Страница 44 из 68
Из своего кабинета, у заместителя заведующего Орготделом Шахтинско-Донецкого окркома Бегеулова, вместе с портфелем была украдена секретная сводка бело-эмигрантской прессы. Этот случай также стал предметом разбирательства Секретного отдела ВКП(б), ОГПУ, Шахтинско-Донецкого окркома Северо-Кавказского края и, в конечном счете, Секретариата ЦК. Бегеулову был объявлен выговор за халатное отношение к секретным документам[273]. В 1933 году за утерю протокола Политбюро (оставил в номере гостиницы «Националь») был лишен в течение 3-х месяцев права получать протоколы секретарь ЦК КП(б) Узбекистана Икрамов[274]. На заседании Секретариата ЦК 22 марта 1933 года, комиссии в составе А. И. Стецкого (председатель), Н. А. Вознесенского, В. В. Осинского поручалось дополнительно выяснить и внести на рассмотрение Оргбюро вопрос по поводу разглашения данных по убыли скота журналом «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства»[275]. Здесь следует отметить, и то обстоятельство, на каком уровне решался, казалось бы частный вопрос и то, что данные по убыли скота в голодный год были секретным.
С 1930-х годов, ЦК стал строже относиться к фактам разглашения секретных сведений. На это были как внутренние, так и внешние причины. С одной стороны, это было следствием усиления личного влияния и власти И. В. Сталина и его теории об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма, с другой, — обострение международной обстановки в Европе, в связи с приходом к власти нацистов в Германии и действий японских милитаристов в Азии. Все это вместе взятое способствовало ужесточению мер по соблюдению режима секретности и наказаний за их несоблюдение. В 1927 году вышло постановление о мерах ответственности по секретным делам, предусматривающих внесудебный порядок рассмотрения данных дел. Так же была принята и введена в действие статья Уголовного кодекса; «Разглашение секретных и не подлежащих оглашению сведений». Если раньше виновные в несоблюдении секретности получали довольно мягкие административные взыскания, то теперь все чаще дело доходило до суда. Так, на заседании Политбюро 1 февраля 1930 года был рассмотрен вопрос «О разглашении секретных сведений о добыче золота и цветных металлов». Оргбюро по данному вопросу вынесло следующее решение в отношении виновных: «а) Передать дело на расследование ОГПУ. б) Предложить ОГПУ немедленно арестовать Шипека. в) Вопрос о Симонове и Алешине передать в ЦКК»[276]. 31 августа 1935 года Политбюро рассмотрело вопрос «О привлечении к ответственности военного цензора Галгута». Постановление опять было строгим; «Предать суду военного цензора Галгута за утерю секретного документа, который, таким образом, стал известен иностранцам»[277].
В 1940 — начале 1941 гг. усилилась работа по проверке соблюдения секретности и расследованию фактов разглашения секретных сведений, в первую очередь по военным и военно — мобилизационным делам. Так, 23 февраля 1940 года, на Секретариате ЦК рассматривался вопрос «Об утере совершенно секретных документов в Наркомате военно-морского флота»[278]. И в данном случае, дело теперь не заканчивалось оргвыводами. Военная прокуратура приняла его к производству и исполнению. Несмотря на то, что перед Великой Отечественной войной в общем стратегические и политические планы гитлеровцев не были секретом для руководства СССР, все-таки в некоторых ведомствах наблюдались факты беспечного отношения к секретным сведениям, которые иногда просачивались через средства массовой информации и ведомственные каналы. ЦК, естественно, резко реагировал на данные случаи. Иллюстрацией этого может служить, рассмотренный Оргбюро ЦК в декабре 1940 — феврале 1941 года вопрос «О фактах разглашения секретных сведений Московской радиостанцией Наркомрыбпрома СССР»[279]. В данном случае, со стороны Наркомрыбпрома выявилось грубое нарушение правил секретности. Оргбюро реагирует оперативно и обязывает в короткий срок (до 1 марта) исправить недостатки. Важность вопроса была такова, что рассмотрение его было вынесено на заседание Политбюро.
Имелись факты нарушений и в самих секретных подразделениях партии. Так, 13 июля 1940 года на Оргбюро ЦК было рассмотрено неудовлетворительное ведение дел в Особом секторе Камчатского обкома ВКП(б). При проверке не обнаружилось на месте протоколов Пленумов обкома, отсутствовала регистрация секретных документов и т. д. Оргбюро обязало в месячный срок навести порядок в протокольном и секретном делопроизводстве. Контроль за выполнением поручалось осуществлять вышестоящему органу — Хабаровскому крайкому[280]. Как видно, проблема разглашения секретных сведений была актуальна вплоть до Великой Отечественной войны.
Таким образом, проверка соблюдения режима секретности являлось одним из направлений деятельности по защите секретной информации. Данная работа имела двоякое значение. Во-первых, это была проверка истинного состояния дел по соблюдению режима секретности, наличия узких мест, выяснения причин уязвимости информации. Во-вторых, это была проверка исполнения решений ЦК по вопросам защиты информации. В распоряжении высших органов партии постоянно появлялись факты неблагополучного состояния дел в тех или иных партийных комитетах и государственных учреждениях по соблюдению режима секретности, как в центре, так и на местах. Были случаи разглашения секретных сведений, утери и кражи секретных документов, неудовлетворительного состояния секретного делопроизводства. На заседаниях высших органов партии не раз рассматривались эти вопросы. Контроль и проверка соблюдения конспирации возлагалась на Спецотдел, местные отделения ОГПУ — НКВД и секретные органы партии (Секретный отдел ЦК — Особый сектор ЦК). До 1926 года данная работа носила эпизодический характер, но после принятия постановления Секретариата ЦК 29 января 1926 года, стала плановой. Специальным отделом ОГПУ проверялись партийные комитеты, а также ведомства и отдельные должностные лица. Недостатки, как правило, были везде однотипны. Среди самых распространенных были: ознакомление и работа с секретными документами не допущенных лиц, задержка или не возврат документов, утеря, кража, хранение документов на дому, отсутствие условий и не соблюдение правил хранения, непорядок в регистрации и учете. Секретные подразделения готовили материал и выносили на рассмотрение проекты постановлений по результатам проверок на Секретариат и Оргбюро, а иногда и на Политбюро. Как видно из документов ЦК, отмеченные в актах Спецотдела и местных органов ОГПУ, недостатки после соответствующих оргвыводов, исправлялись.
По незначительным нарушениям в 1920-х годах, виновным выносились довольно мягкие санкции, ограничиваясь организационными и административными мерами: постановка на вид; прекращение, на определенный срок, высылок секретных документов; выговор; строгий выговор. Редко дело доходило до более строгих мер. Но с начала 1930-х годов наблюдается ужесточение санкций; — снятие с занимаемой должности, увольнение с работы, вплоть до передачи дел в прокуратуру и ОГПУ на расследование и привлечение к уголовной ответственности.
Проведение организационных и административных мероприятий давало положительные результаты. Со строгой партийной дисциплиной и централизацией, партия и страна в целом, находясь, то в военном, то после или предвоенном состоянии, с одной стороны, проводила определенную политическую и государственную линию по проведению в жизнь режимно-секретных мероприятий как в партийных, так и государственных инстанциях, но с другой, все-таки, на наш взгляд, не везде и не всегда этому придавалось должное значение. В одних случаях не хватало организованности, а где и имело место халатное отношение к соблюдению секретности. Об этом говорят случаи утери и кражи документов, разглашения секретных сведений. Данные случаи являлись предметом пристального разбирательства в высших партийных органах с привлечением ЦКК и ОГЛУ.
273
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 113. Д. 611. Л. 9, 206–208.
274
См. О. В. Хлевнюк, А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 78.
275
См. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 340. Л. 6.
276
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 914. Л. 5.
277
См. Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 970. Л. 28.
278
Там же. Ф. 17. Оп. 116. Д. 64. Л. 66.
279
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 116. Д. 67. Л. 70–71.
280
Там же. Ф. 17. Оп. 116. Д. 43. Л. 11.