Страница 11 из 24
Ну а отношения в семье князя оставляли желать лучшего.
Если князь Пётр Иванович был не только беспредельно предан России и русской армии, но полностью поглощён своей воинской службой, то у супруги его были иные интересы. Она уже привыкла блистать в обществе, она обожала балы, походы в театры, словом, была предана не только России, но и столичному светскому обществу.
Словом, он оставался одиноким, несмотря на свою женитьбу.
Но тогда зачем же был нужен этот брак?
Было, по крайней мере, две причины, которые побуждали юную красавицу Екатерину Павловну к срочному замужеству.
Первая причина касалась замужества матери. В 1793 году умер граф Павел Мартынович Скавронский, оставив на руках супруги двух несовершеннолетних дочерей – Марию, родившуюся в 1782 году, и Екатерину, родившуюся в 1783-м.
В 1798 году Екатерина Васильевна вышла замуж за графа Юлия Помпеевича Литта, наместника Великого магистра Мальтийского ордена при дворе Павла. Это был очередной, залётный иноземец, в данном случае, миланец, прибывший в Россию, по меткому выражению Михаила Юрьевича Лермонтова, касающегося ему подобных, «на ловлю счастья и чинов». В Википедии он и вовсе назван видным деятелем католицизма в России.
Нравственный облик «деятелей католицизма» давно известен. Вот и Литта оказался таким любителем женского пола, что не мог не обратить свой взор и начать посягательства на юных и необыкновенно красивых падчериц, одной из которых, Марии, исполнилось семнадцать, а героине этого повествования Екатерине всего шестнадцать лет.
Впрочем не только сексуальным преследованиям подвергал истый католик Литта дочерей своей супруги… В последующих главах мы коснёмся и других его «религиозных» забот. А пока остановимся на первейшей его заботе…
Обе сестры – и Мария, и Екатерина – не желали отвечать на любвеобильные выпады отчима, который был старше на 20 лет. И не только в возрасте дело. Разница в возрасте, как мы видели, не помешала юной Екатерине Павловне ухватиться за брак с Багратионом, как за спасительную соломинку.
Сёстры были влюблены в двадцатипятилетнего красавца Павла Петровича Палена, сына омерзительнейшего царедворца, уже готовившего в то время жестокое преступление против государя и Российской государственности – «убийство группой лиц по предварительному сговору». Так подобные преступления ныне трактуются в Уголовном кодексе.
Сын ничем не походил на отца, такого же, как Литт залётного проходимца барона Палена. Возможно, сказалось то обстоятельство, что Павел сызмальства, с двенадцати лет, был записан в полк и не отсиживался дома «на казённом коште», а уже 1 января 1790 года получил назначение в Оренбургский драгунский полк в чине ротмистра. В составе этого полка он в свои девятнадцать лет принял боевое крещение во время Польской кампании 1794 года, блистательно проведённой Александром Васильевичем Суворовым. Армейская служба была, есть и будет лучшей школой воспитания.
Затем он принял участие в Персидском походе 1796 года, а уже в начале марта 1800 года стал генерал-майором.
Двадцатипятилетний генерал! Совсем не плохо даже для того времени. А главное, в отличие от коварного и трусливого отца он доказал в боях отвагу и мужество.
Обвинения даже такого негодяя, как фон дер Пален, следует подкрепить фактами, что мы вкратце и сделаем…
11 марта 1801 года, в трагическую ночь переворота, фон дер Пален вёл себя весьма цинично по отношению не только к приговорённому им государю, но и к соучастникам преступления. Он ловчил до последней возможности, ибо понимал, что любой непредвиденный случай может всё расстроить. Бернгарт по этому поводу писал: «Действительно, среди тех, которые хорошо знали Палена, было распространено мнение, что он замышлял в случае неудачи переворота арестовать великого князя вместе со всеми заговорщиками и предстать перед Павлом в роли спасителя».
Недаром же он, когда Павел Первый что-то заподозрил, сразу сознался в участии в заговоре, якобы, с целью его раскрытия и взял полномочие арестовать любого, по своему усмотрению. Он добился того, чтобы император вручил ему именно письменное повеление, поскольку имел коварный план. Это повеление он показал наследнику престола, чтобы тем самым припугнуть и окончательно склонить на сторону организованной группы сановных уголовников.
И войскам, которые стягивались 11 марта к Михайловскому замку, приказал объявить туманно о том, что они идут «решать участь государя», то есть не убивать, не свергать, а что-то там решать. Конечно же, солдатам и в голову не могло прийти, что готовят преступники.
Случись провал, всю им же организованную группу преступников Пален отправил бы в крепость, возможно, даже во главе с наследником престола.
Пока Беннигсен и Зубовы во главе преступной группы совершали убийство, Пален ожидал развязки в покоях дворца, но вдали от места преступления, а когда всё было кончено, объяснил, что прикрывал тыл.
Высокое положение фон дер Палена при Павле оказало влияние на стремительное выдвижение сына, но это, как раз, было обычным делом. Во всяком случае, служебные передряги самого фон дер Палена на сыне не отражались.
Спустя месяц после своего восшествия на престол Павел Петрович назначил Палена шефом Рижского кирасирского полка, дислоцированного в Риге. Но тут вышла у будущего убийцы осечка. Он устроил торжественную встречу опального князя Платона Зубова и отправился провожать его до Митавы.
Император откровенно написал ему:
«С удивлением уведомился я обо всех подлостях, вами оказанных в проезд князя Зубова через Ригу; из сего я и делаю сродное о свойстве вашем заключение, по коему и поведение Моё против вас соразмерено будет».
Пален был уволен от должностей губернатора и шефа Рижского кирасирского полка и отправлен в отставку.
В наследии древнегреческого драматурга и поэта Еврипида (480–406 до н.) есть такая фраза, ставшая крылатой: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты».
Пален быстро нашёл себе подобного «друга». Проявив свойственную ему изворотливость, подмазался к «брадобрею» Кутайсову и заслужил прощение императора.
Ну а потом стал с помощью лжи и коварства расчищать себе дорогу. Не останавливался ни перед чем. Дважды с помощью клеветы добился опалы Аракчеева и Ростопчина, расправился с преданными императору офицерами полковником Грековым и братьями Грузиновыми. И наконец, его люди отравили Суворова, когда тот ехал в Петербург по приглашению государя, готовившего ему торжественную встречу.
Но ничего этого сёстры Мария и Екатерина не знали. Перед ними был бравый генерал Павел Пален, который ни в какие политические интриги, как истый военный, не вмешивался. В организованную преступную группу сановных уголовников входили великосветские отбросы, «умученные» императором в столичной роскоши, а не в захолустных гарнизонах.
Посягательства графа Литта были невыносимы, и, конечно, сёстры стремились к замужеству, чтобы избавиться от них. Но Павел Пален выбрал старшую сестру, чем нанёс страшный удар младшей. Выбор Павла Палена рассорил сестёр на всю оставшуюся жизнь…
Екатерина стала проявлять знаки внимания Багратиону, её мать действовала со своей стороны при дворе, ну и дело было сделано.
Екатерина Павловна вышла замуж за Багратиона, боевого генерала, приближённого к государю и способного защитить свою супругу. К тому же это делало её княгиней, что тоже, как уже упоминалось, для неё было немаловажно. Мы увидим в дальнейшем, как Екатерина Павловна дорожила этим титулом.
Ну а Багратиону супружество не мешало добросовестно исполнять свои обязанности в Гатчине, те более, что он видел, сколько необходим он осиротевшей императорской семье.
О том, как переживала своё горе вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, рассказал в своих «Записках» Николай Александрович Саблуков, который незадолго до трагедии 11 марта был назначен в Павловск в распоряжение князя Багратиона:
«Служба моя в Павловске при ея величестве продолжалась до отъезда всего двора в Москву на коронацию императора Александра. Каждую ночь я, подобно сторожу, обходил все ближайшие к дворцу сады и цветники, среди которых разбросаны были всевозможные памятники, воздвигнутые в память различных событий супружеской жизни покойного императора. Здесь, подобно печальной тени, удрученная горем, Мария Феодоровна, одетая в глубокий траур, бродила по ночам среди мраморных памятников и плакучих ив, проливая слёзы в течение долгих, бессонных ночей. Нервы ее были до того напряжены, что малейший шум пугал её и обращал в бегство. Вот почему моя караульная служба в Павловске сделалась для меня священной обязанностью, которую я исполнял с удовольствием.