Рисунки на обоях

Письмо девятое. "И ваши встречи - только мука".

Кристиан, в лёгком ореоле восхищения, стал его навязчивой идеей. Сидя за немецкими переводами, он видел перед собой рыжие локоны, нежную бледную кожу его шеи, открывавшейся, когда Крис откидывал волосы назад и чуть набок, слышал его высокий негромкий голос, наполненный направленной на всех покоряющей нежностью.

Рен рисовал его, по памяти, разным, неожиданным, но каждый раз оставался недоволен созданными образами, как будто не мог ухватить чего-то, чего-то не знал или не понимал.

Погружаясь в привычную тоску, Рен удивлялся, когда воспоминания о Крисе наполняли его вкусом к жизни. Он злился на себя, сам до конца не понимая из-за чего, но ждал новых встреч с лёгкими отблесками вдохновения, хотя без нетерпения, привыкнув принимать темп течения жизни как неизбежный и единственно возможный.

Крис приходил часто, проводил рядом немного времени и снова исчезал. Снег на улицах таял. Старый приёмник на кухне сломался. Рен ощущал себя спаивающим невинного ребёнка, каждый раз, открывая бутылку вина, коньяка или ликёра, когда Крис появлялся в квартире. Они больше не говорили о рисунках на обоях. Крис любил сладкие ликёры, Рен их ненавидел, но пил, потому что в целом ему было глубоко безразлично, что пить.

Крис быстро пьянел, и Рену нравилось, как нервным румянцем раскрашивались его щёки. Однажды, за пару дней до конца января, Крис пришёл взволнованным и расстроенным.

- Какие мысли мучали тебя? Или это были люди?

- Скорее мысли о людях. Ты будешь смеяться, но я готов был расплакаться от мыслей о том, насколько деградировало человечество.

- Массы всегда были безликими. И покорными.

- Возмутившиеся не лучше. Я разочарован.

Ликёр неожиданно оказался хорошим, и Рен оценил это, а Крис не заметил.

- Как трогательно, - Рен пожал плечами. - Позволь мне не смеяться, но остаться равнодушным.

Крис опустился на ковёр возле дивана, раскинул руки, закинул голову назад. Рен подумал, что воротник его рубашки на шее слишком свободный. Он сел в кресло, опершись локтями о колени.

- Знаешь, я ведь почти не разочаровался в жизни. Мне всегда было хорошо. Я расстраивался из-за плохих оценок в школе, ломал голову над созданием собственной философии, плакал в эпизоде гибели любимого аниме-персонажа. Я попал в тусовку лет в 13, случайно, банально блуждая по улицам.

- Это бывает.

- Может быть, но редко. Я жалел, что ты там появлялся нечасто. Но это было уже потом. Мне открыли новый взгляд на мир. Я попал под влияние одной дико активной личности, преувеличенно экстравагантного стиля поведения. Потом я понял, что личность эта была куда менее уверена в себе, чем я, но тогда Джет стал моим героем. Я испытал потрясающие ощущения, когда однажды он, почти случайно, для показухи, из какой-то бравады, коснулся губами моих губ. Это была невыразимая смесь горечи, греха, полёта и наслаждения.

Рен терпеливо наполнил бокалы в очередной раз. Крис оставался спокойным, как будто диктовал секретарше письмо или художественное произведение.

- Но я быстро привык. О тебе я не смел даже мечтать. Джет смотрел на тебя с уважением, а ты его не замечал. И это приводило меня в восхищение. Рен, а знаешь, Эрволь был у меня первым. Умеренность и осторожность, понимаешь?

- Ещё как. Первым и единственным?

- Да, - теперь Крис пожал плечами. - И мне хватало.

- Крис, - голос Рена прозвучал умоляюще, - я больше так не могу.

Крис уселся у его ног и взглянул на Рена снизу вверх, жалобно хлопая ресничками. Рен сполз с видимым усилием с кресла, обнял его за плечи. Крис тепло прижался к нему. У него были очень мягкие губы, у Рена кружилась голова от едва ощутимых поцелуев. Кристиан улыбался. Его улыбка была пьяной и коварной. Рен впился в его губы с неожиданной яростью, закрыл глаза, скользнул руками по его упругому телу. Он открыл глаза на ковре, прошептал смутное "Я люблю тебя". Крис взглянул удивлённо, но это было совершенно неважно. Рен встал с пола, побрёл в свою комнату и захлопнул дверь.

Письмо десятое "Но боль, которая в груди, старей любви"

Во сне Рена преследовали звуки музыки. Проснувшись, он сел за пианино и долго пробовал лёгкими касаниями воскресить ускользавшую мелодию. Высокие ноты звучали одиноко.

- Тебе нравится? - спросил он Леру, застывшую на пороге гостиной.

- Да, - ответила она тихо. - Мне не нравится, что она проникнута Крисом.

- Я не заметил.

- Мне кажется, ты влюблён.

- Сожалеешь?

- Пожалуй.

Она пожала плечами, улыбнулась, ушла. Рен решил, что сходит с ума. Он испугался ощущения полёта, нерождённого, неуверенного, будоражащего, поднимавшегося изнутри, когда Крис нашёл его губы.

Нужно было вырваться из клетки, броситься в объятия пронизывающего до костей ледяного ветра, чтоб привести мысли в порядок. Он бродил по скверу, забывая, отдавая ветру нежную мелодию с привкусом очарования и одержимости. Он думал, что забывает Криса, но упорно шёл круг за кругом к дому, где жил рыжий.

Звонок разрезал тишину всего на несколько мгновений.

- Я ждал тебя.

- Я пришёл.

Крис улыбался довольно, лукаво и нежно. Рен, весь пропитанный февральским морозом и унизанный сигаретным дымом, шагнул ему навстречу, глаза в глаза, дыханье к дыханию. Крис смотрел выжидательно, с вызовом, подался вперёд, когда Рен обнял его и прижал к себе, ответил на поцелуй увлечённо, когда тот прильнул губами к его губам. Сквозь пьянящее ощущение страсти, сквозь головокружительные запахи, касания, ощущение кожи под пальцами, он почти не ощущал колющей тоски, почти не видел образов, которыми была полна квартира.

Крис поморщился, когда он закурил прямо в постели, широко открыл глаза, когда Рен слишком легко и привычно нащупал пепельницу в ящике тумбочки.

- Хочешь переехать ко мне?

- Может быть позже. Мне лень перетаскивать вещи. Хочешь следить за мной?

- Хочу иметь под рукой немного вдохновения.

Крис попытался было прочитать что-то в снова отсутствующем взгляде Рена, но быстро бросил эту затею.

Эту зиму Рен чувствовал особенной. Она выпала из времени, выпала из состояния ожиданий и надежд. Он стал замечать, как проходит время, а проходило оно изматывающе, до изнеможения быстро. С детской непосредственностью он изрисовывал своими автографами в разных ипостасях клеёнку, зачем-то повешенную на стул. Лера недавно сказала, что они совсем как супруги. Она не мешала, и Рен был бы не против, если бы она осталась даже навсегда.

- Хочешь расписаться? - спросил он. - Или переспать?

Лера испуганно заморгала, она не ожидала такой мрачной и жёсткой серьёзности в ответ на свою шутку. Впрочем, за те месяцы, что она провела с ним, у неё было достаточно времени, чтобы привыкнуть к неадекватности Рена. А она не привыкала, оставалась каждый раз удивлённой, никогда не сердилась. Даже невольной боли.

- Нет, что ты. Не надо так грубо.

- Но я действительно хотел бы...

Лера не дослушала, вышла из комнаты. Рен отключился от воспоминаний этого эпизода и усмехнулся шутке погашенного экрана телевизора. Он по-прежнему не знал ответа. Не знал, что загадали ему рисунки на обоях. Он ненавидел вспоминать то, что было, потому что вполне могло оказаться, что ничего этого не было, и это после всех мучительных усилий.

"Я ворвался в чужое пространство. Нарушил твои закономерности. Испуганно отказался от тебя из-за твоего молчания. Мне следовало бы признать, что мне всё известно по умолчанию, без напряжения". Грифель у ручки был покорёженный, но это его мало волновало. Он продолжал оставлять на клеёнке автографы. Почти с ненавистью смотрел на капельку чернил или крови на пальце. Она была безупречно красной, но это видел только он.

- Мне понравилось, как ты испуганно смотришь мне вслед. Мне понравились твои робкие движенья.