Страница 2 из 30
Два полуразрушенных рода – один аристократический, другой буржуазный – дали не совсем обычную поросль, которую можно назвать консервативной интеллигенцией. ЖюльенФилипп де Голль оставил после себя несколько исторических сочинений, например «Новую историю Парижа и его окрестностей» или «Жизнеописание пейзажиста гна Бидо». Но особенно активную духовную деятельность развила бабушка Шарля – Жозефина Мэйо. Она написала немало книг, в частности биографию Шатобриана, поклонником которого станет ее знаменитый внук. Она издавала также журнал «Семейная переписка». Ревностная католичка, она тем не менее проявляла необычную широту взглядов. В своем журнале Жозефина напечатала одобрительные комментарии к некоторым сочинениям социалиста Прудона и даже произведения будущего коммунара Жюля Валлеса.
В этой семье было три сына. Шарль стал историком, написавшим труд «Кельты в XIX веке». Второй сын – Ж. юль тоже пошел в науку, но совсем иную. Он приобрел известность как энтомолог своим «Каталогом перепончатокрылых Франции», в котором описал пять тысяч видов ос и пчел. Судьба третьего сына – Анри, родившегося в 1848 году, сначала была неопределенной. Участник войны с Пруссией, допущенный в военноинженерную Политехническую школу, он отказался от карьеры офицера, предпочел должность мелкого чиновника в префектуре департамента Сена. Здесь он тоже не задержался, подав в отставку в знак протеста против несправедливости по отношению к одному из его коллег. В конце концов, он стал преподавателем «свободной», то есть религиозной, школы. Он обучал литературе, философии, математике учеников иезуитского коллежа Непорочного зачатия на улице Вожирар.
В 1886 году Анри де Голль женился на своей кузине Жанне Мэйо: так род де Голля еще раз породнился с промышленной буржуазией севера. 22 ноября 1890 года у супругов родился второй сын. Если первого они назвали Ксавье, то второму удачно досталось звучное имя Шарль, очень подходящее для будущего политического деятеля. Он появился на свет в строгом двухэтажном особняке солидного буржуазного квартала города Лилля, вдали от его шумных промышленных районов. Но нет нужды особенно останавливаться на описании Лилля; семья жила в Париже, и двое старших сыновей родились здесь только потому, что мадам де Голль хотела родить в доме своей матери.
Многие считали, что Шарль де Голль по своему характеру был вылитым портретом матери: та же чувствительность, скрытая под ледяной маской невозмутимости, тот же темперамент, в котором смешивались уравновешенность и нервозность, та же внезапная вспыльчивость. Что же касается мировоззрения, культуры, манеры мышления, то он – явно сын своего отца. Разумеется, все эти проявления врожденной наследственности – дело темное и напоминают извечные разговоры о том, от кого из родителей сын унаследовал цвет глаз, форму носа или походку. Важнее восстановить духовную атмосферу, в которой рос и воспитывался человек, вступавший в жизнь.
Север Франции, откуда ведет свое происхождение семья Шарля де Голля, всегда считался центром национализма в сочетании с католицизмом. Однако церковь выражает здесь несколько иной дух, чем, например, в западных районах Франции, где многое застыло в формах феодальных времен. На севере католики склонны больше прислушиваться к новым веяниям. Это в какойто степени свойственно и части промышленной буржуазии северных департаментов. Здесь, вблизи скрещения главных европейских торговых путей и промышленных районов, нельзя было выдержать конкуренции без особой предприимчивости, без умения приспосабливаться к новым обстоятельствам и требованиям рынка и, конечно, без экономии и неустанного труда. Север – главное средоточие деловой энергии тогдашней французской буржуазии, что отражалось во всем ее пуританском облике, в образе жизни и нравах. Дворянство здесь тоже, в отличие от юга и запада, более современное, особенно близкое к новой буржуазии. К тому же среди населения севера росло число рабочих, которые посвоему вынуждали местную буржуазию понимать требования времени. Что касается национализма, то его сильное влияние объясняется тем, что на протяжении веков этот район Франции был полем битв и путем вражеских вторжений.
Вообще, атмосфера человеческих отношений, быт, нравы на севере отличались значительно более суровым колоритом, чем на средиземноморском юге, в Лангедоке или Провансе. Еще Бальзак писал, что весь характер уроженцев этих мест «в двух словах: терпение и добросовестность… которые делают нравы страны столь же скучными, как ее широкие равнины, как ее пасмурное небо». Но оставим север, поскольку Шарля де Голля еще ребенком увезли в Париж, а несколько поколений его предков по линии отца были парижанами.
Жанна де Голль, женщина набожная, создавала в доме жизнь, полную благочестия. Хорошая жена и заботливая мать, она была властной и непримиримой в отношении религии и нравов. Под стать ей был и муж; не зря же он преподавал в религиозном учебном заведении.
Не говоря уже об обязательном посещении мессы, ничего не делалось без молитвы. Тоска по прошлому, и особенно по монархии, надежды на восстановление которой безнадежно рухнули, создавала в семье настроение некоторой отчужденности от окружающей жизни. 14 июля – день взятия Бастилии – почти не признавался законным торжеством. Национальным праздником считали больше день памяти Жанны д’Арк.
События политической жизни встречали одобрение только в том случае, если речь шла о какомлибо намеке на возрождение «истинного величия» Франции. С восторгом отнеслись родители Шарля к приезду в Париж в 1896 году русского императора Николая II. Союз с Россией обещал успех в назревавшей войне с Германией. В Париже хотя бы внешне возродилась видимость монархической атмосферы в ходе разных официальных церемоний вроде торжественной закладки первого камня в мост Александра III. Семья непременно отправлялась на военные парады на ипподром в Лоншане, чтобы любоваться стройными рядами солдат, своим видом напоминавших о былой воинской славе. Правда, Анри де Голль, называвший себя «тоскующим монархистом», предпочел бы видеть не трехцветные республиканские знамена, а королевские лилии на белых стягах. Только два института французского общества считались в семье Анри де Голля достойными всяческого уважения и доверия – армия и церковь. Но с тем большей горечью следили здесь за ожесточенной борьбой против этих столпов тысячелетней истории Франции. Последнее десятилетие XIX века было наполнено непримиримыми распрями, в центре которых оказалось знаменитое «дело Дрейфуса». Судьба невинно осужденного за мнимый шпионаж офицераеврея возмутила совесть Франции. Страна оказалась на грани гражданской войны. Раскрылась гнусная цепь подлогов, лжи, мошенничества, к которым прибегала верхушка французской армии, чтобы спасти свое лицо в позорном для нее «деле Дрейфуса».
Родители Шарля де Голля были уязвлены в своих сокровенных чувствах: обожаемая ими армия, эта национальная святыня, покрыла себя грязью невиданного позора. Оказалась запачканной и сама святая апостольская Церковь, выступавшая на стороне клики, столь нелепо состряпавшей «дело Дрейфуса», чтобы сокрушить ненавистную Республику. Преступные махинации военщины и клерикалов убедительно и бесстрашно разоблачали Жан Жорес и Эмиль Золя. Но люди консервативных убеждений вопреки очевидным фактам обычно становились все же на сторону антидрейфусаров. И здесьто проявилось благородство, интеллектуальная честность Анри де Голля. Он не только считал Дрейфуса невиновным, но даже открыто заявил об этом на службе. И где? В иезуитском коллеже! Это серьезно повредило его карьере.
Впрочем, консервативные убеждения, националистическая гордость, монархические мечты и клерикальные симпатии родителей Шарля оставались вопреки всему непоколебимыми. Они лишь замыкались в одиночестве, еще раз убеждаясь, что все, чем может гордиться семья, связано с прошлым Франции, с ее историей.
С раннего детства Шарлю внушали, что по воле счастливого случая он – продолжатель столь славного в прошлом, хотя ныне увядшего генеалогического древа рода де Голлей. Естественно, каждый раз речь заходила о Столетней войне и событиях, ей подобных. Детям говорили, что людям такого происхождения никогда не следует изменять своей исторической миссии, состоящей в том, чтобы хранить высокий духовный облик нации, быть опорой патриотизма и католической веры. Вот к чему сводилось семейное воспитание будущего генерала! Он рано осознал свою принадлежность к подлинной элите, призванной самим богом быть солью земли и составлять когорту избранных носителей французского духа. Конечно, признавались и заслуги промышленной и коммерческой буржуазии, однако подчеркивалось неизмеримое превосходство над этим разрядом людей, обреченных на вечную низменную погоню за деньгами.