.
Она прищуривала глаза и слишком давила на текст – видимо, пыталась читать стервозно, с напором. Что-то я улыбнулся. Да, это может стать новой зарисовкой.
* * *
Выкладываю фото Светы в общую группу телеканала. Я Свету сделал в ч/б.
И продублирую себе на страницу, отмечаю – Света Демченко. Иду пить крымское, которое передала мне мама.
Ждем «девочек, таких девочек». Бокал крымского я допить не успел. Заявка в друзья – ага, Света Демченко. Общих друзей – 30. Света даром не теряла три недели с того времени, как попала на канал. Ведущая, две тысячи тридцать друзей и очень много фото самой себя среди интерьеров редакции. Что немаловажно, выкручивалась Света в редакции по-деревенски эротично.
Много Свете писать не нужно. Меня ждет крымское и моя вечерняя Москва.
Вечером Москва похожа на спящую мать. Она вроде бы и спит, но нет-нет да и проснется, чтобы посмотреть за детьми. То отшлепает, то прикроет одеялом, а то лишь погрозит пальцем. Мое место силы – это МГУ. Мой университет, мои дипломы, мои знания и мои ценности. Он знает все: Воробьевых спуститься – и в парк, где стоят скамейки, оттуда выйти на набережную, пройтись вдоль огней судов, послушать невнятную речь откуда-то с плавучих ресторанов, посторониться несущихся скейтеров и роллеров.
Она – спокойна. Ее ничто не трогает, не смущает. Ничто не вечно, она – навсегда. Ее холодная гордость может быть по нраву таким одиночкам и мазохистам, как я. Она на меня не претендует – мне достаточно, что она позволяет быть рядом с собой.
С репродуктора в парке играла попса, народ обнимался на газоне. Мне стало одиноко, и я вызвонил мерзлявку. Через полчаса она шла мне навстречу.
Вот очередное существо, которое в Москве не имеет ничего.
Я позвал ее гулять, потому что мне с ней было хорошо. Меня и мое одиночество дополнял кто-то необходимый. Тот, кто умеет слушать, идти, доверять. Мы пару раз с ней погуляли. Это все, что мы могли дать друг другу. Я показал ей Москву, она показала мне преданность и то, от чего я сбежал, – чрезмерную наивность и скучные взгляды на жизнь.
Мерзлявка – это зарисовка номер три. Как и оператор, пола она не имеет. Это то существо, которое не едет в Москву за счастьем, а просто бежит от своей прежней жизни. Они не ждут вершин – и рады каждой ступени несмотря ни на что. Москва для них не кажется жестокой – они считают ее справедливой и знают, что им здесь предстоит выживать. Отсюда стойкость, терпение, молчаливость, бережливость и непритязательность. Как правило, они добиваются каких-то целей и не стремятся к большему. Укрепиться хоть в чем-то – вот что движет ими.