Рисунки на обоях

Он не услышал, как весело зазвенели в замке ключи, как рыжий вихрь с запахом осени ворвался в дом, звонко, неловко, нелепо пролетел сквозь гостиную, не замечая Рена.

- С приездом, - сказал Крис, голосом, которого Рен не знал.

- И тебя, - улыбнулся Эрволь, и Крис утонул в его объятиях.

Комната треснула пополам, отделяя целующуюся пару. Туман с запахом солёной воды затопил восприятие до самых краёв. Закричала пронзительно чайка, потухший окурок упал на ковёр. Рен ощутил, как он проходит сквозь расцвеченную морем стену, как раскрывает крылья и летит, и потоки воздуха поднимали его, и били в лицо, приправленные брызгами. И было в этом полёте такое чистое, такое тёплое ощущение счастья, какое когда-то дарила ему её улыбка, и была в нём такая свобода, какую он ощущал, когда держал её за руку.

Когда Рен очнулся, он ощутил, что Крис сидит рядом, положив руки ему на плечи, и вглядывается в незаконченную стену. Крис был незнакомый, заряженный весёлой, живой энергией, текучий, как танец на крыше.

- Мне на мгновение показалось, что ты не вернёшься оттуда, - сказал рыжий испуганно и прижался к Рену сильнее.

- Если бы я мог, - вздохнул Рен, обнимая его за талию.

Эрволь пришёл к ним и уселся на ковре лицом к ним, закрывая собой стену с рисунками. Крис вызывающе впился губами в губы Рена, полный живой терпкой страсти с лёгким призвуком вермута. Оборвал поцелуй, скользнул огненной змейкой к Эрволю и принялся целовать уже его, глубоко и восторженно. Тот посмотрел на Рена через плечи рыжего - провокационно, довольно, расслабленно, протянул руку, сцепил их пальцы, властным движением потянул на себя и положил его руку на бедро Криса. Рен рассеянно скользнул пальцами по знакомым изгибам тела, чуть отстранил Криса от Эрволя, не прерывая их поцелуя, и принялся расстёгивать пуговицы на его блузке. Крис выгнулся, прижимаясь к нему спиной, спрятал лицо у Эрволя на плече, отдаваясь ласкам рук, которых было слишком много, растёкся в острой дымке желания, обнажённой кожей по ворсинкам ковра, изломанными жестами, приглушёнными стонами. Рен никогда не видел Эрволя таким, слишком жёстким, слишком властным, слишком открытым и уязвимым, чтобы быть безупречным, и этот незнакомый Крис, извивающийся в их объятьях огненными волнами, был в самом деле удивительным чудом, всплесками чистого, яростного и ненасытного желания. Измученно отключаясь от избытка эмоций и чувственных ощущений, Рен запомнил отблеском пальцы Эрволя, до боли сжимающего его запястье на пике страсти.

Утро пахло похмельем. Рен проснулся позже всех, неуютно заворочался в остывшей постели, казавшейся ночью слишком тесной. Комната казалось пустой, выпотрошенной. На столе лежала записка. Стыдливое прощание, слишком скомканное, чтобы быть личным.

Крис ушёл.

Письмо семнадцатое "Я - тень от чьей-то тени"

Рен думал о быстротечности жизни. Его эмоциональность пугала его. Он рисовал, стена уже почти полностью отражала невидимые рисунки в акварели, он чувствовал себя старым. Он чувствовал, что его захватывают болезни усталости. Он смеялся над словами, которые говорили окружающие, он чувствовал запах банальности, ему хотелось ненавидеть этих людей, но он не умел их даже ненавидеть. Он вспоминал прошлое и любовь к жизни, которую он некогда знал и которая оборвалась струнами души.

С уходом Криса он будто бы снова остался один, впрочем, Крис был эпизодом, незначительным, небольшим опьянением, фантазией о возможности любви. Он всегда был честен с ним, как и с другими, он был честен с собой. Тяжесть не имеющего значения прошлого казалась неимоверной.

Вошла Лера, робко обняла его за шею руками, стало теплее. Ему захотелось уткнуться ей в плечо и уснуть, но он только обнял её, прижал к себе с нежностью.

Ему хотелось возвращения, чтобы переписать сюжет своей жизни. Он осознавал прекрасно, что это невозможно, заражался тоской и улыбками. Лера... по-прежнему была далеко, но порой ему казалось, что она всё понимает, к тому же он привык к ней.

Освободившись из его объятий, она смотрела на рисунки, изображавшие воду, и удивлённо улыбалась, наверное, делала вид, что чувствует черты несовпадения.

Рен бросил взгляд на письмо Эрволя, скомканным листочком трепещущее от сквозняка на столе. "Всё было прекрасно, пока мы сами всё не испортили. Хотя я не уверен, что мы были неправы. Знаешь, Крис для меня - это навсегда, а мы с тобой - такая долгая и путаная история. Я не уверен, что мы можем построить новое на старом фундаменте. Наверное, мне проще потому, что я не шокирован, а для тебя это может быть важнее. В общем, позже мы увидимся и поговорим об этом. А сейчас я прощаюсь. Мы с Крисом уезжаем". Рен нашёл письмо сбивчивым и совсем не в духе Эрволя, он понял, что вызвал у него слишком глубокие эмоции. А ему было уже наплевать на все эти истории, на скомканную страсть, с привкусом соперничества и притяжения. Он застыл между оставленной позади, перечёркнутой жизнью и неясно замаячившей впереди перспективой будущего. И чёткость и яркость круга между оставленным и ожидаемым не шла ни в какое сравнение с блёклым и тусклым настоящим.

Когда Лера уехала куда-то на недельку, Рен забыл запомнить куда, его атаковала тишина. Она была живой и щемящей. Она была на редкость стойкой, все обыденные звуки, шум, доносившийся с улицы, и даже включённое радио не могли нанести ей никакого урона. Рен пытался изгнать её, трогая струны оставшейся от Криса гитары, листая радиоволны, слишком шумно передвигаясь по квартире, но она не исчезала. Она подавляла его, сковывала движения и мысли, тишина смотрела на него, безразлично и пугающе, как стихия, которая вот-вот уничтожит всё, что так долго не менялось, и которой нет никакого дела до того, что она разрушит. На третий день Рен не справился и сбежал от неё. Он садился в случайные трамваи, ездил по городу, пока не перестал ориентироваться, после чего путём долгих поисков обнаружил небольшой, но уютный сквер, с ещё не окончательно окрепшими молодыми деревьями. Там он улёгся на ковёр вянущих опавших листьев и стал глядеть на небо. В нём родилось и нарастало ощущение встречи, и он терпеливо ждал, когда явится тот, кто должен явиться.

Наконец появилась тень, и кто-то почти невежливо уселся рядом с ним.

- И что же ты пытаешься там разглядеть, - спросил грубоватый женский голос. - Для человека, смотрящего в никуда, у тебя больно осмысленный взгляд.

- А у тебя больно оригинальный способ знакомиться для девушки с таким маникюром.

По представлениям Рена, так выглядели девушки, регулярно посещающие салоны красоты, - хорошо одетая, причёсанная и ухоженная, - такие не садятся в парке на траву с незнакомыми парнями.

Рен приподнялся на локте. Она была очень, очень юная, скорее всего ещё школьница.

- Это моё дело, - ответила она обиженно. - Меня зовут Лиза.

- Я Рен.

- Интересно, какое тут полное имя?

- Полнее некуда.

- О да, целых три буквы. Ты, наверное, сбежал из дома, потому что тебя достали предки? Или, может, с девушкой своей поссорился?

Она сидела рядом с ним, глядя на него в упор и заставляя удивляться её юности, свежести её кожи, ясности взгляда. Она была не красивая, не хорошенькая даже, пожалуй, многие девушки опечалились бы, надели их природа столь неприметными чертами лица. Рен ждал какого-нибудь ещё знака, что не просто так она нашла его здесь, но Лиза болтала о всякой ерунде, и он разочарованно покинул её, даже не спросив номера телефона. Вернувшись домой, он понял - тишина отступила.

Он погрузился в картину с головой, он обрёл внезапно вдохновение, которого прежде не ощущал. Он слушал лёгкие темы Моцарта в классическом исполнении, но часто забывал об игравшей музыке. Он водил кистью по своему холсту, добавляя всё новые и новые штрихи, которых так не хватало, а он и не замечал прежде, и море оживало под его мазками, и небо оживало, и становилось настоящим, настолько настоящим, что, казалось, сделай шаг, и окажешься далеко, по ту сторону, и оставишь следы на воде и облаках. Рен ощущал необычайно близким конец своей работы. Он был уже почти уверен в том, что картина станет его дверью.