Майя

– Эй, ты мне чуть глаз не выхлестнул!

– Я рыбку поймал, золотую рыбку! Гляньте, какая красавица!

– Таррин, ну больно же! Посмотри, там синяк, наверное… – Майя, спутанная сетями, повернула лицо к свету.

– Ох, прости меня, рыбка Майя! Где болит? Дай поцелую! – Таррин приподнял ей голову и поцеловал покрасневшее веко. – Ну что, отпустить тебя, красавица-рыбка? Ты только попроси.

– Мне и здесь хорошо, – с притворной обидой ответила Майя. – А как надоест, я от тебя ускользну.

– Вот и славно. – Таррин улегся рядом с ней и прикрыл обоих сетями, будто пологом. – Знаешь, золотая рыбка, ты меня тоже поймала. А я тебе подарочек принес. – Он порылся в кармане и вытащил блестящий золотисто-коричневый комок, от которого сладко пахло медом и орехами. – Вот, попробуй, тебе понравится, – предложил Таррин, с хрустом вгрызся в лакомство и начал жевать.

Майя сглотнула слюну и тоже откусила угощение. Невероятная, роскошная сладость обволокла рот. Майя закрыла глаза, отгрызла еще кусочек, прожевала и с удовольствием проглотила приторную тягучую массу, совершенно забыв о боли в глазу.

– Ах, как вкусно! Таррин, а что это?

– Трильса – орехи, жаренные в меду со сливочным маслом.

– А какие это орехи? Откуда они? У нас такие не растут… Ой, дай еще откусить!

– Орехи эти называются серрардо, их привозят в Икет чернокожие купцы откуда-то издалека, с юга. Еще хочешь?

– Да!

– Тогда бери… – Пристально глядя ей в глаза, Таррин зажал кусочек в зубах, обхватил Майины запястья и развел ей руки в стороны.

Майя сообразила, чего он от нее хочет, приподняла голову и прижалась губами к его рту. Ладони Таррина мягко легли ей на плечи, и он притянул ее к себе. Ухватив сладкую крошку, она ощутила во рту язык Таррина и вздрогнула. Дыхание ее участилось.

Таррин выпустил ее и улыбнулся:

– Ну что, понравилось?

– Не знаю…

– А если вот так? – Его рука скользнула под сарафан, ласково погладила грудь.

– Не надо! – воскликнула Майя, но сопротивляться не стала.

Таррин прижался к ней сильным, гибким телом, снова взял ее руку и потянул к себе между ног.

Майя вскрикнула от неожиданности, притронувшись к тому, чего раньше даже не представляла, и с испугом, будто новобранец, впервые идущий на врага, подумала: «Это не игра, а на самом деле… это происходит со мной». Она напряженно замерла в объятиях Таррина.

Внезапно Майя ощутила свое тело откуда-то извне – гладкая кожа, упругие формы, уверенные движения. Великолепное тело, способное без остановки переплыть озеро в лигу шириной, само знало, что делать, – если только Майя ему позволит. Она вздохнула, прижалась к Таррину и, дрожа, отдалась его ласкам.

Едва он вошел в нее, как Майя безоговорочно поняла, что именно для этого и родилась. Вся прежняя жизнь с ее детскими забавами и страхами исчезла, рассыпалась, как ореховая скорлупка, от тяжести Таррина, от его резких движений, от его прикосновений к ее телу… Казалось, вот-вот распахнутся огромные кованые ворота, за которыми скрыто удивительное сокровище, – только Майя была и воротами, и привратницей, и сокровищем одновременно. Она стонала, задыхалась и металась вместе с Таррином, будто они вдвоем ставили тяжелый парус.

– Ах, не… – пробормотала она, прижимаясь к Таррину.

Он замер и чуть отстранился:

– Что, милая?

– Не… не останавливайся! Ох, ради Крэна и Аэрты! Не останавливайся!

Он радостно рассмеялся, обнял ее покрепче и исполнил требуемое.

Наконец Майя пришла в себя. Таррин с улыбкой склонился над ней:

– Вот так рыбку я загарпунил, красавицу-рыбку! Загарпунил, да?

Она промолчала, часто дыша, как ребенок, играющий в прятки.

– Тебе хорошо, красавица Майя? – спросил Таррин.

Она кивнула. В огромных синих глазах блестели слезы.

– Хочешь еще трильсы? – Он поднес ей к губам кусочек лакомства.

Майя с наслаждением разгрызла орех.

– Нравится?

– Очень, – выдохнула она. – Мне это в новинку.

Таррин расхохотался во весь голос:

– Ты о чем это? О трильсе или…

Майя сообразила, как двусмысленно прозвучали ее слова, и тоже рассмеялась.

– Скажи, а ты с самого начала это задумал, когда велел мне сети чинить? – спросила она.

– Нет, что ты, золотая рыбка, ничего такого я не помышлял. Только мне давно этого хотелось, разве ты не знала?

– Ну, наверное, догадывалась. Теперь вот сама вижу…

– Ха! Конечно видишь – вот, погляди!

Майя закусила губу и отвела глаза.

– Что, красавица, не видала прежде зарда? Смотри хорошенько, теперь ты – женщина, тебе можно.

– Ой, а он теперь мягче… и меньше. Я тут подумала… – Майе не приходило в голову, что слова песни существуют отдельно от мелодии, поэтому она тихонько пропела: – «Я дам тебе мужа с чудесным жезлом»… Так вот это о чем!

– Верно, об этом и есть. А откуда ты эту песню знаешь?

– Мы с матушкой в Мирзат на рынок ходили по жаре. У меня голова разболелась, вот я и осталась на постоялом дворе, в «Тихой гавани», там хозяйка такая косоглазая толстуха, Франли ее зовут.

– Да, я знаю.

– Франли меня у себя в спальне уложила, а в таверне народ собрался, пили и песни распевали, а я все слышала. Мне песня понравилась, я мелодию запомнила и слова тоже, только не все. Что не запомнила, потом придумала. Я же не знала, о чем она. Матушка однажды услышала, осерчала и строго-настрого запретила ее петь.

Таррин понимающе усмехнулся.

– Вот я и пела ее одна, у водопада. Ой, Таррин, а почему у меня кровь?

– Из терти? А, ничего страшного, в первый раз всегда так бывает. В озере искупаешься.

– Из… терти? – переспросила Майя.

Он нежно коснулся ей между ног.

– Вот твоя терть, – объяснил он. – А мы с тобой бастаньем занимались. Такое слово знаешь?

– Да, слышала, как гуртовщики меж собой переговариваются: мол, загоняй клятую корову в бастаные ворота.

– А мне вот не по нраву, когда ласковые слова в ругательства превращают. Не дело это, рыбка моя.

– Если я – рыбка, то какая?

– Карпик, – поразмыслив, ответил Таррин. – Хорошенький такой, золотистый. Знаешь, Майя, ты настоящая красавица. Все так скажут – и в Икете, и в Теттите, и даже в Бекле, хотя я там никогда не был. Вот честно, красивее девушки я не встречал. Ты с самой Леспой красотой сравнишься.

Майя не ответила, нежась в ласковых солнечных лучах. В спину ей давили узлы и веревки, но это нисколько не мешало наслаждаться теплом и покоем.

– Что ж, пора лодку выводить, – вздохнул Таррин чуть погодя. – Морка скоро вернется, я улов ей обещал. – Он встал, протянул Майе руку и помог подняться. – Кстати, ты…

– Что? – лениво спросила она.

– Ты смотри наш секрет никому не выдавай. А то слышал я, как ты во сне бормочешь.

«Вот опять он ерунду говорит, – подумала Майя. – Если я сплю, как узнать, молчу я или нет?»

4

Гости

Таррин, как большинство гуляк, был отзывчив (если это не доставляло ему особых хлопот) и приятен в обхождении. Волоките и распутнику, так же как воину, поэту или скалолазу, необходимы определенные черты характера. Таррин умело соблазнил Майю – не напугал ее, не обидел, не снасильничал, не разочаровал, а доставил ей удовольствие и внушил глубокое убеждение, что произошло восхитительное событие: она преодолела очень важный рубеж в своей жизни. Впрочем, так оно и было. Беда заключалась не в том, что, собственно, сделал Таррин, а в том, в каком положении, по его вине, оказались они с Майей. Он мог бы сбежать с ней, а потом бросил бы на произвол судьбы. Он мог бы объяснить ей необходимость держать их связь в тайне, после чего их встречи продолжались бы украдкой. А мог бы и твердо заявить, что подобного больше никогда не повторится, – и слово свое сдержать.

Ничего этого Таррин не сделал. В его возрасте возможность наслаждаться неискушенной юной красавицей кружила голову не хуже йельдашейского вина. Он начал ухаживать за Майей, называть ее ласковыми именами и даже купил ей стеклянные бусы у бродячего торговца, хотя Морке давно уже подарков не делал. Потом заявил, что ему необходима помощь в выборе новой рыбацкой лодки (даром что в доме не было денег даже на пару весел), и пошел с Майей в Мирзат, где накормил сытным ужином в «Тихой гавани», – не только затем, чтобы ей угодить, а ради того, чтобы похвастать своей победой, впрочем сам он об этом не задумывался. Хозяйка таверны Франли хорошо знала Таррина, и его поведение вызвало неизбежные пересуды. Безрассудство и опрометчивость – два плода на одном стебельке, а потому неудивительно, что Таррин, однажды совершив безрассудный поступок, перешел к поступкам опрометчивым.