Страница 22 из 33
– Раззява! Сапожники… – долетело до Андрея.
Отстранив бригадира, Потапенко сам дал знак крановщице. Тросы дрогнули, ротор плавно качнулся в сторону. Виктор, продолжая одной рукой показывать, другой ловко действовал деревянными подкладками. Он работал легко, улыбаясь, бесстрашно подсовываясь под качающуюся стальную махину. Он сочно, с азартом поругивался, и постепенно вокруг прояснело, люди повеселели, задвигались быстрее, ротор уверенно пошел вниз и мягко лег на подшипники.
– Виктор Григорьевич, вы – бог! – пропел начальник цеха, подавая ему паклю.
Вытирая перепачканные в масле руки, Виктор подошел к Андрею. Разгоряченные глаза его весело блестели.
Андрей был восхищен.
– Они бы тут еще битый час провозились, – самодовольно сказал Виктор.
Охваченный гордостью за Виктора, Андрей начал с восторгом рассказывать о сообразительности Бориса Зиновьича и о результатах испытания.
– Значит, нашли, – не дослушав, сказал Виктор и повернулся к директору станции.
– Нет, я вижу, ты не понял, – огорчился Андрей. Он начал быстро чертить пальцем на лакированном кожухе генератора.
– Смотри сюда. Остроумно? Теперь ясно, какая бессмыслица подозревать обмотки.
Виктор вздохнул. Поодаль стояли, ожидая его, директор станции и начальники цехов.
– От тебя требуется дать заключение, – с холодком говорил он. – Либо выводить генератор в ремонт, либо ты гарантируешь его безупречную работу. В последнем случае ответственность ложится на тебя. Кроме того, придется детально рассчитать новый режим. На кой тебе возиться… Я делаю все, чтобы ты мог заниматься своим прибором, ты же сам себе болячки наживаешь. Напиши, что гипотеза этого Бориса Зиновьича заслуживает рассмотрения, но, поскольку она нуждается в добавочном исследовании, целесообразно, во избежание риска, вывести генератор в ремонт. И будешь спать спокойно. Я тебе плохого не посоветую.
Виктор направился к инженерам, Андрей шел за ним, споря, доказывая, не обращая внимания на насмешливые и удивленные взгляды окружающих.
– Как у вас со спецодеждой? – спросил Виктор у директора, и все громко, наперебой заговорили, оттеснив Андрея в сторону.
Назавтра, прежде чем подписать заключение, Андрей показал его Кривицкому. Прочитав, Кривицкий посерьезнел и сказал, что такое заключение – это перчатка, брошенная в лицо техотделу.
– Перчатка! – Обращаться к Лобанову с подобными предостережениями было так же разумно, как заливать огонь бензином. – Написано правильно? – ожесточенно переспросил Андрей.
– Технически да, но форма!.. К чему такие выражения: «перестраховка», «верхоглядская ссылка на обмотки»? Или вот еще…
– Раз правильно, так нечего поливать сиропом. А насчет перчатки – глупости. У вас устарелые понятия о служебных отношениях.
– Возможно, – миролюбиво согласился Кривицкий. Иногда он сам поражался, как добродушно он сносит замечания этого лопоухого мальчишки. – Все же, знаете, лучше молчать, чем говорить, и лучше говорить, чем писать. Если уж на то пошло, позвольте подписать эту бумагу мне.
– Убирайтесь к черту с вашим благородством! – огрызнулся Андрей. – За кого вы меня принимаете?
Проследив, как он, царапая пером, размашисто расписывался, Кривицкий вздохнул. Ему было жаль Лобанова. Чем дальше, тем больше он убеждался, что Лобанову не ужиться с этим «террариумом», как называл он компанию Долгина. «Ваш Лобанов годится для лаборатории, как Адмиралтейская игла для зубочистки или как телескоп для театра», – доказывал он Борисову. Если переделать Лобанова невозможно, так следует хотя бы удержать его от безрассудных поступков.
– Хорошо, я уберусь, – сказал он. – С одним условием: давайте все расчеты сделаем мы с Борисовым. А вы отражайте атаки Долгина. И займитесь наконец вашим прибором!
Андрей погрустнел:
– Надо еще поездить по станциям… Иначе я всякий раз буду попадать впросак, вроде как с вашим Борисом Зиновьичем.
– Это все хорошо, но трубы…
– Какие трубы?
– Я слышу, как Долгин трубит боевой сигнал, – мрачно сказал Кривицкий, – он нам объявит войну. Увидите.
Проницательность этого скептика удручала Андрея. Пока что Кривицкий во многом уже оказался прав. Из всех обещаний главный инженер до сих пор выполнил одно: через несколько дней после их разговора он направил к Лобанову свою секретаршу.
Андрею подобные девицы казались на одно лицо – надменная пустышка, сияющая отраженным светом своего начальника, специалистка по телефонным разговорам и затачиванию карандашей.
Представшее перед ним надушенное зеленое платьице, увенчанное кондитерским сооружением из шоколадных волос, как нельзя более соответствовало этому стандарту.
Андрей допрашивал ее придирчиво, уверенный, что ничего путного из нее не получится. Однако у него не было повода отправить назад эту девицу. Может быть, она сама откажется? Андрей обрисовал самыми черными красками тяжесть лабораторной работы.
Как-никак это был первый человек, которого он принимал на работу. Мельком взглянул на направление – Цветкова Нина… «И фамилия какая-то игривая».
– Так, товарищ Цветкова. Сами-то вы хотите у нас работать?
Цветкова разочарованно надула губки:
– Я полагала, что вы меня используете по специальности.
– Секретаршей? Хороша специальность! Вы значитесь младшей лаборанткой. Так и будете работать, – твердо заключил он.
Он послал Цветкову в группу Устиновой, попросив Майю поделикатнее намекнуть, что лаборатория – это не салон дамских мод, и подыскать Цветковой работу интересную и тяжелую.
Глава одиннадцатая
По предложению Бориса Зиновьича генератор на Комсомольской переключили на новую схему. Кривицкий и Борисов сделали расчеты, нужные переделки, и толчки прекратились. Таким образом, благодаря заключению лаборатории генератор не был выведен в ремонт. Однако эта история вызвала своего рода «толчки» в техотделе.
– Пока Устинова была начальником, лаборатория с нами советовалась, – ехидно сказал Долгин.
Виктор смолчал.
Через некоторое время, когда надо было затребовать отчеты, Долгин сказал:
– Не знаю, Виктор Григорьевич, как подступиться к Лобанову. Если уж вы для него не авторитет, так на меня он совсем смотреть не будет.
– Откуда вы это взяли? – спросил Потапенко.
Лицо Долгина выразило непримиримую суровость.
– Если уважаешь руководителя, то, согласитесь, так не напишешь. – И он в третий раз положил перед Виктором заключение лаборатории. – Поскольку Лобанов ваш друг, я воздерживаюсь от комментариев.
– А все же?
– Виктор Григорьевич, я человек прямой и принципиальный. – Тут Долгин сделал паузу и сурово, испытующе посмотрел на подбородок Виктора. – Партия учит нас отличать критику от злопыхательства. Когда сотрудник, вместо того чтобы прийти и честно, по-партийному, в глаза сказать: «Товарищи, вы тут не правы!» – допустим, мы были не правы! – начинает кляузничать главному инженеру… такая тактика, – будем откровенны – тактика склочников.
– Какова, по-вашему, цель этой тактики? – иронически спросил Виктор.
– Хочет показать себя за счет других.
– Ну, такими бумажками моего авторитета не подорвешь.
– Так-то так… – сказал Долгин, и плоские безбровые глаза его стали зеркально-непроницаемы.
– Между прочим, электролаборатория находится в вашем ведении, Долгин. Я не имею возможности заниматься всем сразу. У меня таких лабораторий несколько и еще тысячи людей.
– А я, Виктор Григорьевич, нахожусь в критическом состоянии. С одной стороны, я сталкиваюсь с фактом дружбы. С другой стороны, я должен практически претворять в жизнь ваши установки и быть на уровне выдвигаемых вами задач…
Перенимая манеру Долгина, Виктор строго сказал:
– Там, где речь идет о работе, для меня не существует дружеских отношений. – Он протянул Долгину заключение лаборатории.
Долгин взял листок с суровой торжественностью, как будто это был приговор или приказ о наступлении, сложил его и опустил в верхний кармашек своей черной гимнастерки.