Дар памяти

Ты была там, – вдруг сказал барон.

Он отстранился от жены и посмотрел ей в глаза.

Да.

И что же ты нашла?

Следы темного заклятья, убивающего все живое в радиусе нескольких миль вокруг. Я не знаю его.

Они помолчали.

– Увы, я разбираюсь лишь в тех проклятьях, которые вызывают медленное или быстрое умирание. В любом случае, во всем том, что еще можно остановить. Или замедлить. Я врач, а не воин, – он сокрушенно помотал головой. – Ты могла бы спросить своего отца.

Он вообще не знает, что она настолько…

Настолько больна, - продолжил за жену Леонардо. – В его состоянии любые вести могут стать последней каплей, но мы не сможем скрывать от него вечно.

Но ведь ты сам сказал, что есть надежда…

Друг мой, она ничтожна, и ты знаешь об этом, - скорбно сказал он.

Опять помолчали.

– Знаешь, - вдруг заговорила баронесса, - мне кажется, если я разгадаю эту загадку, она встанет. Если она захочет это сделать.

Это бы не помешало. – Как хороший врач, Леонардо знал, насколько существенную роль в процессе играет воля пациента.

Что ты здесь делаешь? – она отстранилась от мужа, и пошла вдоль лаборатории, отмечая взглядом мелочи, связанные с дочерью. Вот тут, на средней полке стеллажа, стоит кружка - работая, Эухения бесконечно пила чай, вон там, рядом с дорогим платиновым котлом, книга на арабском языке, в кресле напротив большой горелки – подушка с видом Толедо, вышитая самой баронессой: деревья на узоре - розовые и сиреневые, попытка сделать мир чуть более цветным, год был тяжелым.

Искал Эухенио, чтобы сделать ему заказ для госпиталя.

Он спит, - баронесса твердо посмотрела на мужа. – Тебе придется найти другого поставщика. Эухенио целые сутки варил твои зелья. Они не такие сложные, чтобы их нельзя было заказать в обыкновенной аптеке.

Ему нравится это делать, Мария Инесса, - возразил барон. – Он этим живет.

Не вылезая из подвала целыми сутками! Ему всего двенадцать лет, а у него уже нет жизни!

В двенадцать лет он может сам зарабатывать на жизнь, как взрослый волшебник. Разве ты не хотела, Мария Инесса, чтобы у нас были деньги? Если Эухения перестанет варить зелья, что мы будем делать? Моих денег едва хватает, чтобы выплатить залоговые платежи за наши земли. Ромулу вынужден брать заказы, семья не видит его целыми днями.

Баронесса осторожно кашлянула:

– Если только заказы – это не предлог, чтобы не видеть семью.

На лице барона появилось виноватое выражение:

– Неудачная идея была – этот брак с Ритой… Но они так хорошо подходили друг другу.

Исключая тот факт, что она много лет была влюблена в какого-то учителя и всем и каждому твердила, как Ромулу похож на него. Ладно, мы допустили это, значит, нам и последствия расхлебывать, - холодно сказала баронесса.

Барон не слушал ее, обдумывая какую-то идею.

Если говорить о Ромулу, - пробормотал он, - то, друг мой, мне кажется, ты можешь спросить про это темное заклятие у его крестного. Он в свое время возглавлял отдел британского аврората. А учитывая, что он боролся с последним Темным Лордом, очень может быть, что он знал и заклинания, которыми пользовался противник.

У Грегори? – баронесса кивнула. – А это, пожалуй, мысль. Конечно же, Грегори... Он знает много такого, чего не знают другие. Только захочет ли он об этом говорить... - И добавила задумчиво: - Кстати, ты не знаешь высокого волшебника с голубыми глазами и длинной белой бородой? На вид ему лет восемьдесят. Я встретила его, когда была в монастыре в прошлый раз. Грегори сказал, что так, один знакомый. Но мне показалось, что они очень хорошо знают друг друга.

Леонардо покачал головой. - Он мало когда делится чем-то личным, ты же знаешь. Даже после того, как мы с Хенриком практически поставили его на ноги.

Знаю, - баронесса посмотрела на свои руки, расправляющие подол. - Ну да Бог с ним! Тебе уже пора аппарировать в Мадрид, - и, поцеловав мужа, она, словно обретя былую твердость, уверенным шагом вышла из комнаты.

========== Глава 7 Сделка ==========

POV Северуса

Рождественский ужин закончился. Можно больше не изображать клоуна за общим столом, а сесть в любимое кресло, наблюдая, как варится основа для того самого зелья.

Год назад в Рождество я был с Альбусом. И потом он сказал мне, посмеиваясь: «Рядом с тобой мне не нужны никакие зелья, Северус. Ты сам - зелье. Ты – моя молодость». Он редко говорил что-либо такое, и каждую фразу я бережно складывал в копилку памяти, зная, что настанет день – и я буду сидеть и перебирать ее осколки.

Память – моя опора в минуты отчаяния.

Дружба с Лили. Эти воспоминания помогают мне вызывать Патронуса.

Память об Альбусе хранит тело. Мой сильный союзник.

Мы стали любовниками на второй год моей работы в школе. В первый год я занимался выживанием и укреплением авторитета. Первое состояло из многочисленных допросов в аврорате, но мне основательно повезло: когда меня пришли арестовывать в Хогвартс, Альбус был на месте, и в первую очередь они связались с ним. Он сразу заявил, что я был его шпионом, не открывая, когда я им стал, и тем самым спас мне не только жизнь, но, вероятно, и честь. О методах аврората я был наслышан. По мне, так способы допроса светлой стороны мало чем отличались от способов темной. Изнасилования и пытки имели место и там, и там. Ко мне же, благодаря авторитету Альбуса, относились с неприязнью, но переходить границы не рисковали.

Укрепление моего собственного авторитета в качестве профессора зельеварения было задачей более тяжелой. Ученики с 4-го курса по 7-й помнили меня еще студентом. Некоторые из них имели счастье лицезреть инцидент у озера, где я, к моему собственному несчастью, играл, хотя и вынужденную, но главную роль. Однако способность быть одновременно в двух местах, угрожающий вид и снятие баллов, в конце концов, подействовали. Моими инструментами стали голос и умение язвить.

Со слизеринцами вышло даже легче.

Перед тем, как приступить к обязанностям декана, я составил список того, чего мне самому не хватало в школе. Оказалось, что очень многого, и в первую очередь –ощущения поддержки от декана и факультета. Так появилось правило номер один: слизеринцы - все за одного. Классические одиночки, привыкшие скрывать свои чувства, стали самым сплоченным факультетом Хогвартса. Важно было понимать, что собой представляет каждый ребенок, и я стал посещать родителей учеников, чтобы оценить домашнюю обстановку.

Кроме того, точно так же, как были запрещены публичные ссоры, я ввел правило никогда не ругать слизеринцев при других. Что бы они ни натворили, разбирательство всегда происходило за закрытыми дверями. Я ни в чем не уступал Минерве, отстаивая своих змеенышей до последней возможности, и они были мне благодарны. Неприязнь самой Минервы меня не беспокоила: я никогда не стремился притворяться там, где от этого не зависело выживание.

Во второй год я вступил с внутренней твердостью и ощущением, что, возможно, в этой жизни есть еще какой-то смысл, кроме того, чтобы дожидаться возвращения Лорда и появления в Хогвартсе Гарри Поттера.

К Альбусу я относился с благодарностью и бесконечным восхищением. Что касается его манипулятивной натуры и любви ко всяким долгоиграющим шахматным партиям с участием ближних, то это меня тогда не тревожило, да и сейчас я скорее опасаюсь за него, чем его самого. Его благосклонность обеспечена мне до тех пор, пока я полезен, а я с моими знаниями и опытом буду полезен всегда.

Возможно, он спас мне жизнь дважды: в ночь убийства Лили я думал о том, чтобы покончить собой. Он дал мне то, что вытащило меня: шанс сделать так, чтобы Лили отдала жизнь не напрасно. Но главное, что удержало меня на плаву: я почувствовал, что я ему нужен. Как поддержка, как союзник. Альбус тоже был безмерно одинок. И кому, как не мне, третьему по силе волшебнику в Англии - после Дамблдора и Темного Лорда, было дано понять это.