Меня зовут Мольнар

- И остаться в запертой комнате... изолированной, как вы это называете.

- Блокада случайно включилась на ночь.

"Значит, Мейдж ему сказала", - подумал Мольнар.

- Я не верю в подобного рода случайности, Эгберг.

- Не в моих силах переубедить вас. Но, как видите, ваши опасения были, пожалуй, необоснованными.

- Не знаю.

- Но вы живы!

- Это факт...

Эгберг заколебался, словно хотел еще что-то сказать, но не сказал больше ни слова и ушел. Мольнар прикрыл глаза. "Пройдет несколько дней, прежде чем я смогу отсюда уйти, - подумал он. - Даже при современных методах быстрого заживления швов на это потребуется некоторое время. И все-таки он спас мне жизнь. Видимо, он таки хотел дать мне искусственное сердце". Он снова подумал о блокаде двери, но уже не почувствовал уверенности в своей правоте. Потом уснул.

Проснулся он ночью. Хотелось пить. В комнате было темно, горел только небольшой ночник, стоявший на столике рядом с кроватью. Возле столика, в кресле, в котором еще вчера сидел он, дремала Мейдж.

- Мейдж, мисс Мейдж... - тихо позвал он.

Девушка открыла глаза.

- Как вы себя чувствуете? - спросила она тоже шепотом.

- Прекрасно, - он попытался улыбнуться. - Хочется пить.

- Пожалуйста, - она подала ему стакан. У жидкости был вкус мандаринового сока.

- Болит? - спросила она.

- Уже нет.

- Заживает хорошо. Вечером доктор Эгберг осматривал вас.

- И я даже не проснулся?

- Вы находитесь под действием препарата Броткаса. Это дает отличные результаты, - пояснила она.

- А вы, я вижу, квалифицированная сестра.

- Секретарша, ассистентка и все прочее. Интересно, какова будет ваша роль?

- Роль?

- Ну да. Ведь вы новый объект на ферме Эгберга. Так мы между собой называем институт.

- Не понимаю.

- Он с вами не разговаривал?

Мольнар хотел было ответить отрицательно, но подумал, что тогда ничего больше от нее не узнает.

- Так, мельком, - сказал он.

- Наверно, вы получите что-нибудь поинтереснее, чем я. Вы профессор и когда-то были коллегой Эгберга...

- Даже его шефом.

- Вот видите. Вероятно, вам дадут электронную лабораторию. Она уже месяц как без руководителя.

- А старый... уехал?

- Уехал... - повторила Мейдж с какой-то странной интонацией. - Ушел в мир иной. Он просто умер.

- А что с ним случилось?

- Его нашли в бункере. Там нет энергетического поля, железобетонные стены толщиной в два метра экранируют, и энергия не доходит.

- Какая энергия?

- Приводящая в движение сердце. У него было такое же, как и у вас.

- Не понимаю, - Мольнар сказал это, хотя уже начинал понимать. Он прикрыл глаза и почувствовал странную спазму в желудке.

- Будете спать? - спросила Мейдж после короткого молчания.

- Нет. Я отоспался уже за все время, - он вслушивался в свой собственный голос и удивлялся его будничности. - И эта энергия доходит сюда?

- Конечно. Весь институт и район вокруг него в радиусе примерно полукилометра охвачены этим полем.

- А дальше?

- Что дальше?

- Если я захочу отойти дальше за пределы института, к морю или поехать в город? - спросил Мольнар, хотя уже знал ответ. Но ему хотелось услышать его от девушки, которая так буднично говорила обо всем этом.

- Не сможете. Это смерть. Ведь вы об этом прекрасно знаете и сами. Вы подписали обязательство. В присутствии нотариуса.

- Я ничего не подписывал.

Мейдж немного помолчала, потом тихо сказала:

- Не успели. Но еще подпишете. Это обычная формальность.

Он хотел сказать, что не подпишет, но вспомнил историю с блокадой двери и смолчал.

- Все мы приезжаем сюда именно за этим, - добавила Мейдж как бы с сожалением. - До приезда я была секретаршей в экспортной фирме в Буэнос-Айресе. Секретаршей второго директора, - добавила она с гордостью. Я работала на двенадцатом этаже в правлении фирмы Тротам и К°. Слышали?

- Нет. Я никогда не бывал в Буэнос-Айресе.

- Вот это было время! По субботам мы ездили к морю... Знаете, здесь мне больше всего недостает плавания и моря. Иногда вечерами, когда дует ветер, я чувствую его. Отсюда до берега недалеко.

- Знаю.

- Вы этого еще не чувствуете. Это начинается только спустя несколько месяцев, иногда через полгода...

- Что "это"?

- Трудно объяснить. Пожалуй, беспокойство. Хочется уехать, непременно уехать.

- Тоска?

- Нет. По дому, по близким начинаешь тосковать с самого начала. Но это другое, это труднее определить, это что-то более первобытное, вероятно, я напрасно говорю вам об этом.

- Почему же. Лучше знать заранее.

- Я не знала. Не представляла себе, что это будет именно так. Порой мне кажется, что я, наверно, не приехала бы сюда, если б знала.

- И тогда?..

- В лучшем случае я сидела бы сейчас в кресле на колесиках. А тогда я чудовищно этого боялась, пожалуй, больше, чем смерти. Представляете себе? Смотреть на всех - на прохожих, на других девушек, на людей, едущих на работу, - и знать, что ты лишена этого... навсегда. Остаться здесь было единственным выходом. Я хожу, работаю, иногда даже плаваю в нашем бассейне. Правда, с этим дело обстоит несколько хуже, потому что ноги у меня еще немного болят, особенно ступни.

- Другого выхода не было?

- Нет. Я была у самых известных специалистов. Даже на другом полушарии, в Европе. Меня послал мой парень. Он копил на домик. У меня был отличный парень. Он хотел жениться на мне, но Эгберг принимает только одиноких. Впрочем, не знаю, вышла ли бы я за него. Это было бы бессмысленно.

- А как вы сюда попали?

- Один из врачей, у которого я была в то время, когда дыхательный центр был уже поражен, сказал мне об Эгберге, но предупредил, что ничего мне не советует, просто информирует.

- А Эгберг потребовал денег?

- Нет. Мой случай был очень нетипичным. Эгберг сказал, что может заняться мною только в порядке эксперимента и что за успех не ручается.

- И вы согласились?

- А что мне еще оставалось? Я прошла через все формальности, подписала все доверенности и заявления и... вот я жива, как видите.

- А тот?

- Кто?

- Тот, из бункера?

- А, Бертольд. Он тоже все подписал. У него просто не было денег. У него было только сердце. Больное сердце.

- Кем он был?

- Электроником. Уже в возрасте. Однажды он сказал мне, что еще помнит времена, когда электронные контуры составляли из отдельных транзисторов.

- И долго он жил?

- Несколько лет. Он уже был здесь, когда я пришла. Спокойный, молчаливый, совсем незаметный человек. Он сидел в своей лаборатории и иногда даже не выходил к обеду. В тот раз он тоже не пришел, а потом Джосп нашел его в бункере. Бертольд знал, что войти внутрь - значит обречь себя на верную смерть.

- Точно так же, как отойти слишком далеко от института? - Мольнар задал этот вопрос нарочно, хотя уже предвидел ответ.

- Не совсем. В бункере поле обрывается резко. Оно там хорошо экранировано... и эффект такой, словно сердце вдруг остановилось. Так говорил Эгберг. А выйти за пределы института - это медленная агония. Напряженность поля уменьшается постепенно с каждым метром.

- Он упал в бункер?

- Видимо, соскользнул по пандусу. Там есть пандус, - добавила она. - Он ослаб прежде, чем успел выйти, так утверждает Эгберг.

- А вы?

- Что я?

- Что вы об этом думаете? - Мольнар заметил, как она быстро взглянула на экран.

- Я? Ослаб. Это был пожилой человек. Пожалуй, так, - добавила она тише. - Хотите пить?

- Нет. Благодарю вас, - он прикрыл глаза, думая о пожилом человеке, умершем в бункере, потому что его искусственное сердце не получало энергии от поля, генерируемого в институте. Искусственное сердце остановилось, как настоящее. Он вспомнил, как тогда, у проходной, упал, - и снова увидел верхушки сосен, расплывающиеся на фоне неба. Потом заснул.