Страница 8 из 24
Но отождествлять Паоло с юнцами, которых она, в бытность свою актрисой, так легко себе подчиняла, миссис Стоун удавалось лишь в самом начале их знакомства. Вскоре она обнаружила, что он кое-чем от них отличается. Почему-то при всей своей капризности и томности он не казался женственным. Сквозь пряные ароматы лосьонов и розовой воды все-таки пробивался запах мускуса, признак его пола, а хотя миссис Стоун и твердила, что в людях очень молодых запах этот ее отталкивает, у нее была к нему обостренная чувствительность. Она ощутила его при первой же встрече с Паоло и сказала себе, что дух мускуса неприятен, но в дальнейшем порою ловила себя на том, что стоит подле Паоло с единственной целью – снова вдохнуть этот запах, задерживается около молодого итальянца и после того, как он поднесет огонек к ее сигарете, и после того, как она подаст ему рюмку вина, – так и стоит рядом с ним, словно задумалась о чем-то.
Особенно волновали ее руки Паоло. В библиотеке, на столике перед диваном, стоял светящийся глобус (внутри у него была электрическая лампочка). И порою, когда руки Паоло покоились на обтянутых сержевыми брюками бедрах, словно зачарованные ощущением собственного молодого тела, они казались ей большими и сверкающими, будто полушария светящегося глобуса, и она грезила о том, как они лягут ей на грудь и согреют своим теплом.
И все же миссис Стоун по-прежнему держала оборону. Волнующие эти открытия лишь смутили ее и заставили насторожиться еще больше. Когда Паоло привозил ее домой ночью, она неизменно прощалась с ним внизу, у двери; при расставании бывала несколько напряжена – порою до такой степени, что даже не подавала ему на прощание руки. Миссис Стоун понимала (как понимал и Паоло), что при таких обстоятельствах проявить напористость – значит лишить себя существенного преимущества. Ведь красота, его козырная карта, когда-то была и у нее на руках, была долго-долго, и хотя в минуты откровенности с самой собою миссис Стоун отдавала себе отчет в том, что карта эта ушла от нее, тем не менее она по-прежнему вела такую жизнь и держалась в обществе так, словно все еще обладает ею. То и дело давала она Паоло понять – столь же ясно, как и он ей, – что больше привыкла получать знаки внимания, нежели их оказывать.
В тот ранний вечер, когда они повстречались впервые (в апартаменты миссис Стоун Паоло привезла некая престарелая графиня-итальянка), он положил под пепельницу на каминной полке свою визитную карточку с графским гербом. В одном углу карточки был вытиснен адрес, в другом – телефон, но день шел за днем, а миссис Стоун все не звонила и не упоминала его имени в разговорах с графиней, с которой в ту пору виделась постоянно. В конце концов графиня признала, что обычная тактика здесь не годится и первый шаг придется сделать ему самому. «Эта женщина до сих пор сохранила всю свою гордость, – сказала графиня, – она еще не примирилась с тем, что стареет». Когда Паоло впервые позвонил миссис Стоун, графиня сидела рядом и всячески его подстегивала – делала знаки, шепотом давала советы. Однако звонок этот не имел никаких ощутимых последствий. Миссис Стоун говорила с Паоло дружелюбно, была приветлива и ровна. Вспомнила его сразу. И даже упомянула о визитной карточке, которую он оставил на камине. Но, вопреки ожиданиям Паоло и его советчицы-графини, не пригласила ни на коктейль, ни на обед. Пришлось ему самому пригласить ее обедать. И выложить деньги за обед из своего кармана. Миссис Стоун не скрывала, что его общество ей приятно, но проявлять инициативу по-прежнему предоставляла ему. И только недавно пошла на уступку: позвонила Паоло по телефону. То было единственное проявление активности с ее стороны, и оно пока не давало ему никакого перевеса. А между тем Паоло, без всяких на то оснований, успел намекнуть своим друзьям на виа Венето, что миссис Стоун его любовница. Он и вправду читал в ее глазах желание, однако там оно и пребывало, словно бы за окном или в Зазеркалье. И не выскакивало оттуда: она не клевала на самые хитроумные его приманки. Ни томные взоры, ни соблазнительные позы одалиски, которые он принимал, – ничто на нее не действовало. Тогда он пустил в ход приманку попроще. Как-то вечером схватил ее унизанную перстнями руку и прижал к своему колену. Сперва прижимал крепко, потом послабее, но пальцы ее задержались у него на колене минуту-другую, не больше. Затем миссис Стоун осторожно высвободила руку и положила на прежнее место – к себе на колени. При этом она отнюдь не выглядела потрясенной.
Для Паоло это был конфуз, почти что непереносимый, ибо он жил быстротекущим временем, а время работало против него. Сумма, вырученная за рубиновые запонки, которые подарила ему в Марракеше миссис Джемисон-Уокер, обеспечила Паоло роскошную жизнь на один сезон. Но этот сезон истек. И если ему не выпадет другой такой случай, если фортуна не улыбнется ему еще раз, притом в самом скором времени, он вынужден будет пойти на отступление, на серьезную уступку, а ведь это нередко влечет за собою провал всего дела.
– Я знаю, я нужен ей! – кричал Паоло графине. – Почему же она ничего не говорит, ничего не предпринимает?
– Терпение, – отвечала графиня. – Рим не один день строился.
– Я римлянин, а не Рим, – возражал Паоло. – И если она в ближайшее время не сдвинется с места, околачиваться мне в Галерее!
– Только посмей, – встрепенулась графиня, – и мы пропали. Ведь в Галерее особый запах, он въедается не только в одежду, но и в кожу, он будет чувствоваться в твоем дыхании! Даже если тебе придется голодать так же часто, как мне, имей мужество пойти на риск: все или ничего.
Таково было положение дел в конце апреля, когда Паоло и Ренато увидели из окна парикмахерской миссис Стоун. Она вышла из своего «кадиллака» с откидным верхом так близко к ним, что они не могли не заметить тревожного, чуть испуганного выражения ее голубых глаз – оно появлялось, когда она была уверена, что на нее никто не смотрит.
– Господи, неужели она идет сюда? – удивленно прошептал Паоло.
– Вон та дама? Но она не наша клиентка, – ответил Ренато.
– Да вы что, ее не знаете? Это же синьора Стоун! – воскликнул Паоло.
И тотчас по парикмахерской, из конца в конец, пробежал пронзительный громкий шепот. Остывали горячие полотенца, сохло мыло на бритвенных кисточках, а вся компания – клиенты, парикмахеры, маникюрша и мальчишка-ученик – впилась глазами в даму, нерешительным шагом проходившую мимо окна.
Осталось в ее осанке нечто от былого величия, и на какие-то считанные мгновения это заставило их молчать, удержало от язвительных шуточек, предметом которых делала ее пустая похвальба Паоло.
– А я и не знал, что она такая важная дама! – проговорил Ренато, словно оправдываясь.
Паоло и сам был под большим впечатлением, не столько от миссис Стоун, с которой он, единственный из всех присутствующих, был знаком, сколько от того впечатления, которое она произвела на других. Но держать в руке камень и не запустить им в намеченную жертву было не в обычаях Паоло; поэтому, быстро оправившись, он тут же объявил всей компании, что не такая уж она важная дама: как миленькая вместе со всеми кинется к насосу, если загорится дом.
Минутное почтение – дань, которую они вынуждены были отдать миссис Стоун, – рухнуло под залпами хохота, ибо Паоло просто обыграл уличное словцо, очень похабное. Для него это была сладостная месть за то двусмысленное положение, на которое миссис Стоун обрекала его своей сдержанностью. Ведь он уже успел намекнуть в парикмахерской на некие обстоятельства и потому поклялся себе, что так оно и будет. Эта ее сдержанность затрещит по всем швам, да что там, уже дала трещину. Вчера миссис Стоун звонила ему дважды, причем во время второго разговора он зевнул прямо в трубку и под каким-то предлогом отказался от заранее назначенной встречи. Может, она и сейчас думает о нем, даже ищет его здесь, на обсаженной деревьями виа Венето. Эти крашеные светлые волосы – он уже ощущал, как они натягиваются в его пальцах, и ее горячее дыхание, и как она ищет губами его губы, пока он валит ее навзничь, извиваясь, имитируя страсть. Это в его силах, и так будет, да, он готов голову дать на отсечение: будет. Ибо, несмотря на все актерское искусство миссис Стоун, фиалковые глаза выдают ее. Из них глядит хищная птица, и в его власти эту птицу выпустить, причем отнюдь не в облака…