Страница 10 из 17
Аксель начал паниковать. «Да когда же этот котел взорвется?!» – хотел закричать охотник, но решил поберечь дыхание. Вместо этого он бросил лопату, которую каким-то образом не выпустил из рук раньше, когда забирался в трубу, а потом и сам немного спустился, постаравшись спихнуть одержимого. И это даже ему удалось.
– Я все равно до тебя доберусь, – спокойно сказал Оберг, поднимаясь на ноги. – Ты повредил меня, но я все равно сильнее. Если бы ты бросил здесь этот бесполезный обрубок, то имел бы шанс спастись, но ты слаб и ограничен нормами человеческой морали. – Одержимый уже успел просунуть в трубу руки и голову.
И в этот момент раздался взрыв. Ударной волной тело одержимого отбросило от люка к дальней стене котельной. Точнее нижнюю часть тела; голова и руки так и остались в трубе. Аксель, который находился выше, от взрыва не пострадал, если не считать того, что его одежда и волосы были опалены раскаленным воздухом и паром, вырвавшимся из развороченного котла.
На секунду все замерло. Аксель смотрел в глаза бывшего доктора Оберга, который, конечно, не умер даже после такой серьезной травмы. В глазах одержимого появилось знакомое выражение – Аксель видел такое уже много раз. Такое выражение появлялось на лицах одержимых каждый раз, когда они осознавали, что умирают. Легкое недоумение, переходящее в досаду и разочарование. Будто во время выполнения какой-то работы инструмент сломался прямо в руках. Ни боли, ни страха. Охотник спустился еще чуть ниже и пнул одержимого в лицо. Гро Оберг молча выпал из трубы, прямо на кучу угля, который разгорался все сильнее. Аксель не стал дожидаться, когда он умрет окончательно. Дышать и без того было уже почти невозможно. Он развернулся и пополз вверх, стараясь дышать как можно реже. Через пару метров уперся головой в кочегара, которому так и не удалось взобраться хоть немного выше.
– Если ты потащишь еще и меня, точно не выберешься, парень, – кашляя, прохрипел кочегар. – Впрочем, ты и без меня не выберешься.
Аксель ничего не ответил, продолжая толкать вверх себя и калеку. Воздух в трубе становился все горячее, и в нем было все больше дыма. Охотник старался не дышать. Если бы не дым, Аксель без труда смог бы взобраться по трубе. Ее размер как раз подходил для того, чтобы, упираясь спиной, отталкиваться руками и ногами и ползти вверх. И не так уж длинна была эта труба – всего-то десяток метров отделял минус второй этаж, на котором находилась котельная от поверхности. Но с каждой секундой двигаться становилось все труднее. Сознание плыло, горло нестерпимо саднило от горячего дыма. К тому же сама труба быстро нагревалась, касаться металла стало больно. Впрочем, по сравнению с болью в обожженном горле это были сущие пустяки. Мыслей в голове не осталось, осталась только последовательность действий, которую нужно было повторять, чтобы продолжать двигаться. Правая рука, левая нога, подтянуться, левая рука, правая нога, подтянуться. Не обращать внимания на боль. Повторить последовательность. И снова. И снова. И снова. Аксель забыл о том, для чего это делает. Он не открывал глаз – смотреть было не на что, а дым очень резал глаза. Если бы сознание было чуть яснее, охотник, наверное, отчаялся бы, но в отравленном угарном газом мозгу не оставалось места для отвлеченных мыслей. Только поочередно передвигать ноги и руки.
Все-таки он выбрался. Сначала на несколько секунд стало гораздо тяжелее – так тяжело, что он почти начал соскальзывать вниз. Позже Аксель понял, что в этот момент кочегар, сидя у него на плечах, толкал изнутри крышку люка, закрывающего трубу снаружи. Потом тяжесть с плеч неожиданно исчезла вовсе, на что охотник даже не обратил внимания, лишь мимоходом порадовавшись, что двигаться стало легче. Потом привычная последовательность действий нарушилась, руки провалились в пустоту. Аксель почувствовал тупое удивление, не понимая, что делать дальше. Он бы, наверное, так и не сообразил, если бы глоток чистого, холодного воздуха не вернул на секунду сознание. Ухватившись за край трубы, он вытянул себя наружу и упал на землю.
Акселю было плохо. Конечно, не так плохо, как еще несколько секунд назад, когда он лез по бесконечной трубе, но все равно самочувствие было так далеко от сносного, что даже не верилось. Голова раскалывалась, зрение плыло, слух отключился полностью – охотник не слышал ничего, кроме своего сердцебиения. Кожа горела, легкие горели. Аксель понимал, что ему необходимо подняться на ноги. Если он не встанет, позволит себе потерять сознание, никто так не поможет ему и его товарищу по несчастью, ведь они по-прежнему находились на территории клиники. Территории, огороженной высоким забором, за которым ничего не видно. Можно было бы позвать на помощь, только много ли скажешь с обожженной глоткой? Аксель попытался было, но вместо крика изо рта вырвалось сипение. Встать, впрочем, тоже не получилось. Пришлось ползти. Сориентироваться в таком состоянии охотник был не в состоянии. Глаза слезились и почти ничего не видели. Он приоткрыл их ненадолго, когда почувствовал, что уперся в стену, огораживающую здание психиатрической клиники, а потом пополз вдоль, надеясь только, что выбрал более короткий путь к калитке. Отравленный угарным газом мозг отказывался фиксировать время – Акселю казалось, что он вообще не движется, что прошла уже целая вечность с тех пор, как он пробирается вдоль стены. Он не терял сознание только потому, что каждое движение, каждый вдох приносил боль. Открыть калитку он не успел – в тот момент, когда охотнику удалось подняться на колени, чтобы дотянуться до засова, дверь вылетела вовнутрь.
Аксель лежал, придавленный тяжелой металлической дверью, смотрел слезящимися глазами в небо и любовался высоченным столбом дыма, вырывавшегося из той самой трубы, через которую они с кочегаром выбрались. Мимо пробегали пожарные в тяжелых, обшитых тканью из асбеста ботинках, не замечая охотника. А охотник изо всех сил пытался задавить в себе громкий истерический смех.
«Вот ведь идиот, – думал Аксель. – Мог бы и сообразить, что такой сигнал не заметить невозможно. Мог бы лежать на травке и спокойно отдыхать, вместо того, чтобы тратить силы и куда-то ползти».
Впоследствии выяснилось, что самые неприятные травмы Аксель получил именно в последний момент, когда был придавлен злосчастной калиткой. Если, конечно, не считать тяжелого отравления угарным газом.
– Когда тебя нашли, все решили, что ты какой-то неведомым образом забредший в Пенгверн бедолага с южных островов, – со смехом рассказывала ему Ида Монссон спустя несколько недель. – Потом тебя раздели, отмыли и решили, что ты и вовсе непонятно кто. Таких краснокожих у нас и не видели. Очень ты, знаешь ли, равномерно прокоптился. Красивый такой цвет, кирпично-красный. И пахло соответствующе, уж поверь – я ухитрилась прорваться в твою палату в тот же день, как тебя доставили. Как только услышала, что клиника горит, так сразу же туда и рванула. Рассудила, что это наверняка твоих рук дело, и в тот же час направилась туда. Ну а оттуда уже в ближайшую больницу. Так что говорю истинную правду, сама видела. Пах ты так, что у меня аж слюнки потекли. Лекари поначалу сомневались, стоит ли тебя вообще лечить – никто ж не знал, что ты охотник. Думали, кто-то за пациентом не уследил и ты там поджог устроил. А тогда какой смысл тебя лечить, если все одно на виселицу? Хорошо, доктор Экстрём ненадолго очнулся, рассказал, как было дело. Ну а там и я уж подоспела.
Аксель посмеивался, слушая объяснения наставницы. Упоминание Экстрёма с префиксом «доктор» заставило молодого человека прервать собеседницу:
– Подожди, Ида. Почему ты называешь его доктором?
– Потому что он и есть доктор, – удивилась Ида. – Тот одержимый решил сделать из него кочегара. Очень разумная тварь. Понимал, что зимой пациенты померзнут, и решил позаботиться об отоплении. Знал, что у Экстрёма нет близких родственников, искать его никто не будет. Ему нужен был кто-то адекватный, чтобы работать в котельной, так что пациенты не подходили. И другие доктора тоже. Всем остальным докторам он устраивал несчастные случаи – никто ничего не заподозрил.