Страница 7 из 15
Но, как рассказывал старожил завхоз Касьянов, после Октябрьской революции генерал Кошко, спасаясь от ареста, вынужден был с семьей бежать за границу. Работать при большевиках он не согласился – они разорили его имение. Правда, следует отдать должное деятельности Кошко – он многого добился в борьбе против преступности – при нем впервые в России была создана картотека уголовных личностей всей Москвы. В нее заносились фотографии, дактилоскопические данные, особые приметы криминальных типов: рост, вес, цвет глаз, наколки, шрамы. С помощью этой картотеки в Москве быстро навели порядок, многих главарей банд сослали, остальные приутихли и разъехались по другим городам. При нем активизировались агенты, которых внедряли в различные воровские группировки. В 1913 году в Швейцарии на проходившем там Международном съезде криминалистов по раскрываемости преступлений русская сыскная полиция, возглавляемая Кошко, была признана лучшей в мире.
Всю эту работу испортил новый глава Временного правительства Александр Керенский, когда в марте 1917 года объявил о всеобщей амнистии заключенных. Наивный, думал совершить доброе дело? По его словам, в условиях всеобщей демократизации России бывшие заключенные должны быть вместе с народом, они найдут свое место под солнцем, перевоспитаются, займутся честным трудом. Сказано – сделано. Из тюрем на свободу были выпущены казнокрады, грабители, насильники, убийцы, практически весь преступный мир России, свыше 90 тысяч человек. Куда они пошли, в народ? Нет. Они разбежались. Разъехались по всем уголкам России и занялись привычным ремеслом. Большинство осело в Петрограде, Москве. Образовались банды. И началась настоящая грабительская, насильственная вакханалия. Этих выпущенных распоясавшихся амнистированных фармазонов назвали «птенцы» Керенского.
Было чему удивиться. Задумывался ли о последствиях такой «демократизации» русского общества Керенский? Отдавал себе отчет о последствиях? Не все в порядке было, видимо, у него с головой. С этим наследием старого режима пришлось заниматься новой власти. От удивления Сергею оставалось только почесать свой затылок. Царские прислужники, оказалось, были гораздо лучше «временщиков». Успешно ловили преступников, сажали их в тюрьмы. Жаль, что такие специалисты, как Кошко, не захотели сотрудничать с новой властью. Зачем сбежал? И все потерял. Сергей вздохнул. Подробная карта Кошко не могла не вызвать уважения к ее создателям. Перед глазами Сергея, как на экране кинематографа, четко вырисовывались окраинные районы с условными обозначениями – скоплениями двух-трехэтажных домов с лабиринтом проходных дворов. Сергей по себе знал, что эти проходные дворы были сущей бедой для милиционеров – в них легко можно было запутаться. А проживавшие в этом окраинном лабиринте бандиты чувствовали себя вольготно – все подворотни знали. К тому же многие местные поддерживали их, давали приют, прятали награбленное, за что получали свои вознаграждения.
Светлыми стрелками на карте были показаны улицы, на которых имелось освещение, а темными, на которых его не было. Таких оказалось большинство. На окраинах города проступали серые и темные заштриховки – места возможного расселения уголовных элементов. Красными крестиками отмечались полицейские участки, которые возглавляли приставы. Их было ровно сорок. Синие крестики – это арестные дома.
Секретную карту обнаружил на чердаке завхоз, когда убирал вывеску. Принес ее Трепалову. Начальник сразу оценил ценность документа, выразил завхозу благодарность и велел отнести карту в секретку. Под замок. Разрешил с ней знакомиться только в целях подготовки сотрудников к операциям. Беречь как зеницу ока. В общем, хоть и царская, хоть и старорежимная, но очень даже полезная. И еще Трепалов предложил вносить в нее новые данные, в том числе переименованные улицы, площади, чтобы карта по-прежнему оставалась рабочей.
Сергей взял лупу, отыскал зеленые бульвары. Ему хотелось определить ближайший маршрут движения к Николаевскому вокзалу. Значит, топать ему придется по бульварам к Мясницкой. Можно на трамвае, но это опять висеть на подножке. Нет. Пешком надежнее. От Мясницкой проще всего спуститься к Каланчевке. Там и Николаевский. От карты его отвлекло надоедливое жужжание. В оконное стекло билась крупная зеленая муха. На улице конец апреля, пригревает солнышко, вот она и проснулась. Ищет щель, хочет выбраться из секретки. На свежий воздух просится. Так и преступники, подумал он, как мухи, с началом весны начинают оживать, выползают из подполья, ищут богатые объекты, где можно поживиться чужим добром.
Он подошел к зарешеченному окну, открыл форточку. Муха улетела. На другой стороне улицы медленно прохаживался бородатый дворник в высоком картузе. Длинной метлой он аккуратно сметал незаметный мусор в железный совок. Чистюля нашелся, подумал Сергей, что он там пыль собирает, что ли? Неожиданно дворник поднял голову, и они встретились глазами. Вот пялится в чужие окна. Знает ведь, что здесь работают милиционеры. А может, не знает, вывески-то нет. А часовой для чего? Почти каждый день здесь дворник крутится. Чего ему надо? Выйти, шугануть? Или забрать в камеру и допросить, почему уставился в окна закрытого служебного учреждения? Сергей закрыл форточку, задернул штору и сел за стол.
В этот момент он услышал какой-то подозрительный шорох, раздававшийся сверху. Потолок? Штукатурка сыплется? Пришлось поднять голову. Прислушался. Все вроде тихо. Ничего с потолка не сыпалось. Но едва он склонился над картой и принялся ее разглядывать, как снова послышался едва различимый скрип, словно наверху кто-то осторожно ходил. Один шаг, другой, третий… Вот еще напасть, подумал Сергей, наверху чердак, туда отнесли всякое старье, оставшееся от бывших царских полицейских. Остатки сломанной мебели, груда ненужного барахла. Кто-то туда пробрался? С какой целью? Странно. В этом момент на потолке, что-то грохнуло. И все смолкло. Упало чье-то тело? И потом опять этот подозрительный скрип. Воображение Сергея разыгралось.
Некоторое время он сидел в полной неподвижности. Перед глазами рисовались разные картины. Он не знал, что предпринять – доложить Трепалову или самому пройти на чердак и посмотреть, кто там наверху возится над потолком секретки, к тому же падает. Может, это завхоз Касьянов, старожил московской уголовки, который работал еще при Кошко, наводит наверху свой порядок. Этот старорежимный субъект всюду сует свой нос, то ему спуститься в подвал надо, то залезть на чердак. Сергей вытащил из кармана полученные от Трепалова ключи, отыскал в связке один, изогнутый как крючок. Кажется, этот. Идти по пустякам к Трепалову не стоит, ему хватает забот. Некоторое время Сергей прислушивался, но подозрительные звуки больше не раздавались.
Честно говоря, ему просто надоело сидеть над картой. Устал от неподвижности. Хотелось размяться, вот и нашел повод. И дальше действовал по привычке – проверил свой нож, проверенная финочка в кожаном футлярчике, которую прикрепил справа к ремню брюк, сложил карту, запер секретку и неторопливо прошелся по коридору к повороту, за которым скрывалась лестница, ведшая на чердак. Слава богу, никого не встретил. Он стал неторопливо подниматься по нехоженым ступенькам, их всего десять. Дверь на чердак оказалась закрыта. Он подергал ее – она не поддавалась. Что за ерунда, ведь кто-то же вышагивал над головой у него? Он слышал скрип, это были осторожные шаги и потом падение тела. Свой или чужой? Чего его туда занесло? Сергей несколько секунд прислушивался, потом вставил ключ и постарался бесшумно повернуть его. Но ключ застрял, и дверь не открывалась! Ее заперли изнутри! Вот это номер. Он пытался вытащить ключ, тот не проворачивался и не шевелился вообще. Сергей начал осторожно дергать дверь, туда-сюда. Никакого движения. Устав от борьбы с замком, он тонким концом своей финочки сумел наконец провернуть злосчастный ключ и вытащил его. Может быть, не тот вставил? Нашел в связке еще один, похожий, расплющенный и изогнутый на конце, как гвоздь. Вставил его. Ключ повернулся, дверь открылась.