Зита и Гита

          надевшая пояс.

Казалось, небесного царства единодержавец

Воздвигнул дворцы, где блистали

          созвездья красавиц!

Гита держит Раку на плечах, а сама идет по канату.

Рака спрыгивает, совершая двойное сальто.

Мальчишка, не уставая, бьет в барабан. У него, надо отметить, прекрасное чувство ритма и сносная музыкальность.

Гита поет:

Жизнь игра. У нас билет:

Тем везет,

А этим — нет.

Это — нечет,

Это — чет.

Вы продулись,

Мне везет.

Деньги, как осенние листья платана, сыпались в корзинку.

Рака, то восседал в «позе лотоса», играя на флейте и изображая бога Кришну, то ходил на руках вокруг пляшущей, как пламя в камине, Гиты, то совершал немыслимые арабские и всевозможные сальто и перевороты.

Вот Гита подходит к черному фанерному щиту. Вытаскивает изящными движениями длинный острый кинжал из-за пояса. Жестом гибкой руки указывает Раке встать у щита.

Рака, в свою очередь, завязывает Гите красным платком глаза. Сам становится у щита, широкоплечий, могучий, с играющими мускулами.

Это вводит публику в азарт.

Гита, находясь от Раки в пятнадцати метрах, бросает кинжал.

Острое, холодное оружие Востока, просвистев, вонзается у виска Раки.

Взрыв аплодисментов. Шум. Крики. Публика в экстазе.

Мальчик подает Гите поднос, на котором лежат двенадцать кинжалов.

Воцарилась тишина. Только шум проезжающих машин в плотном и жарком воздухе.

Гита поочередно бросает все двенадцать кинжалов в застывшего, как монумент, атлета. Затем, отвесив грациозный поклон публике, она подходит к корзине.

Рака стоит у черного щита, как бог в нимбе из кинжалов, и улыбается.

Деньги сыплются в корзинку уже как метель в горах Гималаев.

Такого триумфа молодые циркачи еще не имели. Успех был полным.

Слава о Гите, как о новой Таваиф и дочери Агни, распространилась по всему Бомбею.

Каждый стремился попасть на заветную площадь Крофордского рынка, чтобы хоть краем глаза посмотреть на, может быть, новое воплощение Апсары — небесной танцовщицы-девы.

— На сей раз у нас куча денег! — запыхавшись, проговорил Рака.

— Помоги поставить поудобнее корзинку, — обратилась Гита к нему.

— Да, полным-полна коробочка, как сказал русский поэт, как его… ах, да, Некрас.

— Русские понимают в деньгах, — отозвалась Гита.

— Я слышал, что деньги у них тоже наши: у нас рупии, а у них рупли, — важно растягивая слова, сказал маленький Чино.

— Гита, если на сей раз припрячешь, гляди у меня, — пригрозил Рака.

— А ты и не узнаешь! — воскликнула Гита, и ее сияющие глаза брызнули на Раку сверкающими бриллиантами.

Разделив деньги, актерская труппа покинула центральный рынок.

Глава седьмая

За столом в гостиной, прохладной от работающего кондиционера, сидели трое мужчин: двое молодых людей — Гупта и Рави и седовласый крепкий старик — отец Рави, Чаудхури. Он был в черном ширвани. Сквозь очки в роговой оправе смотрели проницательные и добрые глаза.

Хозяйка дома подавала чай.

Чаудхури улыбнулся Гупте, как старому приятелю и недавнему «заговорщику».

— Супруга говорила мне, что вы с Рави совершили чудесную поездку на священную землю Кришны, — сказал отец.

— Да, а разве сам Рави вам не рассказывал? — улыбнувшись и изобразив на лице недоумение, спросил Гупта.

— Что ты, Гупта, дорогой, — воскликнул отец, — мы так редко с ним видимся! К тому же, он неразговорчив от природы. Вот посмотрите на него, сидит, пьет чай. И молчит. Правда, молчание — золото.

— Жаль, у нас было мало времени, хотелось увидеть посмертные памятники правителей джатов — раджей Бальвант Сингха и Ранджит Сингха в Гобардхане, но, как всегда, — увы! — время… — заговорил-таки, наконец, Рави и поднялся из-за стола.

В гостиной было тихо, и лишь мягкий бой часов и приглушенный шум кондиционера подчеркивали предобеденную знойную тишину за окнами.

— А вы, Гупта, кажется, потомок джатов?

— Да. Предполагают, что они близки к раджпутам, то есть к вам, и что у них столько же скифской крови, как и у раджпутов.

— Да, они воинственны. Не зря в нашей армии, в ее элитных частях, состоят воинские формирования джатов и сикхов, — заметил с достоинством отец Рави.

— Спасибо, отец, за такие речи! — сказал Рави. — Наверное, Гупте это понравилось. Да, Гупта? Ну, что ты смутился? Гупта у нас — сокол. Боец!

— Да, я слушал одно дело, которое защищал Гупта. Надо сказать, что справился он с ним блестяще, — сказал серьезно Чаудхури.

Гупта был польщен и решил в знак благодарности ответить тем же.

— Раджпуты придавали блеск императорскому двору; даже императоры считали за честь взять в жены дочь раджпутского князя.

— Да, что интересно, Рави, раджпуты — великолепные и доблестные воины — создатели кукольного театра, — весело проговорил Гупта, словно сделал гениальное открытие.

— Хорошо, дети мои, что вы знаете и помните историю своей Родины; история, как наука, делает человека гражданином, — заметил отец Рави, в некотором смысле менторским тоном, как и подобает профессору кафедры истории.

— Нам, наверное, пора ехать, — напомнил Гупта.

— Пожалуй, — сказал отец, — да, Гупта, я слышал, что у тебя был брат, где же он?..

— Это старая и горестная история, господин Чаудхури.

— Ну хорошо, не будем сейчас об этом. Я пойду, потороплю жену и тут же спущусь. Рави, ты готов?

— Да, папа.

Дворецкий и шофер, бородатый сикх, ждали хозяев на улице.

Заметив, что они выходят из дома, шофер вывел из гаража светлый «Кадиллак» и подогнал его к подъезду.

Гупта, Рави и его родители уселись в машину.

«Кадиллак» вырулил из ворот, развернулся и выехал на дорогу.

«Впереди встреча. В конце пути, притаившись, ждет меня неизвестность — Ее Величество Судьба», — подумал с волнением Рави.

Узнав о том, что Гупта нашел для Зиты подходящего жениха, как говорится, достойную партию, Каушалья задумала всеми средствами воспрепятствовать этому сватовству.

Она задумала сыграть довольно злую шутку, граничащую с нравственным преступлением.

Помолвке и тем более свадьбе не бывать, решила Каушалья. Она отомстит всем.

Каушалья прекрасно знала нравы, устои и взгляды на женщину в высших слоях индийского общества, их отношение и представление о супругах, их роли в семье.

«Та — настоящая жена, которая разумно ведет хозяйство; та — настоящая жена, которая приносит потомство; та — настоящая жена, жизнь которой — в муже; та — настоящая жена, которая верна мужу…

Прекрасна, как богиня красоты, спокойна и вынослива, как земля, кормит тебя, как мать, и услаждает тебя, как гетера».

Эти слова из «Махабхараты», которые Каушалья в жизни своей ни при какой погоде не читала, но слышала от отца и матери, от мужа, а чаще всего от свекрови Индиры.

«Ох уж эта Индира, навязалась на мою голову! Ставит постоянно палки в колеса. Она обезумела от любви к сиротке, своей внученьке Зите. Как будто Шейлы и не существует. Но я им всем покажу женишка! Они у меня быстро поостынут», — думала Каушалья.

Коварный план Каушальи заключался в том, что она решила представить Зиту, как современную, западного типа легкомысленную и эмансипированную донельзя женщину. Но как сделать это? Разумеется через внешний вид: она раскошелится на платье-мини, туфли на высоких каблуках, пригласила даже парикмахера, который только что вышел от Зиты.