Страница 3 из 81
Средневековый рыцарь не испытывал тех тревог, с которыми мы вынуждены сталкиваться сегодня в нашей деятельной и беспокойной жизни. Быть может, поэтому-то его внутренняя жизнь и была гораздо богаче. Религия значила для него одно — христианство. Если же он сталкивался с другой религией, — скажем, с иудаизмом или исламом, — то совершенно не сомневался в том, что только христианство могло гарантировать ему вечную жизнь в раю. Хотя он, скорее всего, не питал особых иллюзий по поводу представителей Бога на Земле (часто местным епископом был его брат или кузен), он был уверен, что в конечном счете, при условии выполнения им своего долга, кровь Христа спасет его от расплаты за собственные грехи. Укрепленный такой простой верой, он отправлялся на войну с врагами церкви, уверенный, что, погибни он на такой священной службе, он станет мучеником и попадет прямо в рай. Наш рыцарь был, скорее всего, глубоко невежественным. Он наверняка не читал перевод Корана, его знания о Древней Греции и Риме были весьма скудны, а о Древней Персии и Египте он знал не больше того, что написано о них в Библии. И совершенно ничего не мог он знать о буддизме, дзене, даосизме или преданиях американских аборигенов; все эти поверья для него могли существовать на других планетах с тем же успехом, что и на других континентах.
Эти и многие другие-мысли проносились в моей голове, пока я медитировал в склепе. В отличие от нашего воображаемого рыцаря я несколько лет занимался йогой, прочитал «Упанишады» — как и многие другие представители поколения 60-х, страстно желал посетить Индию. Изучал я и произведения Платона и жаждал узнать побольше о западных религиозных таинствах. Именно это желание (которое разделял и Джон) побудило нас отправиться на поиски приключений. Как и паломники на протяжении многих веков, мы оптимистически надеялись найти что-то в Священной земле. Встретить кого-то или обнаружить что-то, могущего или могущее сориентировать нас. Мы были уверены, что найдем хотя бы какой-то след некоего тайного знания, недоступного в Англии.
В склепе Дижонского собора я почувствовал груз времени, спрессованного в мгновение почти бесконечной длительности. Впервые я понял, что имел в виду Успенский, написав, что на деле существуют две параллельно развивающиеся истории мира: одна — видимая и бесконечно пережевываемая средствами массовой информации и другая — тайное подводное течение. Я вспомнил его слова:
«Одна история развивается на виду и, строго говоря, является историей преступления, ибо, не будь преступлений, не было бы и истории. Все наиболее важные, поворотные моменты и этапы этой истории отмечены преступлениями: убийствами, актами насилия, грабежами, войнами, мятежами, массовыми кровопролитиями, пытками, казнями… Такова одна история, история, которую знают все и которую преподают в школах.
Другая история известна очень не многим. Для большинства она остается невидимой из-за истории преступлений. Но то, что создается этой скрытой историей, продолжает существовать еще долгое время, иногда веками, как существует Собор Парижской Богоматери. Видимая история, история, развивающаяся на поверхности, история преступления, приписывает себе то, что создано скрытой историей. Но в действительности видимая история обманывается тем, что создала скрытая история».
Эти слова произвели на меня глубокое впечатление, когда я впервые прочитал их. Идея тайной истории, скрытой за зримыми внешними событиями, которые приукрашивают то, чему нас учат в школе, была вполне понятна. И вот сейчас, в темном, похожем на утробу склепе, я вспомнил с особой ясностью слова Успенского. Я был уверен, что он прав и что существует незримое, не выраженное словами звено между строителями собора и древними школами таинств Египта и Месопотамии. В то время я плохо представлял себе, что это означает на практике или как это происходило, но был полон решимости узнать это. И вот, находясь еще под влиянием таких довольно-таки сумбурных мыслей, я вышел из склепа на слепящий солнечный свет, заливавший Дижон.
На следующий день мы продолжили наше путешествие по долине Роны. Нуи-Сейнт Жорж, Вон, Шалон, Масон… Названия, звучащие как каталог виноторговцев. Повсюду вдоль дороги зрел виноград, и на какое-то время погода разгулялась настолько, что мы наслаждались окружавшими нас видами, звуками и запахами. Мы уже отказались от мысли, признав если и не физическую, то психологическую потребность в более разнообразной диете. Заглянув в маленькое кафе где-то в Провансе, мы объяснили на нашем ломаном французском, что мы пилигримы на пути к Святой земле. Патрон весело, хоть и с оттенком недоверчивости, пригласил нас откушать по стаканчику его домашнего красного. Выдержанное, жутко крепкое вино показалось нам не очень-то подходящим напитком в 10.30 утра, но хозяин настоял на том, чтобы мы опорожнили наши фляжки, и с широким жестом наполнил их вином. К этому времени к нам присоединился его сын Жан, выступивший в качестве переводчика. Он объяснил, что виноград был выращен на собственном винограднике и что отец желает нам от всей души успеха в нашем паломничестве. Мы поблагодарили их за вино и пообещали прислать Жану открытку из Вифлеема.
Патрон, возможно, не отдавал себе отчета в значении своего жеста, но он много значил для нас. Казалось, мы наконец нащупали глубоко исторический дух братства, объединяющий хозяина постоялого двора и паломника, который когда-то был широко распространен по всей Европе. Здесь, во французской деревушке, с восторгом восприняли наше предприятие, выходящее за рамки одного языка или одной нации. Как современные последователи бесчисленных паломников и крестоносцев, на протяжении многих веков проходивших тем же путем по долине Роны, мы приобрели более высокий статус. Предложив свое вино пилигримам, патрон не просто обслужил гостей, а приобщился к нашему путешествию и связал себя с нашей величайшей авантюрой. Таким образом он по крайней мере мысленно принял участие в нашем приключении. Подобное случалось постоянно во время оно, когда люди путешествовали верхом или пешком, но не сейчас, когда летишь реактивным аэробусом.
Через Италию мы проехали в основном на поезде, а затем сели на судно до Греции. Опять же подобно многим паломникам до нас мы посетили славные величественным прошлым Афины перед отплытием в Израиль. Наш паром, наследник всех тех венецианских и генуэзских торговых судов, когда-то болтавшихся на волнах между греческими островами и более богатыми районами Византийской империи, сделал остановку на Родосе. Судно стало на якорь, пока на него катером не были доставлены новые пассажиры. Я же взирал на внушительную крепость рыцарей Святого Иоанна. Мне трудно даже было представить, что на этой прекрасной жемчужине Восточного Средиземноморья разгорелась одна из последних битв в истории крестовых походов: 24 июня 1522 года двухсоттысячная оттоманская армия высадилась на Родосе с намерением уничтожить раз и навсегда последний форпост крестоносцев. Против нее стояли только пятьсот рыцарей и около полутора тысяч наемников и жителей острова, и не помышлявших о сдаче. Затухая и разгораясь вновь, битва продлилась шесть месяцев. Превосходящие силы противника все же вынудили защитников крепости согласиться на почетные условия капитуляции. В канун Рождества султан Сулейман Великолепный, присутствовавший почти на всем протяжении осады, отдал должное доблести рыцарей. Он позволил им и всем, изъявившим желание сопровождать их, свободно покинуть разрушенную крепость и даже предложил суда для их переправки в безопасные порты. Если бы он знал, что менее чем через сорок лет рыцари Святого Иоанна, укрывшиеся в своем новом прибежище на острове Мальта, потеснят его армии назад и лишат его столь дорогой ему Италии, он, скорее всего, не был бы столь великодушным. Однако это будет уже другая битва, которая и положит предел расширению Оттоманской империи. В сущности, 1522 год положил конец всем крестовым походам, и случилось это на острове Родос.
Я еще не знал всей этой истории, когда взирал на огромные бастионы цитадели. Но все равно я почувствовал царившую здесь атмосферу и смог оценить стратегическое значение острова для судов, плавающих между портами Восточного Средиземноморья. В каком-то смысле все изменилось за последние 450 лет; с другой же стороны, все оставалось таким же. Сохранилась все та же враждебность между греками и турками, все то же соперничество между Востоком и Западом. История, казалось, поворачивалась на 360 градусов, ибо не только греки вернули себе Родос, но и в Палестине появилось новое «крестоносное» государство: республика Израиль. Хоть оно иудейское, а не христианское, как старое, франкское государство в Иерусалиме, его финансирует и вооружает Запад. Все это казалось зловещим, ибо больше чем намекало на «тайную историю», но я не знал, что оно предвещало.