Страница 48 из 68
Важной стороной вопроса при определении степени секретности информации, как и в любой профессиональной сфере, необходимо было определиться с терминологией. Так, в марте 1925 года по поручению ЦК Спецотдел ОГПУ и Главлит разработали и определили терминологию расшифровки ограничительных грифов выпускаемых ведомственных изданий. Были определены два типа сведений: несекретные, к которым относились грифы: «на правах рукописи» и «не подлежит оглашению» и секретные: грифы — «секретно» и «совершенно секретно». Было также раскрыто содержание грифов (что они обозначали) и определены места печати секретных изданий. Причем, грифы «секретно» и «совершенно секретно» были представлены как материал, трактующий в целом вопросы, предусмотренные издаваемой Спецотделом ОГПУ номенклатурой секретной переписки[305]. В итоге, письмо Спецотдела ОГПУ было направлено в Секретариат ЦК РКП(б), всем наркоматам и центральным учреждениям для исполнения.
В августе 1926 года Специальный отдел ОГПУ конкретизировал сведения не подлежащих оглашению и подготовил ориентировочный перечень «совершенно секретных», «секретных» и «не подлежащих оглашению вопросов»[306]. Вопросы военного характера делились на «совершенно секретные» и «секретные», финансово-экономического характера — на «секретные» и «не подлежащих оглашению». Вопросы политического характера выделялись согласно особым положениям. К ним, в частности, относили переписку парторганов и другие конспиративные партийные документы. «Совершенно секретными», к примеру, являлись информационные сводки и обзоры ОГПУ и других органов надзора, — всего 10 пунктов, «секретными» — также 10 пунктов. «Не подлежащих оглашению» считались сведения о волнениях и белогвардейская и иностранная литература. В секретном делопроизводстве данные сведения получили литеры «А», «Б» и «В» соответственно. После получения данных документов для исполнения, цензурным органам стало значительно легче, не внося самодеятельности, контролировать, не допускать к распространению и наказывать (вспомним переход от предварительной к карательной цезуре) за возможные случаи просачивания секретных сведений в печать. Для этого и была создана нормативная и правовая база для работы органов цензуры.
Работа по соблюдению конспирации в печати, в общем, так и по отдельным вопросам и направлениям, продолжала быть предметом обсуждений и решений ЦК, особенно когда речь шла об информации о военном или о военно-промышленном потенциале страны. Так, в конце 1925 — начале 1926 года Реввоенсовет республики утвердил протокол межведомственного совещания о зашифровке дислокации военных заводов государственного управления военной промышленности. Необходимо было пересмотреть постановление о цензуре информации с военных заводов. Поэтому, на заседании Секретариата ЦК 18 июня 1926 года, был рассмотрен вопрос о пересмотре директивы контрольным органам о цензуре информации с военных заводов, на котором постановили: «а) Признать необходимым пересмотр утвержденного РВСР постановления о цензуре информации с военных заводов в духе предоставления возможности освещения в печати партийной и бытовой жизни, культурно-просветительной работы военных заводов, с тем однако, чтобы была обеспечена абсолютная секретность тех сторон работы заводов, которые этой секретности требуют, б) Поручить т. Уншлихту в 2-х недельный срок согласовать окончательный текст директивы контрольным органам по этому вопросу Секретариатом ЦК»[307]. 28 июня 1926 года заместитель Председателя РВС СССР Уншлихт представил в Секретариат ЦК ВКП(б) Косиору для согласования проект разъяснения для контрольных органов печати о зашифровке дислокации заводов Главного Управления военной промышленности со списком зашифрованных заводов. Уншлихт считал, что этот проект будет иметь реальное значение лишь при утверждении новых зашифрованных наименований заводов. На заседании Секретариата 13 августа 1926 года был рассмотрен проект директивы с разъяснениями по данному вопросу[308]. В результате Секретариат ЦК постановил: «Не возражать против предложения Уншлихта о директивах органам цензуры, а также зашифровке наименований заводов»[309]. А через два дня, 15 августа, ЦК своим постановлением окончательно решил вопрос о порядке оглашения в печати сведений, касающихся заводов военной промышленности. Начальнику спецотдела ОПТУ и одновременно представителю РВС в Главлите Г. Бокию было выслано данное постановление для возможности дать Главлиту необходимые указания и ликвидировать существующие неясности. Дальнейшее решение вопроса об оборонных предприятиях нашло свое продолжение в Постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 26 мая 1934 года «Об оборонных заводах», приказе Наркома тяжелой промышленности С. Орджоникидзе «Об организации и порядка найма рабочих, служащих и ИТР на особо важных оборонных заводах», совместном приказе ОПТУ и Наркомата тяжелой промышленности «Об упорядочении и усилении охраны заводов военной промышленности», а также в положении «Об охране и режиме пропусков на заводах военной промышленности»[310].
Центральный комитет и ОГПУ постоянно отслеживали материалы зарубежной прессы. Так, «Все поступающие в Советский Союз из капиталистических стран издания просматривались цензурой, за работой которой Ф. Э. Дзержинский осуществлял постоянный личный контроль. Он просил обследовать и докладывать о просмотре заграничной почты, о постановке дела, о достигнутых успехах, о том, что обнаружено, а также как велика вообще заграничная почта по родам пересылок. 13 марта 1921 года Феликс Эдмундович писал В. Р. Менжинскому: «У нас несколько цензур для публикаций сведений о событиях. Но было бы полезным, если бы Вы взяли на себя созвать совещание для урегулирования этого вопроса»[311]. Автором работы не ставилась задача раскрыть все аспекты, касающиеся распространения иностранной литературы в РСФСР — СССР в данный период, но хочется отметить принятие высшими правительственными и партийными органами некоторых организационных и административных мероприятий касающееся данного вопроса. Это, прежде всего, ограничительные и запрещающие меры. Так большевиками были запрещены все белогвардейские и контрреволюционные издания, а также определен новый порядок ввоза и распространения иностранной литературы и изданий. Все эти вопросы регламентировались декретами советской власти и партийными решениями. Так, к примеру, 2 февраля 1922 года был принят декрет СНК «О порядке приобретения заграничной литературы государственными учреждениями». 10 февраля 1922 года Оргбюро постановило: «1) Допущение в Россию всех иностранных газет признать преждевременным. 2) Разрешить к свободному обращению в России: а) периодические издания, издаваемые за границей ком. партиями и социалистическими группами или организациями, сочувствующими коммунизму и Советской власти. 3) Составление списка указанных изданий поручить НКИД и б) книги и журналы научного и технического содержания»[312]. В решении Оргбюро подтверждалось запрещение ввоза и получение белогвардейской литературы для широких масс, но разрешалось получать ее узкому кругу пользователей — членам ЦК, членам Президиума ВЦИК, наркомам и членам коллегий наркоматов, ИККИ, ГПУ, ГИЗ, Разведупр, редакциям коммунистических газет Москвы и Ленинграда, некоторым лицам персонально. Как видно окончательное решение было не за Главлитом или ОГПУ, а за Оргбюро. Таким образом, вся иностранная литература и информация из иностранной и белоэмигрантской прессы, поступающая в Советскую Россию и СССР, строго дозировалась. Право получать данную информацию могли только высшие функционеры партии и государства, а также ответственные сотрудники по номенклатурному принципу. Данная информация считалась секретной со всеми вытекающими отсюда ограничениями в ее получении и ответственностью при ее использовании. В ЦК, к примеру, существовали специальные подразделения, ведавшие распределением такой информацией. В основном иностранная и белоэмигрантская пресса преподносилась пользователям в виде сводок и бюллетеней. Работа с этими источниками строго регламентировалась. Так существовали определенные инструкции о порядке получения, использования и хранения белогвардейской литературы[313]. Данную литературу, например, до 1927 года получали только с разрешения Главлита через Литиздат НКИДа. Список пользователей внутри учреждений определялся руководителем учреждения. Один раз в полгода использованные издания сдавались в Отдел Политконтроля ОГПУ для утилизации. Контроль за соблюдением правил пользования данными изданиями возлагался на секретные части учреждений. Виновные в несоблюдении требований инструкций могли подвергнуться партийной и даже судебной ответственности. В начале 1927 года Информотдел ЦК инициировал в Секретариате ЦКВКП(б) вопрос о порядке хранения и пользования белоэмигрантской прессой и представил проект новых правил, которые были утверждены на заседании Секретариата 4 марта 1927 года[314]. Правила пользования и хранения ожесточались. В том же году Секретариат ЦК своим постановлением от 27 мая утвердил список ответственных работников аппарата ВКП(б) на получение другого документа, не подлежащего оглашению — бюллетеня ТАСС «Не для печати», в котором было 50 человек[315].
305
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 1004. Л. 26–26 об.
306
См. Там же. Ф. 17. Оп. 85. Д. 170. Л. 13–18.
307
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. ИЗ. Д. 219. Л. 46.
308
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 113. Д. 219. Л. 42.
309
Там же. Л. 3.
310
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 945. Л. 3, 61–72.
311
См. Ф. Э. Дзержинский. Биография. С. 280.
312
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 287. Л. 3, 33.
313
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 170. Л. 117–118.
314
См. Там же. Ф. 17. Оп. 113. Д. 270. Л. 14.
315
См. Там же. Ф. 17. Оп. 113. Д. 296. Л. 18.