Облеченные в облако

- Может, самого сбросили, - упорно настаивали паникеры, трепеща от сладкого ужаса.

Тем более надо было поспешать с ответными действиями.

Но не всё так же гладко шло, как было задумано. Например, работа косой требовала значительных мышечных усилий. К тому же многие, например, шампиньоны успевали уворачиваться от косы смерти, и даже подсовывали под отточенное лезвие крупные камни. Так что эффект был весьма посредственный. Как из гаубиц по воробьям.

Ужасы от Памелы влияли на них лишь в трехметровом радиусе, а далее грибы смыкали ряды.

Паровой каток почти сразу увяз в грибной массе, и его пришлось бросить, эвакуируя экипаж.

То есть успех от этих мер был незначительный. Можно сказать, что успеха вообще не было - по крайней мере, до тех пор, пока Фомичу не удалось натравить опят на груздей.

Тут же кто-то припомнил наиболее эффектные эпизоды войны Царя Гороха с Грибным Царем. Высеяли горох - клином в сторону грибной лавы, и первый же бледнопоганочный полк отвернул от его острия и на прежние позиции уже не вернулся, уйдя куда-то к реке. Эта наступательная геометрия оправдала себя, хотя горох даже взойти не успел, да его и намочить-то забыли.

И даже Голландцу дело нашлось. Используя туман в головах грибоедов, он тайком проник в их ментальное поле - прямо, как был, в тапочках и штанах. А на его шее висела связка грибов, ибо сушил он строфарию на себе, не доверяя царившей в природе влажности. Зачем проник, он тут же забыл, но, выбираясь обратно, оборонил уже порядком просохшие галлюциногены - нитка порвалась, что ли. Грибки, что и говорить, с прибабахом, и от них у грибоедов крыша вообще съехала. На текущие сутки они все до единого выбыли из игры.

Черви, выпущенные Микояном, обещали расплодиться в убойном количестве только к полудню. Если, конечно, сами в грибную веру не перейдут. Филимонов свой огнемет примерно к тому же сроку обязался соорудить. Так что основные события должны были развернуться во второй половине дня. И хотя успехи горожан были пока что сомнительны, что-то вроде недоумения было отмечено в подвижном грибном множестве.

* * *

Хамы, торопясь подключиться к зрелищам, подтаскивали к кисельному берегу сучья, проявив несвойственную им организованность, поэтому Дёма с Аркадием управились с плотом за полчаса. В отличие от вчерашнего, который утопили хамы, этот был еще более утлый. Но и плыть оставалось недалеко - как-нибудь.

- Ну, молитесь Фарту, чтоб всё у вас получилось, - сказал предводитель. - Иначе за руки, за ноги и - айда в Аид. Ну а если получится - закопаем свою обиду на вас.

- Вперед, юниоры, - иронически напутствовал их брадобрей.

Плот спустили в молочную реку сразу же за порогами. От мощного толчка, который ему сообщили хамы, плотоводцев вынесло на середину реки, где его подхватило течение и понесло вниз к озеру.

Аркадий сказал:

- Помни про пятку. А лучше заранее, то есть сейчас же, пристегнись к ней ремнем. И держись на расстоянии вытянутой руки, чтоб не схлопотать другой ногой по носу. Глаза в озере можешь не открывать, видимости все равно нет. С плотиком придется расстаться.

Река при своем впадении в озеро не расширяла устье, не образовывала пойму с обилием ручейков и заболоченных участков, как довольно часто бывает у рек, а наоборот, делалась уже, скалы стискивали русло с обеих сторон, отчего бег ее становился быстрей.

Их вынесло на середину озера в мутноватый от кисельной взвеси млековорот, пространство стремительно закружилось, как если бы они находились внутри волчка, плот рассыпался, его пассажиры и составляющие исчезли в воронке. Дёма отдался на волю судьбы, а верней, Прометея, крепко намотав на руку солдатский ремень. Он ожидал, что и дно будет кисельное, но нет, оказалось твердое, каменистое, он оттолкнулся от него и поплыл вслед за Аркадием, загребая одной рукой.

Глаза он держал закрытыми, однако ударяясь о стены и своды, заключил, что путь их лежал через узкий ход, соединяющий озеро с гротом. Наконец послышался всплеск: это Аркадий выбрался на поверхность, а через секунду и Дёма вынырнул, напоследок хлебнув таки молока, оказавшегося подходящей жирности.

Он огляделся. Грот был довольно тесен, герметично заперт, но свет в нем был. Свечение исходило от одной из стен, густо облепленной колонией фотобактерий, и было столь интенсивным, что предметы давали тень. Свешивались сталагмиты. Под сводом, однако ж, было довольно темно.

Какое-то ворчание - журчание - бухтенье - слышалось Дёме. Словно пузыри бурлили и лопались на поверхности молока, коего в гроте было по горло. Однако это не могло быть молоко, потому что звуки исходили сверху. Дёма поднял голову и оторопел - в углу, в самой тени, в паутине какой-то паучище глазами-блюдцами на него пучился. Иль осьминог, если б мог осьминог занимать сухой угол едва ли не на потолке. Нога паука-осьминога была толщиной с солдатскую руку, но гораздо длинней, и туловище было у него соответствующее, то есть центнера в три весом, да и то по самым оптимистическим прикидкам. Существо-то и булькало горлом или чем там булькают восьминогие пауки в процессе речи.

Дёма с недоумением взглянул на Аркадия. Таких паучьих размеров он не ожидал. Это был такой размер, который имеет значение. Однако никаких сириусов ни в одной из шести лап этого головорукого членистоногого не было.

- Извини, размеры я утаил, - пробормотал Аркадий. - Боялся, что испугаешься.

- А если б я прямо сейчас испугался? Да замочил его сгоряча? - сказал Дёма, немного досадуя на прометееву лицемерность и действительно горячась.

- Спокойно, - сказал Аркадий. - Это существо в углу зовут лже-Василид. Нынешний страж этой пещеры.

- Почему - лже? - выдохнул Дёма.

- Потому что истинный Василид умер давно. А до Василида вообще василиск сидел. Давай выберемся на более мелкое место.

Они прошли немного вперед.

Существо было надежно зафиксировано под потолком волокнами паутин, обрывками толстых пеньковых веревок и даже невесть как попавшим в пещеру ржавым стальным тросом. Наверное, чтоб не убежал, решил Дёма.

Сначала звуки лились из паука неразборчиво, но постепенно стали проскальзывать узнаваемые слоги, слоги складываться в слова. При этом паук непрерывно сучил свободными лапами, теребя волокна тенет. К своему удивлению, Дёма, вслушавшись, различил вполне осмысленное бормотанье и даже с подходящими к тексту интонациями. Словно охал паук, удрученный своим положением. Дёме тут же захотелось его освободить.

- Ох... ох... охота пуще неволи. Вы мне всё твердили, мамаша, что папаша на охоте погиб. А я как узнал, что вы-то и съели, так что-то во мне хрустнуло. А он и не противился, кроткий был.

- С кем это он? - шепотом спросил Дёма.

- С родителями. Детская травма у него. Как узнал, что папа не на охоте, а от банальной бытовухи погиб, так и травмировало. Фиксация и регрессия у него, - шепотом объяснил Аркадий. - Анти-Эдипов комплекс в себе пестует.

- Это паутину плетет? - спросил Дёма. Видимо, громче, чем следовало.

- Слева направо - плетем, справа налево - распускаем, - охотно откликнулось существо, словно обрадовавшись собеседнику. - На паутину отходы организма идут... Как сухое, так и сырье... мокрое сушим, сухое увлажняем... органический материал... органика... - бухтел паук, хотя никто его не просил о подробностях.

- А расплетаешь зачем? - задал более существенный вопрос Дёма.

- Расплетать-то не каждому в голову придет, - сказал паук. - Спасибо, надоумил великий Гомер. На примере придуманной им Пенелопы. Надо непрерывно находиться в плетении. Ибо стагнация грозит гибелью. Тут же накинутся и съедят. Невесты. Света белого не вижу. Травки, неба, солнца. Не знаю любви. А как оторвешься? Нет, мне оставить место никак нельзя. Словно парка... Парк, - поправился он.

- Да, не позавидуешь... - посочувствовал пауку Дёма, но зря.

- Предыдущий-то сплел и успокоился. Настолько успокоился, что уснул. Ох и смеялся я над ним. Гомерически! - восхитился собой паук-парк.