Страница 17 из 34
ИС: Ну, черт его знает, ложное знание хуже полного незнания.
ИК: Разницы между теми коллективами, которые вели профессионалы и теми, которые вели непрофессионалы (вроде Светы Данилишиной), в результате не получилось никакой, учитывая финал.
Калужский просто Аленой не контролировался. Мало того, он ее глубоко имел, как говорится, в гробу со всеми ее выходками. Началась усиленная обработка, в результате которой Дима приезжал от Алены с тупыми глазами и говорил: или уйдет Калужский или уйду я. Народ активно не любил Алену, потому что, чтобы любить ее, надо было совершить подвиг самоотверженности. И, естественно, хотя к Калужскому тоже было много претензий, все встали на его защиту. Тогда Дима сказал: «Я ухожу». Думая, что всех это со страшной силой испугает. Все пожали плечами. «“Все куплю”, – сказало злато. / “Ну и что”, – сказал булат». Он думал, что Слава испугается, но Слава в этот момент был слишком занят своими личными делами для того, чтобы вникать. Он прозевал этот момент. Когда Дима спохватился, уже стоял бородатый Алавацкий и бил по бас-гитаре. Простоя не было даже одной недели. Сразу появился Алавацкий, выдранный из недр ресторана «Центр». Ну, он славный малый, я ничего не имею, но он – типичный ресторанный музыкант по своему отношению к жизни и объему музыкальных знаний. И так получилось, что Дима-то хотел устроить демонстрацию силы, но в этот раз проиграл. Вот и все, что стояло за этим. Никаких великих разговоров о долге, чести, совести, о том, что нельзя впадать в коммерцию не было. Не натекло и кубического миллиметра. Приход другого администратора ничего не изменил бы в судьбе «Наутилуса» ни в какую сторону, потому что мы в совершенно разных коллективах имели множество совершенно разных администраторов: разных по происхождению, с разным прошлым, и из комсомола пришедших, и из профессионалов, и из рок-тусовки – все они привели свои корабли к одинаковым результатам. Течение сильнее…
ИС: Да. В этом смысле даже не «Наутилус», а Гена Зайцев – самая яркая эволюция.
ИК: Вот так. Это говорится не для того, чтобы дезавуировать эту легенду об Умецком как о рок-Ельцине. Но, между прочим, само это определение не так уж плохо, если опять-таки согласно теории двойных знаков понять его вторичный и третичный смысл… В этом смысле Умецкий – действительно рок-Ельцин. Есть первый видимый разрыв, который на втором уровне диалектического анализа оборачивается единством. А еще на третьем – снова разрывом, но совсем другого типа.
ИС: Я себе представляю, как бедный Умецкий пытается осознать, что ты сейчас о нем сказал.
ИК: Нет, я просто много раз слышал о бескорыстии Умецкого. Эту легенду: дедушка Ленин стоит, смотрит в прекрасное будущее, а за спиной у него стоит… грузин в сапогах.
ИС: Это естественно: старое логическое смещение: «после того» – «вследствие того». Поскольку после ухода Умецкого произошли всем известные события, то все связали уход Умецкого с этими событиями.
ИК: Опять эти рецидивы магического мышления, характерные для советского типа сознания. Если после танца шамана пошел дождь, значит, дождь вызван танцем шамана.
МТ: А если не идет, значит, шаман плохо танцевал, плохо партию выполнил.
ИК: Да, так. Особенно в случае таких массовых явлений, как рок-музыка, шаманов очень много. После танца кого-то из них дождь пойдет, и это будет служить веским доказательством предположенного принципа.
ИС: Давай вернемся к замечанию насчет публики и по поводу песен, которые уже когда-то несли в себе будущий финал своих создателей.
ИК: Начнем с публики. Это более простая тема. Она целиком лежит в сфере социологического анализа. А на этом у нас вся наука набила руку, у нас любой пьяница в пивбаре может тебе такой анализ выдать… То, что я говорил насчет тусовки, в конечном счете относится не только к той стороне сцены, но и к этой. Расширительно говоря, фраза в «Юности» имеет отношение ко всему совдепу. Рок-музыканты, как и все общество, кинулись навстречу либеральным обещаниям, потому что всем хотелось жить лучше. Конечно, кому не хочется работать меньше, получать больше и иметь больше красивых шмудаков дома? И все от уборщицы до академика дружно кинулись в эту сторону. Лучшим гимном этому времени послужило кинчевское «Мы вместе». Только если его сейчас спеть, вместо радости возникнет глубокое горе, что мы оказались вместе. Что среди нас не оказалось тех, кто истинно ведет – вождей, светочей ума. Не оказалось тех, кого водят не потому, что они хуже, не потому, что они стадо баранов, а потому что у каждого своя социальная роль. Эта дружная семья, которая состоит из основного типа населения советского общества, который называется недифференцированным производителем потому, что он взаимозаменяем. Не имеет принципиального значения: уборщица или академик. Эту эволюцию всегда можно проделать очередным решением пленума с трагическим результатом как для состояния науки, так и для состояния коридоров.
МТ: Не уверена в этом.
ИС: Конечно, у нас же работают профессора на овощных базах…
ИК: Трагедия того специфического общественного класса, созданного советским обществом, состоит в том, что он обладает стадной психологией, не осознает себя как личность. Есть у меня любимая фраза. Грешен – люблю афоризмы. «Категория “народ” должна возникать в случае войны и стихийных бедствий. В остальное время народа в нормальном государстве не существует. Настойчивое употребление этого слова должно настораживать».
ИС: Оно свидетельствует о стихийном бедствии.
ИК: Ну, социализм является перманентным стихийным бедствием, но в результате такого стихийного бедствия, как социализм, само бедствие обязано своим существованием этому народу. Народ… Возникает такая змея уроборос, которая кусает свой собственный хвост. И становится трудно понять, что первично: стихийное бедствие или народ, и кто кого вызвал.
Естественно, рок-н-ролл, как все, что у нас ново и может дать в метафорическом смысле лишний килограмм колбасы, также был воспринят обществом недифференцированно, – младшей его частью, которую культурная часть могла принять. И теперь мы вынуждены подсчитывать количество людей, которым действительно этот рок-н-ролл нужен, и людей, для которых он был вариантом Жени Белоусова (только неудобным, потому что надо думать, что-то понимать), и которые с радостью вернулись к Жене Белоусову, когда он появился.
ИС: Разве он исчезал?
ИК: Он в тот период испытывал глубокий кризис. Эстрада стала скучной. Не могла кормить народ развлечениями. Нужно было что-то помоложе, попрыгучей, поэротичней. И тут на пустом месте появился рок-н-ролл. В него кинулись те, кто от него тащился с древних времен, а по дороге прихватили кучу ПТУ-шников, девочек, накрашенных в фиолетовый цвет с головы до пят. Вся толпа кинулась и закричала: «А-а-а! Здесь начинается второй процесс». Мы же интеллигенты, пусть даже из крестьян. А русский интеллигент всегда страдает врожденным половым извращением: он любит народ. И он должен быть с народом. А если он над народом возносится и как-то от него отделяется в своей академической жизни, то он чувствует себя неловко. И, встречаясь с народом в колхозе на сметывании стогов, он поет с ними радостно песни и обнимает симпатичных пейзанок.
ИС: Ну, симпатичных пейзанок – это не извращение. Если бы он обнимал коров…
МТ: Он обнимает не симпатичных, а пейзанок.
ИК: Дело в мотивах. Это случай Саши Черного: интеллигент и Дуня на диване. Это унаследовалось, несмотря на большевизм и опасность селекции по методу эрдельтерьера. Эта собака была выведена англичанами для охоты на львов в колонии, для сафари. По одному признаку – глупости. Селекция по отрицательному признаку. Потому что собака в здравом уме понимает, с кем имеет дело. Выбирали самых наглых и глупых, а остальных топили.
Надо было научиться осторожному обращению со словом «народ». А мы – нет. Особенно ленинградцы. Есть нормальный врожденный большевизм, но он в 1917 году исчез, а есть патологический большевизм, который состоит из лозунга «Мы вместе». И когда все прибежали, закричали: «Алиса! Нау!» – это было всем хорошо, нравилось, а потом они побежали обратно к Белоусову. И вот бы тогда сказать: «Пошли вы вон, козлы вонючие. Наконец-то вы нас оставили наедине со своими людьми». И тут не деньги сыграли роль. Мы же понимаем, что это люди, несводимые к одной покупке. Это болезнь русского интеллигента: народ валит из зала. От меня уходит мой народ, который я люблю. Следовательно, и он должен меня любить в силу третьего закона Ньютона. Куда же ты идешь, мой народ?! И вот уже не из зала протянуты руки, а в зал со сцены. И начинается гнутие микрофонов, ломание стульев, чтобы удержать уходящего. Ну, на такие вещи клюет, как правило, последний гопник. Он остается в зале. Его задерживают трюком: жопу что ли показать или раздюдюх русский станцевать.