Страница 50 из 76
Давид смотрит на меня с восхищением. Наверное, ему нравится мое платье и крылья, с которыми не очень-то удобно сидеть за столом, я постоянно кого-то задеваю. А вот с моими настоящими крыльями такого никогда не происходит, они мне не мешают. Или глаза мои ему нравятся. Не каждый ведь день встречает золотоглазых девушек. С сердечками. Да и декольте у меня показывает больше, чем скрывает.
Вот так, когда мы сидим и разговариваем, когда он ведет себя как джентельмен, а не быдло подзаборное, когда я не вижу его крыльев, я ловлю себя на мысли, что он очень даже и ничего. Присмотреться, что ли, и влюбиться? Это было бы не сложно. Может, и Дениса забыла бы совсем, а не только до очередного его ночного звонка.
– Мне так нравится, как ты ешь, – вдруг говорит он, не сводя с меня прямо-таки плотоядного взгляда.
Я чуть не подавилась каким-то рулетом из неопознанных продуктов, но очень вкусного. Разные комплименты в свой адрес я слышала: красивая, сексуальная, женственная, нежная, страстная, умная – иногда мне даже говорили, но вот прожорливая – так это впервые. Резко хватаюсь за стакан с соком, – Лешик с шампанским еще не объявился, или сам хлещет где-то за углом, или потерялся по дороге, или его вообще украли, – в спешке опрокидываю его и обливаю Давида. А он сегодня в красивом белом костюме, типа Элвис Пресли. А я его щедро полила соком сицилийского апельсина.
В ужасе начинаю извинятся, ищу салфетки, пытаюсь вытереть сок с его брюк, и ощущаю рукой, – нет, не то, как он рад меня видеть, – как вибрирует моя маленькая красная сумочка. Достаю телефон, он уже замолчал, но показывает мне десять пропущенных от Киры.
Десять!
Что, с Новым годом так хочет поздравить, что ей неймется? Могла бы просто послать сообщение.
Телефон снова оживает, снова звонит Кира, я поднимаю трубку, но почти ничего не слышу из-за музыки.
– …плохо…
– Что? Я тебя не слышу! Подожди минутку!
Я оставила Давида оттирать штаны, но не со спокойной совестью, я нервничала и переживала, если тебя это успокоит. И даже думала, как я могу загладить свою вину. Знаю я один способ…
В поисках места, где музыка играет не так громко, вышла в фойе.
– Что, Кира?
– Мне очень плохо, – она говорит так тихо, что мне приходится сильно напрягаться, чтобы понять ее. – Живот болит, каменеет. А еще кровь…
Обожечки! Она ведь беременна! И где-то в это время должна рожать.
– Скорую вызови! – Командую я. Умная такая.
– Не могу дозвониться, не едут. Мне страшно… я боюсь за ребенка, я давно не слышала шевелений…
Избавь меня от этих подробностей. Я боюсь этого до такой степени, что записалась в чайлдфри, между прочим.
– А где ты? Кто с тобой?
– Дома… никого… – ее голос слабеет, а у меня от ужаса по спине ползут мурашки. И у них очень холодные ноги. Ледяные, прямо. У каждой по шесть штук – или сколько там у них этих ног? – и они еще ими топают!
– Так, жди меня, я скоро приеду. – Я говорю эти слова до того, как до меня самой доходит их смысл.
Куда это я собралась? К рожающей женщине? Повезу ее в роддом? Прямо вот сейчас, из ресторана, из мира танцев, музыки, веселья, хороводов вкруг елки и деда Мороза в мир белых стен, докторов, пузатых женщин, акушерок, крови и боли?
Испугаться я еще не успела, на адреналине включился мой защитный механизм хладнокровия и ясной головы. Конечно же, мне надо найти машину и отвезти ее в роддом. А там уже ей помогут.
Я пулей лечу к гардеробу, забираю свою шубу и выбегаю на улицу, как есть – в платье, чулках, туфлях на высоченных каблуках, с золотыми в сердечко глазами, и крыльями на спине. Сумочка на длинном ремешке болтается где-то за спиной и бьет по попе, когда я перескакиваю ступеньки, в руках шуба, я часто поскальзываюсь. Краем глаза я замечаю, что меня пытается догнать Лешик с бутылкой шампанского, и Давид с неприятным пятном на костюме. Ай, не до них сейчас.
Из ресторана вылетаю на дорогу ловить машину, понимая, что если раньше я так долго вызывала такси, то сейчас, еще ближе к полуночи, я его вовсе не дождусь и Кира там родит.
Две машины пролетают мимо меня, а потом я вижу машину с шашечками и бросаюсь ей наперерез. Крики, звон разбитой бутылки, визг тормозов. Какая я все-таки отчаянная женщина. Или дура. Бегу в новогоднюю ночь из ресторана отвозить бывшую жену бывшего любовника в роддом.
– Фима! Фима! Ты куда? – Лешик пытается ухватить меня за руку.
– Мне надо ехать, подруге плохо! – Да отпусти же ты меня, мне некогда с тобой тут разговаривать, нельзя терять ни минуты.
Я открываю дверцу такси и пытаюсь сесть, но что-то меня не пускает. Крылья, блин. Совсем не предназначены для езды в транспорте.
Таксист вместо “доброй ночи” орет на меня, что я дура, под колеса вдруг бросаюсь. Давид за спиной у Лешика что-то кричит. Идите все нафиг, едем за Кирой! Там человек родит сейчас, человеку плохо. Двум, двум людям плохо – Кире и ребенку.
– Павлова, восемь-володя! Срочно! – Командую я таксисту и мне плевать, что он обо всем этом думает. Дергаюсь, пытаясь пролезть в дверь и усесться. Влезла, помяла крылья, что-то с хрустом сломала, уверенно добавляю: – тройной тариф! И премия сверху, только быстрее поехали! Павлова, восемь-володя!
Закрыла дверь, пытаясь не прищемить себе искусственное крыло, мои настоящие давно уже, наверное, компактно сложились, и посмотрела на таксиста. Молодой, вряд ли бреется уже, руль, заклеенный изолентой, подвеска из крыльев на зеркале. Гаврилыч!
– Гаврилыч! Дорогой! Едем же! Срочно надо! Вопрос жизни и смерти, я не шучу. – В этот момент я представила себе, как напугана Кира одна дома. И сама испугалась еще сильнее.
– Подруга рожает? – Гаврилыч из злого превращается в серьезного и сосредоточенного.
– Да! Представляешь! Ей плохо, скорую вызвать не может, в такси тоже сейчас не дозвонишься. Павлова, восемь-володя, – повторяю я опять, как заклинание. Вроде как, чем больше раз произнесешь, тем быстрее там окажешься.
Гаврилыч наконец-то двигается с места, а я вдруг слышу очень нетрезвый гнусавый голос за спиной:
– А ничего, что я тут еду! Вы меня еще не довезли домой, между прочим! Я буду жаловаться, я найду на вас управу!
Я оборачиваюсь и встречаюсь глазами с пьяным мужичком. И какого фига он тут делает? Вот совсем не в тему, нельзя терять время! А он все причитает, что должен успеть домой к Новому году, потому что жена его ждет. Он едет себе в такси, никого не трогает и вдруг в его машину влетает какая-то проститутка и приказывает ехать по другому адресу.
В стрессовой ситуации я действую быстро и четко, ты помнишь, да? Поэтому я сначала зарядила ему в глаз, а потом уже высказала свое мнение, достаточно культурно, хотя мужичек перешел на визг и сплошной мат, обзывал меня проституткой, стал махать руками, пытался вцепиться мне в крыло.
– Заткнись, там женщина рожает, сама дома, а ты тут ноешь!
Гаврилыч был менее разборчив в выражениях, чем я, и даже чем его первый пассажир, он наорал на нас обоих, что дорога очень паршивая и скользкая, мы ему мешаем и нам надо перестать драться, если мы хотим ехать. И что пассажир уже почти доехал домой, пусть потерпит пару минут. Дальше мы ехали под нытье пассажира про хреновый сервис и мое негодование: я не проститутка!
– Я не проститутка!
Скоро Гаврилыч действительно остановился, высадил бубнящего и недовольного сервисом мужика. Тот еще стал очень долго выходить, шатался, искал деньги, уронил кошелек. Гаврилыч выскочил из машины, открыл дверцу и рывком вытащил пьяного, швырнул ему под ноги его кошелек, закрыл дверцу. Но я еще успела одни раз крикнуть:
– Я не проститутка! Понял?
– Да не проститутка ты, успокойся уже! – Гаврилыч резко стартанул с места и нас немного занесло.
– Ой! – Я стукнулась головой об дверцу. – А что он говорит, что я проститутка?
– А что ты его слушаешь? Вот как маленький ребенок, честное слово. Павлова, восемь? – Он уточнил адрес.
– Павлова, восемь-володя.