Страница 3 из 66
В моей матери всего пять футов роста. Она лишь на семнадцать лет старше меня, и это значит, что ей ещё нет пятидесяти, а выглядит она и вовсе на тридцать. Она до сих пор могла носить пряжки — призы за победы в скачках вокруг бочек (одна из дисциплин родео — прим. переводчика) — на их оригинальных поясах. Она блондинка — я уверена, что это её натуральный цвет, — но оттенок меняется каждый год. В этом году он был рыжевато-золотистым. У неё большие невинные голубые глаза, чуть вздёрнутый нос и полные, округлые губы.
С посторонними она иногда играет в глупую блондинку, хлопая ресницами и добавляя в голос хрипотцы, которую узнает любой, кто смотрел старые фильмы вроде «В джазе только девушки» или «Автобусная остановка». Насколько я знаю, моя мать ни разу в жизни сама не меняла сдувшуюся шину.
Если бы резкий нотки гнева в ее голосе не дополнялись бы темными кругами под ее глазами, я бы могла ответить тем же. Вместо этого, я просто пожала плечами.
— Я не знаю, мам. После того, как это произошло… Я несколько дней оставалась койотом.
Я представила полу-истеричный образ того, как звоню ей и говорю: «Кстати, мам, угадай, что случилось со мной сегодня…»
Она посмотрела мне в глаза и, я думаю, увидела больше, чем мне бы хотелось.
— Ты в порядке?
Я уже собиралась сказать «да», но время, прожитое с существами, умеющими чуять ложь, подарило мне привычку отвечать честно.
— По большей части да, — сказала я, идя на компромисс. — Помогает то, что он мёртв.
Было унизительно, что опять появилась тяжесть в груди. Я дала себе столько времени пожалеть себя, сколько могла позволить.
Мама могла обнимать своих детей, как любой из самых лучших родителей, но я должна была больше ей доверять. Она знала, насколько важно крепко стоять на своих двоих. Кисть её правой руки была сжата в напряжённый кулак, но когда она заговорила, её голос был оживлённым.
— Хорошо, — сказала она, словно мы уже обговорили всё, что она хотела узнать. Я была не настолько глупой, чтобы поверить в это, но я также знала, что время расспросов настанет позже, когда мы останемся наедине.
Она посмотрела своими ангельскими голубыми глазами на Адама.
— Кто вы, и что вы делаете в доме моей дочери в одиннадцать вечера?
— Мне не 16, - возмутилась я, — я могу оставаться с мужчиной хоть всю ночь, если захочу.
Мама и Адам оба проигнорировали меня.
Адам оставался напротив двери в мою спальню и держался более непринужденно, чем обычно. Я думаю, он пытался создать у моей матери впечатление, что он здесь дома, что он тот, кто имеет право не пускать её в мою комнату. Он приподнял бровь и не выказывал и тени той паники, которая слышалась раньше в его голосе.
— Я Адам Хауптман. Я живу по другую сторону забора за её домом.
Она бросила на него сердитый взгляд.
— Альфа? Разведённый мужчина с дочерью-подростком?
Он подарил ей одну из своих внезапных улыбок, и я знала, что моя мама уже одержала очередную победу: она весьма притягательна, когда сердится, а Адам знает не так много людей, достаточно отчаянных, чтобы сердится на него. Внезапно на меня нашло озарение. На протяжении последних нескольких лет я совершала тактическую ошибку, если действительно хотела, чтобы он перестал заигрывать со мной. Мне нужно было глупо улыбаться и хлопать ресницами перед ним. Очевидно, он наслаждался компанией огрызающейся на него женщины. Он был слишком занят тем, что смотрел на сердитое лицо моей матери, чтобы увидеть моё.
— Именно так, мадам, — Адам перестал прислоняться к двери и сделал несколько шагов в комнату.
— Приятно наконец-то с тобой встретиться, Марджи. Мерси часто говорит о тебе.
Не знаю, что ответила бы на это моя мама, бесспорно, что-нибудь вежливое. Но с хлопающим звуком, словно яйцо разбилось о цементный пол, нечто появилось между мамой и Адамом, в футе или около того над ковром. Это было нечто размером с человека, чёрное и переломанное. Оно упало на пол, издавая неприятные запахи магии, старой крови и гнилых трупов.
Я смотрела на это очень долго, но мои глаза не сумели подобрать шаблон, который бы совпал с тем, что мне рассказал мой нос. Даже знания о том, что существует всего несколько вещей, которые могли бы просто появиться в моей гостиной, без использования двери, не смогли заставить меня опознать это. Это была зеленая рубашка, порванная и крашенная, на которой фирменный знак известной дизайнерской марки
Датский дог до сих пор был виден, и это заставило меня признать, что нечто чёрное и съёжившееся было Стефаном.
Я опустилась на колени рядом с ним и протянула к нему руку, прежде чем отдернуть ее, боясь повредить ему больше. Он явно был мертв, но так как он был вампиром, это было не так уж и плохо, как могло было бы быть.
— Стефан? — позвала я.
Я была не единственной, кто вздрогнул, когда он схватил меня на запястье. Кожа на его руке была сухой и хрустела рядом с моей кожей, сбивая с толку.
Стефан был моим другом с самого первого дня я переехал сюда из Три-Сити. Он обаятельный, смешной, и щедрый, если забыть о том, скольких ни в чем неповинных людей он убил, пытаясь защитить меня.
Это было все, что я могла сделать, чтобы не отдёрнуть руку и не начать стирать ощущение его хрупкой кожи на моей руке.
И меня терзало жуткое чувство, что ему больно держаться за меня, что в любой момент его кожа расколется и отпадёт.
Его глаза открылись до щелок, радужные оболочки были тёмно-красными, а не коричневыми. Он дважды открыл и закрыл рот, не издав при этом ни звука. Затем он сжал хватку на моей руке, так, что я не могла бы освободиться, если бы захотела.
Он вдохнул немного воздуха, чтобы иметь возможность говорить, но не мог делать этого правильно, и я слышала, как воздух с шипением просачивается в районе его рёбер, откуда он не имел никакого права выходить.
— Она знает.
Его голос совсем не звучал как его. Он был грубым и сухим. Когда он начал медленно приближать мою руку к своему лицу, то, используя последний оставшийся в лёгких воздух, сосредоточенно сказал: «Беги». С этими словами тот, кто был моим другом, исчез, поглощённый лютым голодом.
Глядя в его безумные глаза, я подумала, что его совет стоит того, чтобы ему последовать, — очень жаль, что я не смогу освободиться, чтобы сделать это. Он был медлителен, но я была в его власти и не являлась вервольфом или вампиром, обладающим сверхъестественной силой, чтобы помочь себе.
Я услышала характерный щелчок взводимого курка и бросила быстрый взгляд на мою мать, державшую в руках угрожающе выглядящий Глок, дуло которого было направлено на Стефана. Он был чёрно-розовым — всегда была уверена, что у моей матери пистолет, как у Барби, — прелестный, но смертоносный.
— Всё в порядке, — поспешно сказала я ей — моя мать, не колеблясь, выстрелит, если подумает, что он собирается навредить мне. В обычной ситуации я не стала бы особенно волноваться, если бы кому-то пришло в голову выстрелить в Стефана, вампиры не настолько уязвимы для пуль, но он был в плохой форме.
— Он на нашей стороне, — трудно было заставить голос звучать убедительно, когда он притягивал меня к себе, но я приложила максимум усилий.
Адам схватил запястье Стефана и удерживая его так, что теперь Стефан тянулся ко мне, вампир медленно оторвал свою голову от пола. Приблизившись к моей руке, Стефан открыл рот и обгорелые обрывки кожи упали на черный ковер. Его клыки были белыми и предвещающими смерть, а также намного больше, чем мне запомнилось.
Мое дыхание ускорилось, но я не отдернулась от него и не заскулила: — Уберите его! Уберите его! — указывая на него.
Вместо этого, я отклонилась от Стефана и положила голову на плечо Адама. Это делало мою шею уязвимой, но запах оборотня и Адама помог замаскировать зловоние, которое распространял Стефан. Если Стефану необходима кровь, чтобы выжить, я готова была пожертвовать ее для него.
— Всё в порядке, Адам, отпусти его.
— Не опускай пистолет, — сказал Адам моей матери. — Мерси, если ничего не получится, позвони ко мне домой и скажи Даррилу, чтобы собрал всех, кто находится там, и привёл их сюда.