Дар памяти

Можем обсуждать меня, - фыркнул он. – Я вчера услышал, как про меня спросили: «А где этот ваш уродливый мальчик, ну, испанский архитектор?».

В твоей внешности нет ничего уродливого.

Ты так думаешь?

Да, я так думаю.

Я же говорю, ты – испанец, - засмеялся Ромулу. – Поэтому и не считаешь меня некрасивым. Англичане, с которыми я работаю, да и вообще, с кем встречаюсь, все считают меня уродливым, серьезно!

Ты шутишь? – спросил Северус.

Да нет же! Просто это, как… Слушай, ты знаешь сказку про принцессу Эрну*?

Нет.

Тогда слушай. Рассказчик из меня неважный, но я все же попробую. Была однажды горная страна, отрезанная от всего остального мира, и завоевал ее мудрый правитель Эрн, и назвал страну в честь себя Эрнотеррой. Правитель научил народ земледелию, ремеслам и придумал для него письменность. Народ Эрнотерры жил очень счастливо. Еще бы – ведь самый главный закон страны гласил, что в Эрнотерре никто не должен лгать. Прошла тысяча счастливых лет правления династии потомков короля Эрна, и с его времен сохранились лишь один королевский портрет и надпись на непонятном языке. Портрет очень огорчал жителей, ибо добрый мудрый король Эрн Первый был невероятно уродлив. И вот у нынешнего короля династии Эрна тридцать-там-какого-то родилась девочка принцесса Эрна. И она была до того уродлива, что жители всего королевства попрятали зеркала, чтобы ненароком не огорчить принцессу. Но когда ей исполнилось шестнадцать, она увидела свое отражение в ручье, и поняла, что урод, который на нее смотрит – она сама. Тогда она поняла, почему все юноши страны смотрели на нее с жалостью. От отчаяния Эрна бросилась бежать из замка, куда глаза глядят, в горы. По дороге она услышала крик о помощи, сплела из своего платья веревку и вытащила из ущелья юношу, такого же уродливого, как и она сама. И пока она его выхаживала, то решила, что раз он такой же урод, как и она, то она, наверное, не будет казаться ему некрасивой. Они поженились, а в день свадьбы юноша перевел принцессе ту самую надпись на непонятном языке, оставленную королем Эрном. И знаешь, что там говорилось? – со смехом спросил Ромулу.

Нет. Что?

Ромулу прикрыл глаза, вспоминая:

А вот: «Мужчины моей страны трудолюбивы и умны, женщины – честны и добры. Но - прости им бог - и те и другие невероятно уродливы».

Северус усмехнулся. Объятие Ромулу сделалось еще крепче.

– С тобой так хорошо, - сказал тот. – Ни о чем не хочется думать. Понравилась тебе моя сказка?

Да. Только я бы оспорил утверждение автора, что правда приносит людям счастье.

Я бы тоже его оспорил, - пробормотал Ромулу глухо. Теплое дыхание коснулась уха Северуса. – Кстати, как насчет того, чтобы пойти ко мне домой и посмотреть хороший фильм? У меня отличный видеомагнитофон и много кассет. Когда твой поезд?

Около полуночи. Я не против хорошего фильма. И даже не против пива с орешками, если мы при этом купим нормальной еды.

Вау. Я тебя пробил! – сказал Ромулу, отрываясь от Северуса и прыгая перед ним на одной ноге. Его темные глаза горели от восторга.

В первом часу ночи Северус ложился спать в холодном подземелье и, вспоминая вечер, обещал себе: «В следующий раз непременно сотру».

Снился ему Брюс Уиллис из «Крепкого орешка», который они смотрели вместе с Ромулу. Неправдоподобно огромный, размером с Хагрида, Брюс Уиллис стоял на Астрономической башне, высовывая голову из-под крыши, и держал за шкирку отчаянно барахтавшегося в воздухе таинственного Альбусова незнакомца, встряхивая его, как котенка. Северус был тут же, кружил около башни на метле, пытаясь разглядеть ненавистное лицо. «Ты можешь делать с ним все, что хочешь, Северус», - произнес вдруг из ниоткуда голос Альбуса. Северус кивнул Брюсу Уиллису, и тот сказал: «Окей, так и поступим» и разжал ладонь. И Северус стоял рядом с ним на башне и смотрел, как падает, падает и разбивается о камни темное тело.

Утром картинка сложилась сама собой. Вычислить гада, найти возможность обойти его использование силы Альбуса и убить. Даже если после этого Дамблдор убьет его самого.

Рассказ Александра Куприна «Синяя звезда». Изложение очень приблизительное, так как Ромулу читал его лет пять назад.

========== Глава 37 Переписка семьи Вильярдо. ==========

«Дорогая девочка!

Как я уже писал тебе, я не хотел рассказывать тебе об этом, но раз ты так настаиваешь, то я, конечно, выполню твою просьбу.

Дело в том, что я застал тебя обыскивающей мой кабинет, и мы с тобой имели крупный разговор по этому поводу. Надеюсь, что у тебя не возникнет чувства вины, потому что мы с тобой уже обсуждали это неоднократно, и ты много раз просила прощения, и я, конечно же, тебя простил.

Подростковое любопытство иногда толкает на поступки, о которых потом жалеешь. Помню, с меня сталось взломать защитные чары в кабинете нашего преподавателя трансфигурации, потому что я хотел посмотреть, что он прячет в своем личном шкафу. Обошлось мне это в целую прядь седых волос и две недели в больничном крыле. Не считая, конечно, субботних отработок в его кабинете до конца года.

В любом случае, помни, что я на тебя не в обиде.

PS. Наследственные дела полагаю закончить к началу февраля. Однако меня задерживает в Англии масса других дел, о которых можешь спросить у матери, и которые много важнее наследственных.

Жду новых писем.

Любящий тебя Грегори

28 января 1994 года».

О Господи! – сказала Эухения Виктория, в потрясении уставившись на пергамент, лежащий на ее коленях. Такого просто не могло быть! Что на нее нашло?!! Неужели те видения в Хэллоуин два года назад так повлияли на нее, что она позволила себе настолько неадекватный поступок в отношении столь близкого человека? Накричать, нагрубить – да. В одиннадцать-двенадцать лет она мало чем отличалась от других подростков и вспыхивала по любому поводу, словно камин от Инчендио. А Грегори не был герцогом Толедским, на которого и помыслить нельзя было повысить голос. Или Джафаром, при виде которого в голову приходило слово «благоговение». С Грегори можно было ссориться и спорить, отстаивая свое право жить, как ей хотелось, и потом признавать его правоту, мириться, просить прощения и быть прощенной.

И слов Эухения в запале, помнится, часто не выбирала. До тех пор, пока в тринадцать лет при занятиях окклюменцией не пробила память баронессы и не нашла в ней просмотренные воспоминания Грегори. После этого не то что грубить, слово лишнее долго боялась сказать. И все думала: как? Как он все это выдержал? Даже сейчас собственное пережитое на драконьей ферме казалось куда меньшим, это-то и держало, что он смог. Не просто выжил, а стал тем, кем стал. И что-то познал в жизни такое важное, что у нее никак не получалось.

Эухения перечитала пергамент, и обнаружила внизу приписку: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога…»(Псал.42:5)

Бог? – сказала она со злостью. Губы ее скривились в ироничной усмешке. – Где он? Где ты его нашел?!! Почему он бросил меня теперь здесь? С этими снами? Что он дает людям? Зачем он вообще?!! – и она упала на постель лицом в подушку и зарыдала. Перед ее глазами вновь была сцена с фермы, когда Чарли слизывал с перчаток драконью желчь, и какой-то невообразимый гнев рос, ширился внутри нее.

Через пару минут она проплакалась и села, прислонившись затылком к ветхому гобелену, жесткими быстрыми движениями вытирая следы слез. – Ты был неправ, Пиппе! – сказала она. – Я бы смогла это сделать. И я это буду делать.*

Через час барон де Ведья-и-Медоре, только что оттрахав хорошенькую секретаршу Анхелику, довольно щуря усталые близорукие глаза, пил кофе, сваренный секретаршей, а также читал письмо, полученное с домашней серой совой. «Папа, ни за что не поверю, что в мире не осталось ни одного известного целителя, который бы меня не посмотрел».

– Похоже, мой друг, - пробормотал Леонардо себе под нос, старательно отводя взгляд от чересчур ревнивой Анхелики, - наша девочка начинает выздоравливать.