Нежный плут

– Могли бы вы оградить меня впредь от подобных провокаций, сэр, – спросила она сухо, сквозь зубы.

Он рассмеялся.

– И пропустить такие сеансы колдовства, как этот? Нет, дорогой мальчик, я не откажу себе в удивлении и любопытстве, ни ради мужчины, ни ради женщины, ни ради ребенка. Во мне так мало осталось этого любопытства.

– Не щадя никого, не так ли? Даже больных детей? Или вы считаете меня достаточно выздоровевшим, чтобы я мог встать, капитан?

– Так ты мужчина или плакса?

– Кто я?

– Ты не плакса?

Грязный мужик. Он подзуживает ее, используя ее гордость. Мальчики двенадцати лет очень гордые, что, без сомнения, он учел. Девочка такого же возраста уже залилась бы слезами. Но парень скорей умрет, чем признает, что он обижен, расстроен. Черт возьми, она женщина, которая не хочет ничего, кроме как дать ему по физиономии, но не может, потому что Джорджи, которым она притворяется, такие вещи делать просто не может.

Она смотрела на него и видела, что он прямо-таки готов к целой серии сарказмов и только и ждет от нее какого-нибудь ответа, чтобы начать.

– У меня есть братья, капитан, все они старше, чем я, – сказала она ему холодно. – Поэтому всякие подколки и подтрунивания не являются чем-то новым для меня. Мои братья находят в этом удовольствие… хотя, я уверен, не такое, как вы.

– Хорошо сказано, паренек!

На его физиономии было написано удовольствие. О, если бы была возможность дать по этой роже до того, как она покинет корабль!

Но новая волна чувства поднялась в ней, когда этот человек наклонился, ощупывая ее подбородок точно так же, как это делал мистер Шарп, исследуя ее лицо. Однако, в отличие от мистера Шарпа, прикосновения капитана очень нежны. Двумя пальцами он касался ее левой щеки.

– Много мужества и, как сказал Конни, ни одного усика. – Пальцы ползли медленно по ее щеке к подбородку, очень, очень медленно, очень возбуждая ее. – Отлично, дитя.

Джорджине снова стало плохо, начались боли в животе. Но они прекратились сразу же, как только капитан убрал свою руку. Все, что ей оставалось делать, – это лежать на спине, но он неожиданно вышел из каюты.

ГЛАВА XIII

Боли в животе у Джорджины прошли быстро, но понадобилось добрых пять минут, прежде чем ее тревожные мысли успокоились и она поняла, что осталась одна в каюте. Когда она это поняла, то издала такой вопль отвращения, который был бы, конечно, услышан за дверью каюты, если бы кто-нибудь оказался там случайно. Но там никого не было, в чем она убедилась, открыв дверь.

Бормоча себе под нос по поводу кирпичных стен и отвратительных английских лордов, она поднималась по ступенькам и была на полпути к цели, когда вдруг вспомнила, что ей приказано спать в кровати. Она помедлила. Что делать, однако? Ну, определенно, она не вернется в кровать, несмотря на этот глупый приказ. Ее главная задача – разыскать Мака и каким-нибудь способом покинуть «Принцессу Анну», пока не поздно.

Однако неповиновение приказам капитана – отнюдь не маленький проступок. Не имеет значения, в какой форме этот приказ был отдан или из каких соображений. Поэтому… она должна быть уверена в том, что капитан не заметит этого неповиновения.

Ну а если он не отошел далеко? Сегодня ей вообще как-то не очень везет… Нет, она должна рассуждать здраво. Если бы он был в поле ее зрения, она могла бы подождать минуту-две, чтобы дождаться его ухода или обмануть его, но не дольше. Ей нужно на палубу, независимо от того, там он или нет. Она всегда сможет объяснить свое появление желанием бросить последний взгляд на Англию.

Так уж получилось, что она решила не тратить зря времени. Капитана не было видно поблизости. Но, к сожалению, не было и Мака. Она постояла немного, привыкая к яркому свету. Вокруг был океан. Берега Англии еще виднелись вдали, но становились все меньше и меньше.

Джорджина понимала, что ее шансы покинуть корабль сводились к нулю. Она посмотрела в небо, чтобы определить, который час. Неужели было так поздно, когда она несла поднос с едой для капитана? Взглянув на раздутые паруса, можно было убедиться, что корабль извлекает все, что может, из штормовых ветров, уносивших его в море. Англия остается позади. Она пошла вниз, желая найти капитана.

Ее охватил гнев. Будь он трижды проклят – надоедал ей со своими поучениями, рассуждениями, издевательствами, а она упустила время. Сейчас же… черт подери, она в ловушке на этом корабле, и теперь ей придется снова терпеть его издевательства. Неужели он не понимает, что ему доставляет наслаждение выводить других людей из терпения? Даже такая терпеливая женщина, как она (а она считала себя очень терпеливой), и та не могла долго выносить такого к себе отношения. Он будет провоцировать и провоцировать ее, пока она не съездит ему по физиономии или еще какой-нибудь женской выходкой не выдаст себя. А что тогда? Она не могла даже строить догадки.

Мадам Удача действительно покинула ее сегодня. Поэтому нужно рассчитывать только на себя. Когда ее охватили эти панические мысли, она вдруг почувствовала толчок в плечо. Одновременно раздался возмущенный крик:

– Что?!

Тут же она почувствовала сильнейший удар, от которого покатилась кубарем.

Удивление, охватившее ее, было глубже, чем боль, хотя ухо, по которому ее ударили, сильно саднило. А ей так и не объяснили, что же она сделала такого, за что следовало ударить ее. Над ней стоял разгневанный матрос и выговаривал:

– Мать твою, отвали отсюда, щекастый говнючок, или пришибу, как пить дать. И никогда не путайся под ногами, вонючка ты этакая!

Площадка не была такой уж узкой, чтобы он не мог обойти ее. Да и он не был настолько уж крупным. Просто сволочь. Но Джорджина не обратила на это внимания. Она поспешила убежать, потому что он намеревался дать ей еще и пинка под зад.

В это время на квартердеке Конрад Шарп беседовал с капитаном, задерживая его, в то время, как капитан рвался спуститься вниз.

– Смотри, чтобы что-нибудь не случилось, чье-нибудь вмешательство, и вы…

– Вмешательство? Да я любому кости переломаю!

– Умнейшее заявление, – саркастически сказал Конни. – Как лучше продемонстрировать перед командой, что Джорджи не является больше каютным юнгой, а превратился в твою личную собственность? Ты можешь снять с юнги кепку и все остальное и даже нарядить его в ночную сорочку. Рано или поздно, но ты сам привлечешь интерес мужиков к этому, и они поймут, в юнге есть что-то особенное. Тебя доведут до того, что ты можешь совершить убийство. И не поднимай на меня бровь, дурак. У тебя кулаки убийственные. И ты это знаешь.

– Хорошо. Я ими буду только отгонять.

Услышав сухой тон и убедившись, что Джеймс снова пришел в себя и готов внять голосу рассудка, Конни улыбнулся.

– Нет уж, не надо. Какой смысл? Если мы не будем особо обращать на нее внимания, никто ничего не узнает. Посмотри, как ее братец заботится о ней, и ни у кого это не вызывает подозрений.

Они увидели, как Макдонелл схватился с Тиддлзом, когда тот намеревался дать девушке под зад. Коротышка изворачивался под кулаками шотландца, приговаривавшего при каждом ударе:

– Еще раз тронешь паренька, говнюк, и я наверняка убью тебя.

– А он неплохо справляется, – прокомментировал Джеймс.

– По крайней мере, никто на это внимания не обратит, потому что это делает он, а не ты.

– Ты прав, Конни, мать твою. Ну а теперь интересно, что она говорит шотландцу?

Девушка говорила что-то своему брату, который в это время приподнял Тиддлза за шиворот.

– Похоже, она собирается смягчить ситуацию. Умненькая девчонка. Знает, что делать.

– Я виноват, – сказал Джеймс.

– О? Или я пропустил что-то, но у меня создалось впечатление, что ты готов приковать ее к палубе?

– Заметь, приятель, что меня не очень удивило твое открытие.

– Жаль, поскольку я-то удивился, – ухмыльнулся Конни. – Но, как вижу, ты отнесся к ситуации благородно. Так что продолжай. Признайся, однако, с какого момента ты решил, что должен особо опекать «мальчика»?