Рисунки на обоях

Вязкая духота медленно завоевывала пространство. Звонкие удары терялись в потоках музыки, пальцы оставляли красные следы на слишком белой, слишком нежной коже, приглушённые стоны и сбивчивое дыхание вплетали, впечатывали в Криса всю неисторгнутую и непоправимую внутреннюю боль Рена, заставляя перейти порог близости и отступить на шаг дальше одновременно. Опустошённо, кожа к коже, Рен вытирал нестёртые о подушку слёзы рыжего.

- Не отпущу, - сказал он, присваивающе обнимая. - И не заставишь забыть.

Письмо четырнадцатое "Помните утренний ветер и степь в серебре?"

Рен терпеливо перебирал бумаги, которые Лера попросила его рассортировать. Он чувствовал себя едва живым и улыбался собственной слабости. Он с благодарностью принимал подобные мелкие поручения. Они позволяли не задумываться о том, как легко ускользает время. Когда она умерла, он дал себе слово, что продолжит жить, но у него не получалось быть сильным и отпустить воспоминания. Он пытался заставить душу проснуться, но с каждым днём всё ближе подходил к выводу, что спит она вечным сном. Он не был безупречен прежде, у него не было радужных и счастливых воспоминаний, записанных на плёнки старых видеокассет, всё отличие между ним прежним и ним нынешним заключалось в том, что он утратил искру жизни, желание жить, всё то, что позволяло ему быть одним из многих, но своеобразным, что раскрашивало существование. Он продолжал попытки воскресить себя - когда держал в объятиях Криса, когда вмешивался в безнадёжные встречи. Но по внутреннему самоощущению его прежнее состояние галлюциногенно-алкогольной прострации мало отличалось от теперешней иллюзии жизни.

Он рисовал. И море оживало под его руками, и раз за разом его отблески становились всё совершеннее, всё ближе к тому, что он хотел дать увидеть. Когда он рисовал, глаза его горели внутренним огнём, и кисть летала в танце, точно и уверенно касаясь бумаги.

Крис притащил откуда-то бутылку хорошего виски, и Рен, не постеснявшись, почал её. Ему не нужен был больше алкоголь, чтобы видеть рисунки на стене, или, может быть, мир за стеной. Но горячая волна, разливающаяся по коже и делающая краски более яркими, манила. Рен некоторое время смотрел на море и верил, что оно пробралось в комнату, но сквозь брызги и запах пены неожиданно проступили нелепые мелкие цветочки узора на обоях. Рен нахмурился, вскочил, подхватив со стола нож, и принялся убивать эти нелепые цветы с остервенелой яростью, опрокидывая их в волны, стирая в пыль и развеивая в ветре над морем.

- Мне кажется, стена не виновата, - заметила вошедшая Лера.

Рен затравленно оглянулся и потратил почти целую минуту на то, чтобы сфокусировать взгляд на девушке.

- Нет. Я сделаю её настоящей.

Лера кивнула. Спустя пару дней, вернувшись с небольшой халтуры, Рен обнаружил Криса и Леру, вдвоём шпаклюющих злополучную стену. Крис со шпателем в руке и завязанными в хвост волосами был похож своим энтузиазмом и гордой неумелостью на молодого маляра, возомнившего себя художником. Чистые и весёлые голоса Ricchi e Poveri аккомпанировали новоявленным ремонтникам. Ещё день спустя стена стала холстом для акварели Рена. Когда он начал воплощать картины на этом холсте, время будто замерло. Шторы гостиной потерянно обвисли по бокам карниза, не смея препятствовать свету, заливавшему стену из окна. Рен отлавливал нотки закатов и рассветов, хватал кистью лучи солнца в зените, распахивал балкон, впуская редкий, неуверенный свет луны. Его море было переменчивым, светящимся и переливчатым одновременно, а над морем нежными мазками рождалось столь же непостоянное и уверенное в себе небо. Застыли переводы, замкнулись обрывками образов разговоры, рассыпалась на ноты становившаяся всё более редким гостем музыка. Она не смела перебивать шум волн.

За окном набирало обороты, расцветало жизнью лето. Оно сквозило через раскрытые окна, заполняло собой пространство, вступало в права незаметно. В один из удушливо жарких субботних летних дней Рен внезапно услышал в коридоре чужой голос, показавшийся ему смутно знакомым. Лера уже впустила гостя, когда он выцепил из памяти недавний звонок бывшего одноклассника и договорённость о встрече. Стол заполнили звонко бутылки холодного пива.

- А помнишь, как кто-то повесил на доску тот карикатурный портрет химички, где она с бутылкой и в шляпе? Представь, она его в рамочку повесила, недавно в школе был, видел.

- Плод коллективного творчества... Я бутылку рисовал.

- А снежное побоище? Ты тогда дал слово отомстить за попранную снежком в морду честь Медведевой и был беспощаден!

- Представляешь, Ленка Стержнёва, невзрачная такая была, тихая, второго сына в этом году родила. Вот даёт!

Прошлое высвечивалось, как чужое, и те люди, которые были рядом на грани восприятия несколько лет подряд, всё ещё большую, наверное, часть жизни, выступали из тумана, и становилось размазанно от ностальгии. Мелькал рядом Крис, в реновской рубашке и неприлично коротких шортиках, ярким пятном перечёркивая погружение в воспоминания, настойчиво проводя линию с неумолимым настоящим.

- Смурной ты, Жека, но всё равно рад был тебя видеть, - сказал на прощание Гена. - Хорошо ты устроился, живёшь аж с двумя красотками, да ещё и идёшь потихоньку к славе, - я про тебя читал где-то.

Рен понятия не имел, кому Лера продавала несовершенные картины и кому могло прийти в голову написать о нём, но в её кругах полезных знакомств находились самые разные и удивительные личности, а он предпочитал не вникать. Проводив Гену и захлопнув за ним тяжёлую дверь, Рен вернулся к своему холсту и долго смотрел на него, пытаясь поймать морской бриз сквозь духоту города и грубо ворвавшуюся в него застывшую реальность.

Письмо пятнадцатое "По ночам все красавицы земной страны одинаково - невинно - неверны"

Отголоски угасающего лета за окном, временами цепочки деревень, успокоение, сменившее волнение. Крис убегал от прежней жизни, прекрасно понимая, что обречён к ней вернуться. Уставшая речка отделила пролетевшее кладбище от путей, и Крис подумал, что в кладбище, обильно украшенном цветами, есть что-то праздничное. Или в цветах что-то мрачное? В плеере беспокойно звенели лёгкие мелодии из аниме, знакомые, похожие на осколок такого же знакомого, оставшегося позади мира. У Криса не было обратного билета, и денег на него тоже не было, но он ничуть не жалел об этом побеге в неизвестность. Симпатичная девушка-соседка пыталась открытыми заученными улыбками сделать его своей подружкой на краткое время пути. А за окном было мрачно и пахло ноябрьской усталостью, такой необычной в сентябре. Он удалил из памяти мобильника все смски Рена, обнаружил, что Эрволь не оставлял ему посланий, которые хотелось бы сохранить, а может, он их не помнил или не ценил. Ярко, как будто навечно. Нежные взгляды, как повод для побега. Зачем ему было так смотреть на Леру, будто она ему дороже всех на свете? Телефон зазвонил. Крис нехотя снял трубку.