Дар памяти

Не знаю, как мне удалось досидеть до конца обеда. Трелони, оказавшаяся рядом, пыталась загрузить в мой мозг всякую чепуху, и если бы я не возненавидел эту курицу раньше за «вовремя» произнесенное пророчество, то возненавидел бы в этот день декабря 1982 года. Вернувшись к себе, я налил было в стакан огневиски, но потом швырнул его в стену, решив, что топить свои несчастья в алкоголе как минимум пошло. Ну, ты же умный человек, Северус, говорил я себе, ты знал, что не стоило и пытаться. Привлечь кого-то к себе - это одно. А сохранить его рядом с собой – это мне никогда не удавалось. Все хорошее имеет свойство заканчиваться.

Я пошел в спальню, схватился за «Вестник зельеварения» и попытался его читать. Но на этот раз сосредоточиться не получилось. Боль, бесконечная, огромная, била меня ногами в живот. Я не мог понять, как Альбус мог утром целовать меня, зная, что в обед он будет уже с министром. Я упал на пол, на коврик перед кроватью, и скорчился, пытаясь, как черепаха панцирем, закрыться от этой невыносимой боли. Я не плакал – я выл от безысходности и отчаяния, которые охватывали меня. Потом затих.

А потом услышал шаги, шелест мантии и веселый голос Альбуса:

Так я и думал! Северус – ты невозможный ревнивец!

Он опустился рядом со мной, перевернул меня и с задумчивой улыбкой провел рукой по моим волосам: - Я не успел предупредить тебя, мой темпераментный мальчик. Миллисента Багнолд решила прервать декретный отпуск и вернуться на пост министра. Слишком сильная подковерная борьба разворачивается, и Рудольфус хотел попросить у меня совета.

Видел я, как он хотел попросить у вас совета, - пробормотал я хмуро, все еще не веря ему. – Рукой по колену.

Ну, в этом нужно винить не меня, а Рудольфуса, с его необоснованными надеждами, правда? – он продолжал гладить меня по волосам, и я потихоньку отходил от дневного представления. – Северус, мне не нравится, что ты ревнуешь меня ко всякому министерскому чиновнику. Они будут появляться здесь все чаще, и мне бы не хотелось в дальнейшем наблюдать подобные реакции с твоей стороны.

У меня не было бы оснований для ревности, если бы четверо из пяти министерских чиновников, которые здесь бывают, не были вашими любовниками, – возразил я.

Альбус улыбнулся.

– Это правда, - сказал он. А потом, остановив руку на моих волосах, наклонился и прошептал мне в ухо: - Не ревнуй. Никто из них не был во мне.

Я замер, решив, что ослышался.

Почувствовав, как горячий язык Альбуса скользит по моей ушной раковине, я еле удержался, чтобы не застонать. А он лег рядом, опираясь на локоть, и продолжил путешествовать языком по моей шее, потом его руки начали расстегивать мою рубашку. Я перехватил их и застыл так, не решаясь смотреть ему в лицо. Я боялся переспросить и услышать «нет». Но вместо этого услышал:

Ты не хочешь?

Не хочу чего?

Попробовать себя в новой роли? – лукаво сказал Дамблдор.

Я не знал, что сказать. У меня перехватило дыхание. Я боялся все провалить, но не мог вымолвить и слова. Альбус высвободил свои руки из моих и положил ладонь мне на грудь, поглаживая волоски. Потом притянул меня к себе, мое ухо было на уровне его сердца, и я слышал, как бешено оно стучит. И я едва расслышал тихий голос:

Только будь осторожен, пожалуйста, я лет восемьдесят этого не делал.

Все дальнейшее случилось у Альбуса. На столе в гостиной. Альбус почему-то пожелал сделать это лицом к лицу, и когда он развел передо мной ноги, у меня от такого бесстыдного зрелища пересохло в горле, а сердце на несколько секунд остановилось. Я так хотел этого, но теперь, когда дошло до дела, трясся как осиновый лист, боялся, что все сделаю не так, как надо, и он потом не захочет не то что позволить мне быть сверху еще раз, но и вообще меня видеть. Чудовищным усилием я взял себя в руки и стал растягивать его, стараясь вспомнить, как он делал это со мной. Альбус лежал с напряженным белым лицом, как будто я насиловал его, но когда мне удалось нащупать простату, с его губ сорвался жалобный, тихий стон, и он подался ко мне. Меня охватила какая-то дикая невообразимая нежность, и я сразу перестал бояться. Когда я вошел в него, это было слишком тесно, слишком больно и по ощущениям - сильнее всего, что я испытывал когда-либо. Немыслимо трудно было удержаться от того, чтобы не сорваться в быстрые толчки. Податливость этого тела, священного для меня, сводила меня с ума. Я готов был кончить только от осознания, что я внутри него.

Больно? – спросил я, отследив гримасу, промелькнувшую на лице Альбуса.

Он кивнул и подался навстречу и сжал меня, словно приказывая мне двигаться. Какое-то время я еще мог делать это медленно, но когда вдруг посреди напряженного молчания услышал от него собственное имя, потерял контроль, и стал вбиваться со всей мочи. Мне казалось, что я сам умру от этого бешеного темпа, что сердце не выдержит, словно сквозь вату в ушах я слышал собственные хрипы, Альбус вторил мне короткими вскриками. Когда меня накрыл оргазм, я, содрогаясь всем телом, обвалился на Альбуса и с трудом сообразил, что и ему надо закончить. Впрочем, он тоже был почти на пределе, и для этого хватило пары движений. Еще не выскользнув из него, я притиснул его к себе и стал гладить по волосам, сцеловывая пот с его прозрачных висков. Я задыхался от нежности, восторга и благодарности. Я всегда знал, что могу умереть за этого человека, и мне нечего уже было предложить ему сверх того, так что оставалось только принимать то, что он давал мне. И теперь я, кажется, принял это. Я вышел из него и, отводя взгляд от потеков моей спермы там, склонился к его колену и поцеловал шрам в виде карты лондонского метро. Я всегда думал, зачем ему этот шрам, а теперь как-то стало понятно, зачем.

В ответ Альбус обнял меня как-то беспомощно, затем решительно отстранился, жестом приказав мне отступить, слез со стола, и подняв свою мантию, закутался в нее.

– Это было хорошо, - сказал он задумчиво, как будто подводил итоги эксперимента. – Можно как-нибудь повторить.

На этом моменте вся моя восторженность слетела, и я понял, что если бы не поставил такое условие в самом начале наших отношений, то он никогда бы не позволил мне быть сверху. Что он, кажется, сделал это только из милости ко мне.

Альбус сел на диван и с отсутствующим видом наколдовал нам вина. Чувствуя себя полным придурком, я бросил на себя очищающие чары и стал натягивать брюки. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Словно бы между мной и Альбусом произошло что-то непоправимое. Я перешел границу, которую не должен был переступать.

Бокал вина завис передо мной, и я тупо смотрел на него. Я не знал, что делать. Первым моим порывом было броситься перед Альбусом на колени и вымаливать у него прощение, но я чувствовал, что так будет только хуже. Я призвал рубашку и стал натягивать ее. Медленно. Я хотел поскорей оказаться подальше отсюда, но быстрые движения в этой комнате казались мне не уместными. Как будто мы только что похоронили кого-то. Вероятно, наши отношения.

Дамблдор вдруг скользнул по мне взглядом и рассмеялся. Он встал, приблизился ко мне, поднес бокал вина к моим губам и обнял. Я покорно выпил. Вино было приятным, наверное, эльфийским, без всякой приторной сладости, как глоток свежего воздуха в духоте.

У тебя есть один большой недостаток, Северус. Ты принимаешь все на свой счет, – Альбус поцеловал меня в губы, слегка коснувшись их языком. - Ты все сделал великолепно, мой мальчик. То, о чем я думаю, не имеет к тебе никакого отношения. Я сейчас хочу побыть один, но я не против, если ты придешь вечером.

Наверное, у меня был на редкость глупый вид. А может быть, счастливый. Не знаю. Уткнувшись носом в его мантию, я только что не разрыдался. Он обнимал меня, гладя по голове.

Потом мы повторяли много раз. По-всякому. И я, в конце концов, успокоился и позволил себе привязаться к нему, определив для себя, что это не просто секс, а нечто большее. И все-таки – просто секс. Секс. Дружба. Но ничего иного.