Страница 30 из 36
Буратино наконец возвращается домой вместе с папой Карло, Мальвиной, Пьеро и Артемоном
Неожиданное появление Карло, его дубинка и нахмуренные брови навели ужас на негодяев.
Лиса Алиса уползла в густую траву и там дала стрекача, иногда лишь останавливаясь, чтобы поёжиться после удара дубинкой. Кот Базилио, отлетев шагов на десять, шипел от злости, как проткнутая велосипедная шина.
Дуремар подобрал полы зелёного пальто и полез с косогора вниз, повторяя:
— Я ни при чём, я ни при чём…
Но на крутом месте сорвался, покатился и с ужасным шумом и плеском шлёпнулся в пруд.
Карабас Барабас остался стоять, где стоял. Он только втянул всю голову до макушки в плечи; борода его висела, как пакля.
Буратино, Пьеро и Мальвина взобрались наверх. Папа Карло брал их поодиночке на руки, грозил пальцем:
— Вот я вас ужо, баловники!
И клал за пазуху.
Потом он спустился на несколько шагов с косогора и присел над несчастной собакой. Верный Артемон поднял морду и лизнул Карло в нос. Буратино тотчас высунулся из-за пазухи:
— Папа Карло, мы без собаки домой не пойдём.
— Э-хе-хе, — ответил Карло, — тяжёленько будет, ну да уж как-нибудь донесу вашего пёсика.
Он взвалил Артемона на плечо и, отдуваясь от тяжёлого груза, полез наверх, где, всё так же втянув голову, выпучив глаза, стоял Карабас Барабас. — Куклы мои… — проворчал он.
Папа Карло ответил ему сурово:
— Эх, ты! С кем на старости лет связался, — с известными всему свету жуликами, с Дуремаром, с котом, с лисой. Маленьких обижаете! Стыдно, доктор! И Карло пошёл по дороге в город. Карабас Барабас со втянутой головой шёл за ним следом. — Куклы мои, отдай!.. — Нипочём не отдавай! — завопил Буратино, высовываясь из-за пазухи.
Так шли, шли. Миновали харчевню «Трёх пескарей», где, в дверях кланялся плешивый хозяин, показывая обеими руками на шипящие сковородки.
Около дверей взад и вперёд, взад и вперёд расхаживал петух с выдранным хвостом и возмущённо рассказывал о хулиганском поступке Буратино. Куры сочувственно поддакивали:
— Ах-ах, какой страх! Ух-ух, наш петух!..
Карло поднялся на холм, откуда было видно море, кое-где покрытое матовыми полосками от веяния ветерка, у берега — старый городок песочного цвета под знойным солнцем и полотняная крыша кукольного театра.
Карабас Барабас, стоя в трёх шагах позади Карло, проворчал:
— Я тебе дам за куклу сто золотых монет, продай.
Буратино, Мальвина и Пьеро перестали дышать — ждали, что скажет Карло.
Он ответил:
— Нет! Если бы ты был добрым, хорошим директором театра, я бы тебе, так и быть, отдал маленьких человечков. А ты — хуже всякого крокодила. Не отдам и не продам, убирайся.
Карло спустился с холма и, уже более не обращая внимания на Карабаса Барабаса, вошёл в городок.
Там на пустой площади неподвижно стоял полицейский.
От жары и скуки у него повисли усы, веки слиплись, над треугольной шляпой кружились мухи.
Карабас Барабас вдруг засунул бороду в карман, схватил Карло сзади за рубашку и заорал на всю площадь:
— Держите вора, он украл у меня куклы!..
Но полицейский, которому было жарко и скучно, даже и не пошевелился. Карабас Барабас подскочил к нему, требуя арестовать Карло.
— А ты кто такой? — лениво спросил полицейский.
— Я доктор кукольных наук, директор знаменитого театра, кавалер высших орденов, ближайший друг Тарабарского короля, синьор Карабас Барабас…
— А ты не кричи на меня, — ответил полицейский.
Покуда Карабас Барабас с ним препирался, папа Карло, торопливо стуча палкой по плитам мостовой, подошёл к дому, где он жил. Отпер дверь в полутёмную каморку под лестницей, снял с плеча Артемона, положил на койку, из-за пазухи вынул Буратино, Мальвину и Пьеро и посадил их рядышком на стол.
Мальвина сейчас же сказала:
— Папа Карло, прежде всего займитесь больной собакой. Мальчики, немедленно мыться…
Вдруг она в отчаянии всплеснула руками:
— А мои платья! Мои новенькие туфельки, мои хорошенькие ленточки остались на дне оврага, в лопухах!..
— Ничего, не горюй, — сказал Карло, — вечером я схожу, принесу твои узлы.
Он заботливо разбинтовал Артемоновы лапы. Оказалось, что раны почти уже зажили и собака не могла пошевелиться только потому, что была голодна.
— Тарелочку овсяной болтушки да косточку с мозгом, — простонал Артемон, — и я готов драться со всеми собаками в городе.
— Ай-ай-ай, — сокрушался Карло, — а у меня дома ни крошки, и в кармане ни сольдо…
Мальвина жалобно всхлипнула. Пьеро тёр кулаком лоб, соображая.
— Я пойду на улицу читать стихи, прохожие надают мне кучу сольдо.
Карло покачал головой:
— И будешь ты ночевать, сынок, за бродяжничество в полицейском отделении.
Все, кроме Буратино, приуныли. Он же хитро улыбался, вертелся так, будто сидел не на столе, а на перевёрнутой кнопке.
— Ребята, — довольно хныкать! — Он соскочил на пол и что-то вытащил из кармана. — Папа Карло, возьми молоток, отдели от стены дырявый холст.
И он задранным носом указал на очаг, и на котелок над очагом, и на дым, нарисованные на куске старого холста.
Карло удивился:
— Зачем, сынок, ты хочешь сдирать со стены такую прекрасную картину? В зимнее время я смотрю на неё и воображаю, что это настоящий огонь и в котелке настоящая баранья похлёбка с чесноком, и мне становится немного теплее.
— Папа Карло, даю честное кукольное слово, — у тебя будет настоящий огонь в очаге, настоящий чугунный котелок и горячая похлёбка. Сдери холст.
Буратино сказал это так уверенно, что папа Карло почесал в затылке, покачал головой, покряхтел, покряхтел, — взял клещи и молоток и начал отдирать холст. За ним, как мы уже знаем, всё было затянуто паутиной и висели дохлые пауки.
Карло старательно обмёл паутину. Тогда стала видна небольшая дверца из потемневшего дуба. На четырёх углах на ней были вырезаны смеющиеся рожицы, а посредине — пляшущий человечек с длинным носом.
Когда с него смахнули пыль, Мальвина, Пьеро, папа Карло, даже голодный Артемон воскликнули в один голос:
— Это портрет самого Буратино!
— Я так и думал, — сказал Буратино, хотя он ничего такого не думал и сам удивился. — А вот и ключ от дверцы. Папа Карло, открой…