Страница 29 из 77
Я собирала по крупицам силу. Заставляла связываться в заклинание. Но все это так медленно. Неуклюже. Плетение просто не успевало сформироваться.
Вспышка. Скрежет. Удар.
Осветительные шары взрываются светом. В глазах рябит. Вокруг сгущается воздух. Боли нет.
Время останавливается. Стихают тени. Свет замирает.
Я на коленях. Сердце с каждым ударом больно врезается в ребра, словно изо всех сил стараясь вырваться из груди. Дыхание давно сбилось, и я жадно глотаю воздух, радуясь внезапной передышке, которая однозначно закончится чем-то весьма неприятным.
Встать я не могла. Опершись одной рукой для равновесия, а другую прижав к рассеченной губе, я пыталась сфокусировать взгляд на возвышающейся надо мной женщине.
- Как все неловко-то, - прохрипела я, сплевывая сгусток крови.
Повреждены внутренние органы? Как? Когда?
- Мне не доставит чести этот поединок, - глухо ответила смотрительница. - Я зря надеялась, что за твоей бравадой хоть что-то стоит.
Живым выйдет из круга только один.
Легкий тычек. Указательный палец уперся мне прямо промеж глаз. Ноготок едва царапнул кожу, заставив поежится. Подушечка пальца веллади Алесы покалывала сконцентрированными сгустками магии.
"Зато это будет безболезненно, - попыталась подбодрить я себя, в то время как остальные мысли лихорадочно бились над поиском хоть какого-то выхода. - Не к такому исходу готовила меня Мать. Глупый, глупый Осколок".
Треск нитей и надоедливое гудение. Мириады ядовито-ярких красок вспыхнули перед глазами, предвещая опасное заклинание.
Кожа на руках лопается. Расползается в разные стороны, подобно разорвавшейся ткани. Рваные, поблескивающие края, загибаются назад, скатываясь в трубочки. Невидимые лезвия порхают по телу, оставляя мимолетные порезы. Их цель - каналы силы. Не дать вырваться потокам магии. Никакой возможности для регенерации. В дело вступает защитный механизм.
Когда боль перевешивает, когда ужас перехватывает контроль, магия, захваченная врасплох, устремляется к солнечному сплетению. Сжимается в комочек, уходя в глухую защиту. Прячется. Впадает в кому, маскируя признаки жизни. Так работает инстинкт самосохранения. Возможно, именно так я потеряла магию Света. Она могла уснуть в недрах моей души, дожидаясь более благоприятного времени для возвращения.
Точно так же могла уйти и магия Крови. Потеряв возможность к наступлению и обороне, на изломе, прорываясь сквозь изрезанные каналы, стирая в крошево хрупкие стены, отравляя внутренности, ядовитыми, разлагающими потоками, растекаясь по мышцам, костям и внутренним органам. Вот что может произойти, если магию вовремя не запереть. Чтобы окончательно не добить своего носителя, она уходит. Прячется. Консервируется. Если маг этому обучен. Если сумел выработать такой инстинкт. Если его сознание в какой-то момент не было отравлено лунным безумием.
Безумию плевать на защитные механизмы. Для него нет преград. Оно готово идти напролом сметая все вокруг, подминая под себя осколки сорванных каналов. Его не беспокоит жизнь собственного носителя. Все что оно умеет - превращать окружающее в хаос.
Много крови. Много силы.
Предки смотрят на нас, сорвав тонкий слой разделяющей ткани реальности. Я слышу одобрительный шепот и понимаю: результат этой битвы решаем не мы с Алесой. Это их выбор.
Я теряю контроль. Мои нити силы выскальзывают. Рвутся. Хлесткими концами вцепляются в смотрительницу, смещая потоки чужеродного заклинания обратно на женщину.
Крик переходящий в вой. Он принадлежит мне.
Пелена слетает с глаз. Жертва принесена. Луна довольна подарком.
Вслед приходит безжалостный удар осознания: веллади Алеса не виновата. Все ее поступки были направлены на защиту пансионата от посторонних. Если посмотреть на ситуацию с ее стороны, я - нарушитель. Серьезный. Безумный. Опасный. Смотрительница сделала все возможное, чтобы обезопасить своих девочек от меня.
Она падает. Падает красиво. Она до последнего вдоха остается собой.
Я слышу как обрывается нить жизни и мне нестерпимо обидно. Смотрительница была права. Я - нет. Я не заслуживала победы. Только не такой. Не лживой. Не омраченной грязью моих ошибок, которые должны были стоить кому-то жизни. Кому-то, кто не я.
Круг разрывается.
Поединок окончен.
Победитель очевиден.
Меня обнаружила Леда. Спустилась в зал, выяснить, где я так задержалась. Застыла в проходе каменным изваянием и надолго замолчала. Смотрела, как сжимаются мои руки на плечах павшей веллади. Как я отстраненно перебираю шнурки в ее волосах, пытаясь вспомнить, что означает каждый из них.
Леда не подходила. Просто молчала.
У Алесы бледное лицо. Мраморная, потерявшая цвет, кожа. Посиневшие губы. Закрытые глаза. Она как большая неподвижная кукла в руках глупого, озлобленного ребенка, так и не сумевшего вырасти. Сломавшего игрушку, потеряв к ней интерес.
Вот какой я была на самом деле. Так выглядит вся правда обо мне.
Сестры были моим крохотным спасением. Под всеми этими правилами, ритуалами и философией о красоте смерти длинной в тысячелетия, таилась одна маленькая простая истина. Сестер учат не искусству убийства, а ценности жизни. Тому, как важно оставаться человеком в любой ситуации.
Поправка привнесенная Калебом: ценность чужой жизни теряется очень быстро.
Нас было пятеро. Четверо тех, кто пережил эксперименты и Калеб. Мы все были добровольцами. Я родилась в семье потомственных художников. Папа иллюстрировал книги, расписывал храмы и иногда подрабатывал рисуя портреты для знати. Денег хватало, чтобы обеспечивать нашу маленькую, но дружную семью. Мама была поэтессой. Женщина невероятной красоты и душой, принадлежащей иному миру. Она часами могла смотреть, как опадают цветы с яблоневого дерева или всю ночь следить за светом луны. Последнее увлечение, на тот момент считавшееся главным признаком романтичной и утонченной натуры, и стало приговором мне - еще не родившемуся ребенку. В те времена никто не знал причин возникновения лунного безумия. В какой-то мере его считали болезнью благородных. Прости меня Свет, но в некоторых городах эта болезнь считалась престижной.
Ее обнаружили слишком поздно, чтобы начать лечение или хоть как-то затормозить процесс. Мне было шестнадцать, когда отец уже сбился со счета, сколько раз он ловил меня на подходе к обрыву. Все из-за сказки, ранее обнаруженной в его кабинете. Я возомнила себя ее персонажем, и следуя за действиями героя хотела погрузится на морское дно с затонувшими кораблями и драгоценными дворцами подводного правителя. Мое безумие начиналось именно с этого. Я зацикливалась на какой-то идеи и не могла успокоиться до тех пор, пока не воплощу ее в жизнь. Лекари разводили руками и советовали подыгрывать. Лучшим вариантом они считали возможность завершения навязчивой идеи. И родители начали звать меня их маленькой китрой. Да, тогда это слово еще не было нарицательным.
Время шло. Иногда я была в своем уме, иногда нет. В любом случае, жизнь продолжалась, в то время как я застряла в причудливых фантазиях, изредка возвращаясь в реальность. Так могло продолжаться бесконечно долго. Но родители грезили о внуках. О талантливых, успешных и известных внуках. Отец продал несколько семейных реликвий, мать сдала все украшения, преподнесенные поклонниками, в ломбард и продала авторство на новый сборник поэм. Собранных денег хватило, чтобы нанять компаньонку и снарядить меня в далекий путь к лучшему специалисту по магическим заболеваниям.
Его звали Калеб Геллиофрей. Искусный маг, талантливый врачеватель, непревзойденный охотник на демонов. Оставив свой пост в совете магов Вольных Королевств, он решил уйти на покой и заняться научной деятельностью. Уютное затворничество быстро надоело живому уму, запертому в медленно стареющем теле. Он занялся экспериментальным целительством, чтобы помогать тем больным, от чьего недуга так и не было найдено лекарство. Речь, конечно же, шла о магических хворях. В числе которых значились лунное безумие, постмагическая депрессия, смещение потоков с последующим расстройством личности и сбитый контроль доминирующей Стихии. Он открыл свой маленький пансионат-лабораторию. Именно там я и познакомилась со своей будущей лучшей подругой Эрин, будущим мужем, чье имя я поклялась больше не вспоминать, и будущим неординарным ухажером Эрин, чьего имени я никогда не могла запомнить.