Страница 3 из 24
«сытые удавы мохеровых шарфов…»
сытые удавы мохеровых шарфовдушат гладко гильотинированные шеи.итак, мы свидетельствуем великолепную казнь.мы много прошли по воде, по земле и по воздуху,и камни, и сталь разъедая слезами.зеленоглазый мартовский вечер когтистою лапкойиграет с шуршащими мертвыми оттаявшими мышами.мы сквозь зеркала проходили, чтобы пить с отражением спирт.итак, мы любили, но больше ласкали себянадеждой, что любим, и верой, что будем любить.итак, мы шли независимо, закрывая глазана овчарок косматых, что гнали покорное стадо.и мы отзывались резко и дерзко о Руке, Которая Кормит.мы жили в мире и в мире мечтали почить,но с четверга на пятницу нам регулярно снилась война.мы что-то предчувствовали, но предпочиталииграть, потому что наш мозг был лишенсухожилий и мускулов.голосуя машинам, мы мысленно верили в то,что мы покидаем увядшую зону, навек уезжаем –но мы истерически мчались по внутреннейгладкой поверхности прочного шара.«О, сколько их в тумане ходит…»
о, сколько их в тумане ходитв прозрачный майский день,когда порою самый воздухневидим,позволяя рассмотреть край ойкуменыо камни старости боятсяспоткнутьсяи, глаза вниз опустив,идути лбами налетают на юности преградыих волосы застыли в эйфории,общаясь с ветром,налетев на них,терзают их ногтями гарпии сомненийстряхнув с себя чужую плоть, идут,затем, родную плоть стряхнув с костей, идут,затем идут,оставив костиуже не видно их,но сгустки теплотымне говорят об их движеньеПалитра
Грустно. Медленно. Тихо.Смешал голубое с серым.И это назвал восходом.Так ему захотелось…Нервно и торопливо.Кисть горела от боли.Бросил в синее сливок.Море…Нежно и осторожно.Музыка и смуглый колер.И понял – это женщина,и быть не могла другою.Черные бусины вклеилв яркую-яркую охру.И это назвал собакой.Успокоенным вздохом.Хотел сделать шаг – не смог.И нарисовал песок.И вместе с любимой вдоль моряпошел к восходу.Бежала сзади собака.Такой сделал Землю Художник.Все прочее сделали люди.«Если это необходимо…»
если это необходимо –то пусть будет так!пусть радиация сшивает мелкой стежкойразорванного воздуха лоскутьяи стен бетон – в потеках смолянистого стеклапусть неба вывернут чулок дырявый,и ось Земли завязана узломи то, что было плотью,в которую мы погружали плоть,в распаде гнилостномпрорвется пузыремпусть будет так –но при условии, что шлакивеликой плавкиобразуют Красоту,предельнее которой не бывать,и кто последним будет умирать,напишет ручейком из вен на камне:«Эксперимент закончен, о Творец,колония мышей твоихпогибла,но потрясающий величьем Результатты можешь видеть, слышать, осязать».Три сна
1. Ничейная земляЗдесь я занимаю круговую оборону –на ничейной земле;вырываю кольцо из взрывателя одуванчика.У меня четырнадцать глаз(на каждый сектор обстрела);я весь соткан из указательных пальцевна спусковых крючках.Запах бодрого кваса,запах бодрого риса,запах бодрого виски –я их разгоняю – мои автоматыстрочат дезодорантами.Слова на излете свистят, рикошетят:ах, малые дети! их мягкое мясопробито навылет словамииз беспокойного пистолета…Я принципиально отчаян. Мое удовольствие в том,что ярость распределяется равномерно:смерть равномерно я сею.Да, потом представления к награждениюярлыками различной степени.Да, потом, к сожалению, огорчения, чтоон был слеп, этот мертвый воин:не выбрал из клубка гадюк,гадюк подобрее.Не заметил движущей силы осла,вращающего колесо арыка.Но этот пустынный песокв окопе моемтечет на дно – великая армиябезвременно погибших песчинок,скрип на зубах.Черные пузыри лопаются, оставляя оспины.И с пением сугубо национальных хораловголому мертвому воину несутгробы различных достоинствс различным престижем.Когда он лопает кашу из котелка(Усилия бесполезны; вареная крупаснова вываливается через ранупониже пупка);когда он лопает кашу гнилую из котелка(перемирие пищеварения),к нему приезжает на белой свиньес бантиком на хвостике витом –– на свинье приезжаетстарая немытая белобрысая шлюхапо имени Веритас и говорит:«Зови меня Верой!»А дальше она молчит.Она считает за благо молчать.Что бы она ни сказала: на благо одному,во вред другому.А иногда она мычит, и это мычаниепочитают за доказательство ее существования.А мертвый голый воин задает ей вопросы:«Если я закрою глаза с одной стороны фронта,принесут ли мне:говорящего попугая,плачущего ребенка,родинку у верхней губы?»Веритас падает в вино, вытекшее из жил воина,и кричит как вампир…А мертвый голый воин задает ей вопросы:«Если я прекращу огонь с одной стороны фронта,принесут ли мне:положение в стране,бассейн с золотыми рыбкамивысокогрудыми,уверенность в завтрашнем дне?»Веритас смотрится в зеркало, вытекшееиз жил воина,и думает, что она существует, раз у нее есть имя…А мертвый голый воин задает ей вопросы:«Если я брошу оружие в горячий песок,положат ли меня:на брачное ложе?в землю?Если я прекращу огонь с обеих сторон фронта,прекратят ли меня убивать?»И тут мертвый голый воин просыпается и видит,что умер на горячем песке пляжа,говорил с бабочкой, раздавленной егосонной рукой,смотрел на разноцветные боевые флагицветущего луга:в каждый из флагов было завернуто алмазное теложенщины с ликом, в который глядели великиемира сего,женщины, убитой пулями,прилетевшими одновременнос разных сторон.И тут мертвый голый воин встает,подбирает свои разбросанные кости,бутылку с пивом, и удаляется с ничейной земли,где он вел свои трудные боис продажной женщиной,не поддающейся изнасилованию,носящей гордое несуществующее имяВеритас.2. Жизнь на чердакахВыстрел из базуки отнял жизньу человека, который никогда не жил,хотя и носил черные очки,и любил тискать девиц из кордебалета– и вот я скрываюсь на чердаке.Нахожу свой приют в монастыре,где строгий устав запрещает умеренность,где сигареты не случайно пахнут, как полегорящей травы.Мы ловим голубей и их едим,питаясь образом такимодним лишь духом святым.На крыше флюгер, ученик Кратила,указывает в рай, назвать его не в силах.Под крышей крысы, раздирая пищу,пищат и адским жаром, огненные, пышут.А крышу лысую уютно чешет ветерок,чтоб сонный бес задуматься не мог.и мы в мозгу его живем, как червии мозг его живьем едим и верим,безумно верим в то,что мы когда-нибудь умрем.Пять женщин в ослепительных лохмотьяхнам помогают разделить поочередновсе страхи ночи,воющей в платок.Они поют:ПЕСНЯ ЖЕНЩИН С НЕМЫТЫМИИ СПУТАННЫМИ ВОЛОСАМИУ тела есть пределы,У жажды тела – нетКакое телу дело:Темень или свет,17 или 40И был ли дан обет?И мир кончается не всхлипом, а ничем.У духа нет пределов,У жажды духа – есть:У духа мало брюхо,Хотя велика спесь.И мир кончается не всхлипом, а ничем.ПЕСНЯ МУЖЧИН С МОРЩИНАМИНА МОЗГУ ВМЕСТО ИЗВИЛИНМедленно переваривает себятело – плотоядная змея.Медленно переваривается сам в себедух, принесенный в жертву змее.Все чаще изменяют силы,как бы это тебя ни бесило.И мир кончается не всхлипом, а ничем.Медленно подступает страх,все реже шевелится в штанах.Медленно наступает сон,и никогда не кончится он.Все ближе подступает грохот,перерастающий в хохот.И мир кончается не всхлипом, а ничем.Нас будят пулями, не в силах приподнятьсловами,и мы проснемся с алой раною в груди:мы были ложью, вставшей на путиу горькой Истины, с него не чаявшей сойтии певшей нашим Женщинам о том,что вожделенья не добавят нам бессмертья.И мир кончается не всхлипом, а ничем.3. Гуру поучающийИ третий сон на третий день был сотворени третий стон, сильнее прежних, вырвал он.На золотом холме,глядевшем на поля,стоял барак, и окна в нем без стекол.Застыл, выслеживая мышь, чеканный соколна меди листовой оплавленных небес.Неподалеку, около дверей,ждал молчаливо бронетранспортер,Был час заката.Рваный небосклон был тучами залатан.В бараке, на столах, в свободных позахсидели юные мужчины в черной кожеи женщины, а старую бумагукатал сквозняк своей простудной лапой.И все спокойно слушали гуру.«Взгляните на грецкий орех.Приняв форму головного мозга,он не стал разумнее, и память его не кричит,пережевываемая зубами.Обратите взор на себя,приближающихся ко всемогуществу:принимая форму высшего, вы далеки от Атмана,как и прежде.Но вне вашей воли составляете часть того,с чем не имеете ничего общего.Сохраните это равновесие,не ища новых выходов к старой пропасти.Слишком много жертв палосражаясь в лабиринте,защищая подступык одному и тому же выходу».