Осколок Империи

— Он тебя не достанет, — сказал Ра Чен.

— Да, сэр. — Светц стоял, обхватив плечи руками, как будто ему было холодно. Его посылали за самым крупным животным всех времен, а Светц боялся животных.

— Ради науки! Чего ты боишься, Светц? Это всего лишь большая рыбина.

— Да, сэр. То же самое вы говорили о чудище Джила. Вы сказали: всего лишь древняя ящерица.

— В нашем распоряжении была только картинка из детской книжки. Откуда мы могли знать, что ящерица окажется такой огромной?

Монстр за стеклом попятился назад, сделал глубокий вдох, прицелился — и выпустил из ноздрей фонтан оранжево-желтого пламени.

Светц вскрикнул и отскочил в сторону.

— Он не прожжет стекло, — успокоил Ра Чен.

Светц взял себя в руки. Он был тонок в кости, худощав, с бледной кожей, светло-голубыми и тонкими пепельными волосами.

— Откуда мы знали, что ящерица огнедышащая? — передразнил он. — Эта тварь чуть не сожгла меня. Я четыре месяца провалялся в больнице. А самое ужасное: чем больше я на нее смотрю, тем меньше вижу сходства с рисунком. Может, я привез какое-то другое животное?

— Какая разница, Светц? Главное то, что оно понравилось Генеральному Секретарю.

— Да, сэр. Кстати, о Генеральном Секретаре. Зачем ему кашалот? У него уже есть конь, чудище Джила…

— Это трудно объяснить, — поморщился Ра Чен. — Дворцовая политика — интриги. Вот сейчас, Светц, во Дворце Объединенных Наций действует несколько десятков заговоров, находящихся на различных стадиях развития. Все они направлены на то, чтобы привлечь внимание Генерального Секретаря и удержать его. А удержать его внимание непросто.

Светц кивнул. Этот недостаток Генерального Секретаря был широко известен. Семья, правившая Объединенными Нациями на протяжении семисот лет, постепенно выродилась. Генеральному Секретарю было двадцать восемь лет. Он был счастливым человеком: любил животных, цветы, картинки и людей, при виде фотоснимков планет и сложных звездных систем в восторге хлопал в ладоши и визжал. Разумеется, Институт Космических Исследований был широко представлен в правительстве. А еще Генеральный Секретарь любил вымерших животных.

— Когда все это дошло до меня, Генеральный Секретарь хотел иметь бронтозавра. Мы не сумели бы его достать, у нас нет возможности запустить камеру расширения так далеко в прошлое.

— И вы решили вместо бронтозавра привезти кашалота?

— Да. Переубедить Генерального Секретаря было нелегко. Кашалоты вымерли так давно, что не осталось даже изображений. Я показал Генеральному Секретарю хрустальную фигурку из Бюро Археологии — ее взяли в музее стекла в Штейбене, — Библию и соответствующую статью Энциклопедического словаря. Мне удалось доказать, что кашалот и Левиафан одно и то же.

— Это не совсем верно, потому что Светц читал Библию в кратком изложении — в компьютерной редакции. По его мнению, сокращение искалечило сюжет. Именем Левиафан можно назвать любое большое бедствие, даже стаю саранчи.

— Слава науке, я говорил с Генеральным Секретарем без тебя. О том, что такое Левиафан, можно долго спорить. Одним словом, я обещал Генеральному Секретарю, что у него будет самое большое животное из обитавших на Земле. Все книги подтверждают, что это кашалот. Еще в первом столетии доатомной эры в океанах было полно кашалотов. Тебе не составит труда поймать одного из них.

— За двадцать минут?

— Почему? — удивился Ра Чен.

— Если я продержу камеру расширения в прошлом больше двадцати минут, я не сумею вернуть ее в будущее. Существует…

— Я знаю.

— …фактор неопределенности энергетических констант…

— Светц!

— От Института останется мокрое место!

— Светц, мы подумали об этом. Ты полетишь в малой камере, а когда увидишь кашалота — вызовешь большую.

— Каким образом?

— Мы нашли способ посылать сквозь время простые двоичные сигналы. Пойдем в Институт, я покажу.

Из-за стеклянной стены им вслед злобно смотрели золотистые глаза.

Камера расширения — та часть машины времени, которая перемещается во времени. Стены камеры были прозрачными, и Светц летел как будто не в камере, а на кресле со складным обеденным столиком, на котором вместо столового прибора были ручки, кнопки и зеленые лампочки.

Светц находился у Атлантического побережья Северной Америки, приблизительно в сотом году доатомной, или в тысяча восемьсот сорок пятом году христианской эры. Инерционный календарь давал небольшую погрешность.

Светц скользил между свинцово-серой водой и грифельно-серым небом. Только горбы волн нарушали правильность огромной сферы, наполовину светлой, наполовину темной, в которой плыла камера Светца. Он летел в автоматическом режиме на высоте двадцати метров над водой, глядя на стрелку индикатора нервной деятельности (ИНД).

Охота на Левиафана началась.

Светца слегка тошнило. Сначала он думал, что это реакция на побочные гравитационные эффекты, сопровождающие путешествие во времени, но, очевидно, дело было в другом.

Одно утешало — находиться здесь ему предстояло не долго.

В этот раз он искал не какое-то тридцатифутовое чудовище, он охотился на самое большое животное из обитавших на Земле. Самое большое — значит, самое заметное. Кроме того, у него имелся прибор, чувствующий проявления жизни, — ИНД.

Стрелка метнулась к концу шкалы и задрожала. Кашалот? Стрелка дрожала в явной нерешительности. Значит, скопление живых существ. Светц посмотрел в указанном направлении.

По волнам плыл клипер под белыми парусами, стройный и грациозный. Правильно, подумал Светц, именно так должен реагировать ИНД на большую группу людей. Кашалот — единый центр сложной нервной деятельности — вызовет такое же сильное отклонение стрелки, но без дрожи. Экипаж корабля будет постоянным источником помех. Светц развернулся и полетел на восток. А жаль — корабль такой красивый!

Тошнота не проходила, а становилась все сильнее. Вокруг простирался бесконечный волнующий серо-зеленый простор.

И тут пришло озарение. Это морская болезнь! Автоматический режим полета предполагает, что траектория полета камеры повторяет контур поверхности, над которой камера пролетает. А под камерой Светца один за другим катились огромные темные валы.

Теперь понятно, отчего тошнит, подумал Светц, усмехнувшись, и перешел в режим ручного управления.

Стрелка индикатора нервной деятельности снова прыгнула к концу шкалы. Клюет, подумал Светц и глянул вправо. Кораблей не видно. Подводная лодка еще не изобретена. Или изобретена? Конечно, нет!

Стрелка застыла у края шкалы. Светц нажал кнопку вызова.

Источник мощных нервных импульсов находился справа от него и быстро перемещался. Светц полетел за ним. Пока Институт примет вызов и пришлет большую камеру расширения, снаряженную для охоты на Левиафана, пройдет несколько минут.

Когда-то Ра Чен мечтал спасти от пожара Александрийскую библиотеку. Для этого построили большую камеру расширения с огромным дверным проемом — для ускорения погрузки книг. По расчетам, в камере могло поместиться вдвое больше свитков, чем хранилось в библиотеке. Камера стоила немалых денег. Она не пошла дальше четырехсотого года доатомной, или тысяча пятьсот пятидесятого года христианской эры. Книги, сгоревшие в Александрии, погибли для истории, по крайней мере для историков.

Подобное фиаско означало бы конец карьеры для кого угодно, только не для Ра Чена.

Из зоопарка Ра Чен и Светц отправились в Институт осматривать большую камеру.

— Мы оснастили камеру антигравитационными излучателями и тяжелыми силовыми пушками. Управление дистанционное. Следи за тем, чтобы в силовой луч не попала твоя камера. Силовой луч в течение нескольких секунд убивает даже кашалота, а человека убивает мгновенно. Других затруднений у тебя быть не должно.

В этот момент Светц испытал первый приступ морской болезни.

— Главное наше достижение — передача информации через время. Мы принимаем твой вызов и посылаем к тебе большую камеру. Она приземлится в нескольких минутах от тебя. Нам пришлось над этим хорошо поработать, Светц. Государство ассигновало нам дополнительные деньги для того, чтобы мы добыли кашалота.