Майя

Майя откинула одеяло до пояса и задумалась. Дождь перестал, только шелестела под ветром листва и прошмыгнул вдоль стены какой-то зверек – мышь, тушканчик или длиннохвостый чидрон.

Майя снова забралась с головой под одеяла и зашептала на ухо подруге:

– А мы-то тут при чем? Мы же рабыни. Какая нам выгода чью-то сторону принимать?

– Кембри пообещал тебе щедро заплатить и вольную отписать, – напомнила Оккула. – Конечно, в этом проклятом городе никому верить нельзя, но все-таки… Вдобавок мы с тобой знакомствами обзаведемся, вот тебе и выгода.

– Мы с тобой?

– Конечно. Ой, банзи, я совсем забыла тебе сказать! Я маршала убедила, что тебе без моей помощи никак не обойтись, у меня опыта больше и сноровки. Уж не знаю, что он там нам поручит, но заниматься этим будем мы обе. Глядишь, одна из нас уртайцев и разговорит.

В следующие дни ничего не произошло. Сенчо, оправившись от недомогания, велел выпороть и продать одного из поваров и призвал к себе Лаллока, чтобы договориться о покупке нового.

Отношение Майи к хозяину оставалось неоднозначным: страх и смутное восхищение сменяли друг друга, как тени и солнечные лучи, скользящие по склону холма. Она поняла, что, как и объясняла Оккула, для Сенчо унижение других было важной составляющей плотских утех. Однажды вечером, когда Майя с Оккулой ублажали хозяина в бассейне, вошла Теревинфия и объявила, что к верховному советнику пришел осведомитель, пастушок из Урты, проделавший семь лиг в грязи, под дождем, по раскисшим дорогам. Сенчо благосклонно велел привести паренька, раздеть догола и хорошенько растереть, а потом, продолжая развлекаться с невольницами, усадил юношу у бассейна и заставил обнаженную Майю подать гостю угощение. Затем верховный советник начал подробно расспрашивать пастушка, наслаждаясь его смущением и неловкими попытками скрыть естественное возбуждение при виде красавиц-рабынь.

Дераккон прислал к Сенчо молодого офицера с каким-то поручением. Верховный советник выслушал его и осведомился, нравится ли ему Дифна. Офицер выразил свое восхищение рабыней, и Сенчо тут же предложил ему девушку, с условием, однако, что хозяин будет при этом присутствовать. Юноша, боясь вызвать неудовольствие верховного советника, с заметной неохотой согласился выполнить его требование.

Сенчо любил развлекаться, причиняя девушкам боль под видом любовных ласк, – он щипал и шлепал рабынь, крутил им соски или дергал волоски в паху.

И все же, даже выполняя какие-то омерзительные действия – к примеру, вызывая у верховного советника тошноту или помогая ему опорожнить кишечник, – Майя не могла сдержать в себе странного возбуждения и восхищения хозяином. Впрочем, подобные чувства нередки у тех, кого насильно к этому принуждают. Выбора у нее не было, она во всем зависела от прихотей Сенчо. Верховный советник предпочитал обсуждать свои желания не с рабынями, а с поварами: от первых он ожидал безусловного повиновения, а от вторых – разнообразия и изобретательности. В доме Сенчо учитывались требования и удобства одного-единственного человека – хозяина. Майя покорно исполняла любые его приказания и смирилась с бесправным и зависимым положением, впрочем выгодно отличавшимся от положения тонильданской крестьянки. В отличие от своей подруги, Майя походила на великолепную борзую или сокола – она не задумывалась о тяготах своего существования. Сенчо был ее хозяином и предоставлял выход ее жизненным силам и энергии. Ублажать верховного советника и прислуживать ему было гораздо легче, чем ухаживать за скотиной, даром что навоза приходилось выгребать больше, чем из коровника, однако с меньшими усилиями, – Теревинфия весьма искусно заботилась о любых нуждах развратного обжоры, и в доме было много полезных и удобных приспособлений.

С утра до вечера Сенчо услаждал свой ненасытный аппетит, с необузданным бесстыдством предаваясь чревоугодию и извращенным утехам. Дни его протекали в блаженной праздности, излюбленной теми, кто начинал жизненный путь в крайней нищете. Пресытившись роскошными яствами и удовлетворив на время похоть, Сенчо в расслабленном забытьи возлежал на ложе или в бассейне, как громадный отъевшийся паук, притаившийся в своей паутине. За долгие месяцы, проведенные у верховного советника, Майя так и не поняла, знает ли он грамоту, – читать и писать он всегда заставлял Теревинфию, полагая подобные занятия слишком утомительными.

Оккула и Дифна наловчились несколько усмирять жестокую похотливость хозяина, выполняя его требования с отрешенной покорностью, словно бы снисходя к капризам малого ребенка, однако Майе это не удавалось. После наказания Мерисы она ощущала загадочное, непонятное стремление удовлетворять любые, самые низменные желания Сенчо. Часто, когда Майя, обнаженная, в одних сандалиях и драгоценных украшениях, прислуживала ему, а он больно щипал или кусал ее, она, распаленная, не дожидаясь хозяйского повеления, бросалась к нему на ложе. Впрочем, на такую дерзость невольницы верховный советник не жаловался. Непредсказуемость его настроения стала неотъемлемой частью ликующего возбуждения, которое Майя испытывала в присутствии Сенчо. Вдобавок ее тешило сознание того, что она во всем удовлетворяет хозяина и он ни за какие деньги не пожелает расстаться с любимой невольницей.

Майя гордилась тем, что доставляет удовольствие богатому и знатному господину, не задумываясь о том, какие унижения ей приходится терпеть, – так простой солдат, доказывая свою доблесть командирам, гордится тем, что покорно сносит тяготы военной службы. Если бы Майе представился случай вернуться домой, на берег озера Серрелинда, она похвалялась бы перед всеми неоспоримыми свидетельствами своей привлекательности в глазах хозяина – как его извращенными выходками по отношению к ней, так и своими собственными поступками.

Впрочем, ей и без того было чем похвастаться – рабынь содержали в роскоши, уступающей только хозяйской. Жила Майя в женских покоях, обставленных со всевозможными удобствами; за чистотой и порядком в помещениях следили слуги. Верховный советник считал, что вкусная еда подстегивает любострастие, а потому невольниц кормили так сытно, что Оккуле пришлось ревностно следить за своим весом, чтобы не растолстеть, однако на Майе изобилие пищи никак не сказывалось, хотя она ежедневно наедалась до отвала. Они с Оккулой делили опочивальню и широкую мягкую постель – отдыху и сну, необходимому для поддержания красоты девушек, не мешали ни мухи, ни орущие младенцы.

Короче говоря, с невольницами обращались как с невероятно ценной собственностью. Теревинфия лично осматривала их, умело растирала и разминала, а при малейшем недомогании – больном горле или несварении желудка – вызывала врача. Однажды Дифна пожаловалась на мозоль, и из нижнего города тут же привели особого человека, который ее удалил. Ссоры, а тем более драки между невольницами строго запрещались – виновниц примерно наказывали. Как выяснилось, Теревинфия неспроста испытывала неприязнь к Мерисе: девушка отличалась непредсказуемым и вспыльчивым нравом, а исцарапанное лицо или синяки и ссадины на теле невольницы снижали ее ценность и вызывали неудовольствие верховного советника.

На наряды рабынь тратили не меньше денег, чем на удовлетворение обжорства Сенчо. Верховный советник требовал, чтобы девушек одевали с великолепием, подобающим его положению, – то есть их наряды роскошью превосходили одеяния самых богатых и знатных жительниц Беклы. Одежда, нижнее белье, украшения, обувь – любая мелочь на теле невольниц – отличались такой невероятной красотой, что Майя со стыдом вспоминала свое изумление при виде простенького платья, которым ее заманили работорговцы.

Как-то раз верховный советник устроил пир в честь приезда в столицу лапанского правителя Рандронота, известного своей расточительностью и пристрастием к очень молоденьким девушкам. Владыка Лапана, знаменитый военачальник и весьма притягательный человек, пользовался огромным уважением и любовью лапанцев, а потому Леопарды не возражали против его правления, хотя он и тратил общественные деньги на удовлетворение своих нужд.